Творчество В.И. Даля-сказочника тесно связано с другими сторонами его филологической деятельности. В первую очередь, как в записанных им, так и в сочиненных сказках, чувствуется лингвист-лексикограф. Но Даля интересовали не только своеобразная словесная ткань народной сказки, но и особенности синтаксиса народной речи. К тому же, во всех произведениях, вышедших из-под пера Даля, ощутим тонкий и наблюдательный этнограф. Не только в произведениях, связанных с "натуральной школой", но и в сказках, написанных задолго до ее возникновения, проявляется интерес к народному быту, традициям, своеобразию человеческих отношений. И через язык, и через быт Даль старался понять и отразить особенности русской национальной ментальности. И, конечно же, Даль считал, что в полной мере склад народного мышления проявляется в языке. Отсюда пристальное внимание писателя не столько к сюжету записанных сказок, сколько ко всем особенностям их речевого строя.

стр. 94

Свою филологическую деятельность Даль начал со сбора материалов для словаря (еще в ту пору, когда служил по различным ведомствам), попутно он записывал пословицы и поговорки, а также сказки. Но, как писал сам Даль позже, "не сказки сами по себе" были ему важны, "а русское слово, которое у нас в таком загоне, что ему нельзя было показаться в люди без особого предлога и повода, - и сказка служила ему предлогом" (Даль В.И. Полтора слова о нынешнем русском языке // Москвитянин. 1842. N 20. С. 549).

Впервые сказки, собранные Далем, были выпущены отдельным изданием в 1832 году. Книга называлась "Русские сказки из предания народного изустного на грамоту гражданскую переложенные, к быту житейскому приноровленные и поговорками ходячими разукрашенные Казаком Владимиром Луганским. Пяток первый". Книга была издана в Санкт-Петербурге, но весь тираж был тут же изъят по распоряжению III отделения, так как власти усмотрели в сказках сатирическое начало и отражение тяжелого положения низших сословий.

Своеобразие выпущенных Далем сказок проглядывает уже в названии: писатель подверг их некоторой литературной обработке и по возможности расцветил собранными им же пословицами и поговорками. Подобный подход вполне понятен, так как принципы строгой научной записи еще не были выработаны фольклористами. Даль же считал, что вкрапление поговорок, пословиц, подлинно народных выражений, подмеченных им, поможет выявить своеобразие истинно народного мышления. При этом он старался придать языку записанной сказки достоверный характер, сохранив лексику и синтаксис народной речи.

Вместе с тем, Даль усилил (а иногда и сообщил) народной сказке оттенок социальной иронии, это способствовало более явному отражению социального положения народа, что в совокупности с достоверной передачей народной речи и насторожило власть. И до читающей публики это издание практически не дошло.

Здесь Даль впервые выступил под псевдонимом, которым потом часто будет пользоваться. Один из сохранившихся экземпляров сборника он подарил Пушкину.

Даль попытался выпустить свои сказки спустя год после известного "сказочного состязания" Пушкина и Жуковского. Оба поэта, проводившие лето в Царском Селе, где Пушкин с молодой женой сняли дачу, на спор решили создать по литературной сказке с выраженным национальным колоритом. Жуковским тогда были написаны "Сказка о спящей царевне", "Сказка о царе Берендее...", "Война мышей и лягушек". Своим произведениям Жуковский постарался придать дух народной волшебной сказки.

В порядке творческого состязания Пушкиным была написана "Сказка о царе Салтане". Жуковский в качестве сюжетной основы произведения взял собственный прозаический перевод сказки "Шиповничек"

стр. 95

из сборника братьев Гримм, а также использовал французскую прозаическую сказку на тот же сюжет "Красавица, спящая в лесу" Шарля Перро. Пушкин для своей сказки воспользовался собственными записями, сделанными в Михайловском в 1824 году. Он наиболее ярко и достоверно воссоздал всю поэзию мира русской сказки, не случайно Жуковский признал своего младшего собрата победителем в этом споре.

И Пушкин и Жуковский создали по литературной сказке, жанр которой особенно расцвел в эпоху романтизма. И у самого состязания были, конечно, романтические корни.

В литературной сказке романтической поры воспроизводится особый, подлинно сказочный мир, которому придаются национальные черты (вопрос о национальном был чрезвычайно актуальным в литературе романтизма). Характерно, что и сказка Пушкина, и сказка Жуковского были стихотворными.

Даль пошел по совершенно иному пути (кстати, для него было немыслимо использование сюжета из иноязычного источника). Обрабатывая записанные сказки, он подчеркивает специфику народной речи и насыщает свои произведения деталями национального быта.

Пушкин оценил своеобразный опыт Даля и настаивал на том, чтобы писатель продолжал изучение русского языка и, очевидно, настаивал на необходимости создания словаря (см.: Порудоминский В.И. Жизнь и слово. М., 1985. С. 100). Пушкин высказал ценную для Даля мысль о том, что все своеобразие русской речи наиболее свободно проявляется в сказке. При встрече в 1833 году в Оренбурге Пушкин пересказал Далю сказку о Георгии Храбром и о волке. А еще, будучи в Петербурге, Пушкин послал Далю свой рукописный экземпляр "Сказки о рыбаке и рыбке" с надписью "Твоя - от твоих! Сказочнику Казаку Луганскому - сказочник Александр Пушкин".

Возросший интерес к народной сказке, и, в первую очередь, интерес Пушкина (не только к сказке, но и к стихии народной речи) подтолкнул Даля к дальнейшим записям и обработкам русских народных сказок. Причем у Даля вырабатывается новое (по сравнению со старшими собратьями по перу) отношение к записанному материалу: он не стремится создать на основе полученных сюжетов собственные произведения. Даль воспринимает себя скорее как фольклориста, нежели как писателя. Он не только хотел донести до читателя колорит народной речи, а старался передать русский язык, на котором говорит простонародье, со всеми присущими этому языку лексическими и синтаксическими особенностями. В отличие от других авторов 20-30-х годов, обращавшихся к жанру русской сказки, Даль не старался сделать язык произведения более гладким, не стремился приблизить народную речь к литературной. Уже в первой выпущенной им книге он хотел познакомить читателя с народной жизнью и показать ценность национальной культуры.

стр. 96

Не случайно первому изданию сказок Даля, так и не дошедшему до широкого читателя, предшествовало предисловие, напоминающее манифест, правда, обработанный в фольклорно-сказочном стиле (позже это предисловие было перепечатано в Собрании сочинений В. И. Даля 1861 года):

"Где наши головы масленые, узорчатые, бороды чесаные, мухорчатые, усики витые бахромчатые. Где кафтаны смурые, бархатные, шляпы бурые поярковые, кушаки шелково- бухарские, армяки татарские, рубахи щегольские красные, рукавицы вырестковые, тисненые, шаровары полосатые, сапоги с каймою строченые, на рубахах запонки граненые, на кафтанах застежки золоченые? Ой, было, было время на Руси, что ходил молодец в кафтане, ходила девка в сарафане! Люди добрые! Старые и малые, ребятишки на деревянных кониках, старичишки с клюками и подпорками, девