Сложившаяся в нашей стране научная традиция рассматривает концепт "безопасность" преимущественно в политологическом или социологическом ключе. Чтобы это подтвердить, достаточно сослаться на какую-либо работу общего плана, например на учебник В.Н. Кузнецова "Социология безопасности", изданный как приложение к журналу "Безопасность Евразии". Однако и в этом труде есть такие понятия, как "культура безопасности", "культура предотвращения", которые имеют уже значительную гуманитарную составляющую.

Хотя я не имел возможности просматривать все справочные издания, в энциклопедических словарях, изданных под редакцией A.M. Прохорова, отсылки к понятию "безопасность" отсутствуют [Прохоров, 1991; Прохоров, 2000]. Нет этого понятия и в более поздних энциклопедических изданиях [Новая иллюстрированная энциклопедия, 2007]. Очевидно, что для редакторов российских энциклопедий понятие "безопасность" имеет в первую очередь бытовое значение, т.е. оно еще не совсем утвердилось в русской научной терминологии.

В русском языке, конечно, это слово существует, но оно трактуется преимущественно бытовым образом: "отсутствие опасности, положение, при котором кому-, чему-либо не угрожает опасность" [Словарь русского языка, 1959, т. 1, с. 81 (дан бытовой пример из книги Л.Н. Толстого "Анна Каренина")]. Интересно отметить, что в "Толковом словаре живого великорусского языка" В.И. Даля (первые выпуски опубликованы в 1861 г.) глагол "опасать" означал "предостерегать, охранять, караулить, присматривать, покровительствовать и заступничать, а также в церковном смысле - опасать паству". Прилагательное "безопасный" означало "неопасный, безвредный, верный, надежный и т.д.", т.е. соответствовало современному бытовому контексту понятия "безопасность". Очевидно, данные лексемы (опасность и безопасность) в то время не были "популярны" в качестве научных терминов, а сам концепт безопасности имел другое лексическое "оформление". Похоже, что в истории русского языка первичным был глагол опасать/ пасти, а существительные "опасность" и "безопасность" его производные. Таким образом, в русском и некоторых других европейских языках концепция безопасности исторически связана с пастухом/пастырем/пастором, что имеет явное христианское происхождение.

Если обратиться к этимологии терминов "опасность- безопасность" в английском языке, что непосредственно связано с содержанием рецензируемой книги, то становится очевидным, что к нему восходит концептуализация идеи "безопасность" - в первую очередь как института (системы институтов), связанного с анализом и предотвращением угроз, вызовов и рисков, направленных против государства и общества (см. соответствия: Комитет государственной безопасности в СССР и Агентство национальной¹ безопасности в США: National Security Agency). Конечно, не обходится без различных служб безопасности (security) в жизни людей не-государственных, но финансово-состоятельных. Впрочем, акцентирование "безопасности" в прошлом и текущем веке особая тема, к которой можно было бы обратиться в рамках отдельного проекта.

В английском языке (в отличие от русского и многих других языков) понятия "опасность" и "безопасность" имеют разные источники и развивались совершенно независимо. В английском языке используются два антонима: danger (опасность, угроза) и security (безопасность, в том числе и информация об угрозах). Первое слово имеет древнегерманское происхождение, второе латинское. В результате разнородность корней дает хорошую возможность для возникновения концептов (на отрицательном префиксе, например без-, концепта не построишь).

¹ "Национальный" (national) в англоязычном контексте и значит "государственный".

Английский термин "безопасность" восходит к латинскому слову securitas, atis, которое означает "беззаботность, безмятежность, душевное спокойствие; равнодушие, беспечность, небрежность; безопасность, обеспеченность; обеспечение (долга), гарантия". В свою очередь, родственным ему является латинское слово secures - топор, секира; удар топора; урон, ущерб². Похоже, что в своем исходном значении английское security восходит к латинскому слову, означающему возможность избежать какой-либо угрозы насильственных действий. Как будет видно далее, сходное происхождение концепт "безопасность" имеет и в других культурах.

Английское слово danger имеет достаточно сложную историю. Согласно "Этимологическому словарю английского языка" Д. Харнера³, оно германского корня, в XIII в. имело значения: трудный, тяжелый, требовательный, обидчивый, затруднительный; высокомерный, надменный, самонадеянный; строгий, суровый, жестокий, резкий, сильный, едкий, саркастический, а к XVI в. приобрело значения: власть сеньора, мастера; юрисдикция. Общая логика развития понятий ясна: предотвращение угрозы насилия (безопасность) и избегание гнева вышестоящих (опасность). В таком бытовом контексте и родилась политологическая концепция.

* * *

Рецензируемая книга - результат творческих усилий российских и зарубежных исследователей, собравшихся в 2011 г. в Суздале на семинаре, посвященном проблемам безопасности в контексте разных эпох, народов и культур. Перед ними стояла непростая задача: трансформировать понятие, имеющее уже достаточно устойчивый политологический контекст (например, государственная безопасность, энергетическая безопасность, продовольственная безопасность и т.д.), в термин культурологического (точнее, междисциплинарного) свойства, который может объединять специалистов разных дисциплин. Этому вопросу посвящен первый раздел книги, написанный С. Панариным и А. Есимовой "Дискурсивный анализ безопасности: дефиниция как элемент культуры".

Авторы начинают книгу с положения о том, что сейчас государство (любое, не только западное) стремится уйти от своей прямой задачи обеспечения безопасности граждан (с. 17). При этом они ссылаются на работу польско-американского философа и политолога 3. Баумана "Текучая современность". Впрочем, у 3. Баумана высказана и более общая позиция о том, что современное государство вообще стремится выйти из сферы публичной политики (сколько помню, в книге Баумана речь идет о намеренном " дезертирстве" из нее как элиты, так и политически активных граждан).

Невеселое начало для книги о безопасности. И оно, конечно, обращается к сущностным лингвокультурологическим вопросам, если уж выстроенная государственная система безопасности дает сбои. С. Панарин и А. Есимова полагают (со ссылкой на зарубежных авторов), что в культуре безопасности важную роль играют язык и дискурс, а по существу - ментальность, оформленная лингвистически (точнее, "историко-лингвистически", так как язык оформляет исторический опыт народа). Кстати, этот тезис хорошо комментируется обращением авторов к использованию лексики, связанной с концептом "безопасность", в европейских языках.

Важны следующие моменты: к концу XX в. в европейской художественной и публицистической литературе увеличилось количество словоупотреблений, связанных с учетом угроз, причем сильнее проявилась эта тенденция в русском языке (с. 27-29). Такой вывод не внушает оптимизма, так как живой язык весьма активен по отношению к внешним ситуациям. При этом «...сохраняется различие в акцентах, в том ударении, которое каждый раз ставится языком при произнесении слова "безопасность". В Европе это ударение падает на положение субъекта относительно среды, что предполагает некоторое действие самого субъекта или какого-то института, в Восточной Азии - на его внутреннее самоощущение, вытекающее из некоего состояния» (с. 32; выделено авторами). В книге приведено множество других лингвосемантических различий понятия "безопасность", но, как представляется, дихотомия действие/состояние, т.е. субъектно-объектное мироощущение, играет существенную роль. Впрочем, из книги, по вполне объективным причинам, невозможно понять, какие именно угрозы, вызовы и риски являются сейчас актуальными для различных народов и культур. А отсюда следует осознанность/неосо-

² См.: "Большой латинско-русский словарь", который существует в виртуальной форме в интернете. Это слово родственно русскому (и индоевропейскому) слову "секира", но русский концепт "безопасность" формировался на основе иной модели.

³ Этот словарь можно найти в Интернете.

знанность реально существующих перед всем миром угроз. Надеюсь, что в дальнейшей работе С. Панарин учтет и эту перспективу.

Рецензируемую книгу условно можно разделить на ряд тематических блоков. Один из них связан с реальным, наличным в сознании ныне живущих людей концептом, выраженным в лексической форме и (возможно) влияющим на соответствующее поведение (в тексте книги на это не указано). Материалы для подобного анализа получены в результате интервьюирования. Хотя я сам имею невысокое мнение о современной эмпирической социологии, игнорировать ее невозможно, в том числе и потому, что она дает повод для размышления о "текучести" (3. Бауман), т.е. о фактической "конъюнктурноcти" концепта "безопасность". В "текучести", собственно говоря, и заключается практический смысл концепта: если бы не постоянная изменчивость ситуации, то безопасности давно можно было бы достичь "во всемирном масштабе". К этому направлению социологической мысли можно отнести работы: Н. Цой "Представления о безопасности российских и иностранных студентов Владивостока (по материалам опросов в Дальневосточном федеральном университете)"; Нямаа Галиймаа (Монголия) "Представления о безопасности монгольских студентов (по материалам опроса студентов Монгольского государственного университета науки и технологии)"; И. Бочкарева, А. Есимова "Сравнительный анализ представлений о безопасности российских и казахстанских студентов"; И. Буданова "Представления о безопасности студентов-международников (по материалам экспресс-исследования в Ивановском государственном университете)".

Другой блок составляют тексты, написанные в классическом ключе: Т. Тутнова "Развитие атомной промышленности КНР: новый курс - новые риски?"; Ф. Попов "Право на сецессию как новый элемент групповой и индивидуальной безопасности: критика основных концепций"; Е. Борисова, С. Панарин "Противоречия безопасности на примере водно-энергетических проблем в Центральной Азии"; С. Абашин "Повседневные опасности в Узбекистане". Такой подход к явлению включает строгую определенность угроз, вызовов и рисков, которые должны встречаться с соответствующей выверенной политикой. В этом случае можно было бы говорить об "автоматизации" процессов утверждения безопасности, но вряд ли в действительности все происходит так, потому что даже в таких с виду "простых" вещах непременно присутствует элемент прогностики, т.е. очевидной неопределенности. Этот тезис я попробую продемонстрировать далее.

Следующий блок материалов я бы назвал "герменевтическим". Кроме указанной работы С. Панарина и А. Есимовой к этому тематическому блоку относятся следующие тексты: С. Дмитриев "Безопасность в Китае: термин и коннотация", М. Рудакова "О философско-религиозном содержании термина аман"; Р. Шарипова "Безопасность согласно Корану и Сунне"; Д. Микульский "Понятие аман в арабо-мусульманской правовой культуре"; С. Филатов "Безопасность в социальной доктрине и практической политике Русской православной церкви"; Г. Колганова, А. Петрова "Царь как гарант безопасности и стабильности государства (на примере Древней Месопотамии и Древнего Египта)"; А. Кириченко "Коннотации и приоритеты безопасности в бирманской культуре в исторической перспективе"; А. Мещеряков "Эволюция концепции безопасности Японии: XVII - первая половина XX века"; Уго Перси (Италия) «От Сенеки до pubblica sicurezza: эволюция понятия "безопасность" в итальянской культуре».

Смысл работ данных авторов заключается в том, чтобы на основе текстов культуры и специальных лингвистических словарей выявить определенное разнообразие (а возможно, и сходство) в понимании концепта "безопасности" у разных народов и в разные эпохи. На мой взгляд, это многообещающее исследовательское направление, которое позволит перевести тему "безопасности" из знания интуитивного типа в знание фундаментальное, что означает, к примеру, возникновение соответствующих университетских кафедр и научных дисциплин, по которым можно будет защищать диссертации. Но это дело будущего.

Несколько слов о форме рецензируемой книги. Ее нельзя назвать ни сборником, ни коллективной монографией. За счет публикации результатов дискуссии по каждому прослушанному докладу у читателя формируется ощущение включенности в творческий процесс, т.е. включенности в именно этот существующий временно научный коллектив. Подобного ощущения сопричастности отнюдь не возникает в тех случаях, когда просто читаешь сборник статей по материалам конференции или даже монографию. Данная форма вводит читателя в дискуссию, пусть даже дистанционную.

Меня в рецензируемой книге заинтересовало несколько тем, в обсуждении которых и я хотел бы принять участие, например, выступление Г. Колгановой и А. Петровой о царе как гаранте

безопасности и стабильности. Их статья весьма профессиональная, и у меня нет никаких возражений по поводу ее содержания. Но меня удивило, что ни в выступлениях авторов, ни в дискуссии нет отсылок к известной книге английского антрополога Дж. Фрезера "Золотая ветвь"⁴, написанной именно на эту тему, т.е. связанной с подобным специфическим представлением о безопасности у различных народов и в различные эпохи⁵. Здесь не упрек авторам и участникам дискуссии, а, наоборот, благодарность за то, что читателю предоставлена возможность "освежить" свою эрудицию и "встроить" прочитанные материалы в текущую работу.

Теперь о выступлении Е. Борисовой и С. Панарина, посвященном водно-энергетической безопасности в Центральной Азии. Я, конечно, не оспариваю приведенные авторами факты и выводы из них. Но меня поразила одна деталь - о возможности пополнения водно-энергетического баланса стран Центральной Азии за счет российских северных рек⁶. В тексте выступления об этом сказано не было, но данный вопрос, в конце концов, дискутировался. Приведу выдержки из этой дискуссии.

"Панарин: Мне кажется, что этот проект никто не будет осуществлять. Нынешней российской власти он просто невыгоден. Кто вахтовым методом работает в Западной Сибири, кто качает нефть, кто создает национальный доход, стабилизационный фонд и все наши инвестиционные капиталы? Кто? Там половина работающих - из Средней Азии. Так пускай они лучше у нас работают, чем мы будем проводить воду, чтобы они у себя лучше жили. Борисова: Воды на самом деле в регионе хватало бы, если бы она не терялась в мелиоративных системах. Проекты Европейского союза направлены как раз на улучшение состояния этих систем. Если проблема потери воды будет решена, то проблема нехватки водных ресурсов может быть на некоторое время отодвинута. Абашин: Да, Европа предлагает другую модель. Она предлагает модель экономии и через эту модель с помощью грантов усиливает свое влияние. Это еще один способ присутствия в регионе" (с. 278).

Как видно, позиции основных дискутантов по данной проблеме не очень определены и не очень совпадают. Но именно по ней мне хотелось бы большей определенности.

Во-первых, перераспределение водных ресурсов является частью государственной политики (не "поворот рек", а именно перераспределение). Так, подобное перераспределение в 1985 г. составляло в Канаде 140 000 куб. м в год, а к 2020 г. предполагается достичь 300 000 куб. м. Соответствующие цифры для США 30 000/200 000, а для Индии 50 000/300 000. Далее, в Средней Азии при оазисном способе расселения и растущем населении проблема воды (даже при улучшении водопользования) уже достигла естественных пределов. Так, в 2000 г. водные запасы Аральского моря использовались на 83%, сток Амударьи - на 85, а сток Сырдарьи - на 94%. При этом в том же году водные запасы Карского моря использовались на 1.9, а сток Оби - на 3% [Баландин, 2004, с. 51-52]. Следует еще раз отметить, что речь идет не о "повороте рек", а о переброске нескольких процентов стока сибирских рек в аридный регион.

Во-вторых, как видно из содержания выступления, водно-энергетический баланс в Средней Азии являет собой сильный конфликтогенный фактор. А нужны ли России конфликты в ближайшем пограничье? Ответ на этот вопрос очевиден.

В-третьих, геополитические интересы России (в том числе и проблемные процессы интеграции) требуют уменьшить влияние зарубежных игроков (Китай, Турция, США и ЕС) в регионе. Да и распространение здесь политического/экстремистского ислама весьма нежелательно. В этой глобальной "игре" поддержка водно-энергетического баланса Центрально-Азиатского региона - козырная карта в руках российских политиков.

В-четвертых, я не особенно уверен в желательности массовой среднеазиатской миграции "сейчас" на российскую территорию. Миграция, конечно, особая тема, но все опросы показывают, что она неприемлема для "среднего россиянина". Появление новых трудовых возможностей в регионе, наверное, снизит миграционный наплыв: ведь опасна не миграция как таковая,

⁴ В русском переводе наиболее известен однотомный сокращенный вариант, хотя первоначальная версия (переведена на русский язык) составляет 4 тома.

⁵ Интересно отмстить политические тенденции последних двадцати лет: уничтожают "неудобных" лидеров, например Милошевича, Хусейна, бен Ладена, Каддафи. Не та же участь ожидает Б. Асада? (см.: [Псрепелкин, 2011, с. 21]). Возможно, это и есть современная реализация того специфического представления о безопасности, которое блестяще представили авторы доклада. Как и в тексте Дж. Фрезера, безопасность народа, страны, правителя становится тесно взаимосвязанной.

⁶ Помню семинар в г. Ташкенте под эгидой журнала "Дружба народов" в 1995 г., в котором я участвовал, там это было основной темой.

а миграция массовая и быстрая. Возможно, в этом случае российским политикам и миграционным службам не пришлось бы ломать голову над тем, что делать с приезжими в существующей непростой ситуации. Готовых рецептов здесь не существует, но я предлагаю со всей возможной научной оснащенностью взглянуть на проблему, поставленную авторами данной книги. Больше всего меня интересует техническая сторона вопроса, поскольку политологические и культурологические проблемы достаточно часто рассматривались в литературе.

Заключая рецензию, хочу обратиться к статьям, посвященным понятию аман в арабской лексике и культуре (М. Рудакова и Д. Микульский). В них намек на то, что представления о "безопасности" изначально содержатся в любом естественном языке, вне зависимости от политологической концепции security.

M. Рудакова полагает, что у многих народов древности концепт "безопасности" "является проводником к практике достижения счастья и гармонии с миром". С этим же мироощущением связан и термин аман как представление о спокойствии, уверенности, вере (с. 83 84). По версии Д. Микульского, согласно мусульманскому праву, термин аман означает "акт предоставления мусульманами во время войны врагу-немусульманину гарантий безопасности его жизни и имущества" (с. 99). Автор приводит множество конкретных примеров, из которых можно понять, какая лингвистическая модель в естественном русском языке лучше всего соответствует концепту "безопасность" (если учитывать приведенное выше высказывание М. Рудаковой).

Как я уже говорил, существующее в русском языке лингвистическое оформление концепции опасность/безопасность является скорее всего калькой с английского языка. Прочитав обе статьи, я понял, что в русском языке понятию "безопасность" соответствует часть глаголов и отглагольных существительных с префиксом по-. Глагольная приставка (префикс) по-, восходящая, вероятно, к предлогу "по", имеет весьма значительную функциональную нагрузку. При ее участии, например, возникают глагольные формы и отглагольные существительные, имеющие прямое отношение к теме данной работы. В частности, к формированию понятий, связанных с концептом безопасности в русском языке, относятся такие функциональные особенности префикса по-, как приобретение какого-либо качества, свойства, в том числе и в большей степени; доведение действия до результата; совершение действия в один прием; совершение действия в течение некоторого времени и некоторые другие значения [Словарь русского языка, 1959, т. 3, с. 208]. В ряде случаев префикс "по" совершенно слился с корнем.

Можно назвать следующие слова: победить (превозмочь беду), поздравить (пожелать здоровья), помиловать (оделить милостью), помириться (заключить мир), подарить (дать что-то без компенсации), покровительствовать (предоставить кров), подружиться (стать другом), пожертвовать (принести что-либо в жертву, задобрить), а также множество других. Даже слово "пострадать" имеет то же значение (выжить, превозмочь страдание). Я не лингвист, а поэтому написанное в данном разделе - лишь гипотеза. Но она неплохо согласуется с выступлениями М. Рудаковой и Д. Микульского.

* * *

Редко какая книга вызывает такую систему ассоциаций, вытаскивает из глубин памяти какие-либо сведения или дает полет фантазии, что, вероятно, связано и с близостью затронутой тематики для меня лично, и с удачной "конструкцией" книги, призывающей читателя к диалогу. Надеюсь, что это не завершение, а лишь начало и продолжение работы данного творческого коллектива.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Баландин Р.К. Цивилизация против природы. Что происходит с погодой и климатом. М.: Всчс, 2004.

Кузнецов В.Н. Социология безопасности: Учебник. М.: Книга и бизнес, 2003.

Новая иллюстрированная энциклопедия. Кн. 1 10. М.: Большая Российская энциклопедия, ООО «ТД "Издательство Мир книги"», 2007.

Псрспслкин Л.С. После арабских революций // Ислам в современном мире. Внутригосударственный и международно-политический аспекты. Москва-Н.-Новгород: Медина, 2011.

Прохоров A.M. (ред.) Большой энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1991.

Прохоров A.M. (ред.) Большой энциклопедический словарь. М.-СПб.: Большая Российская энциклопедия, Нормит, 2000.

Словарь русского языка. Т. 1—4. М.: Гос. изд-во иностранных и национальных словарей, 1959.

Permanent link to this publication: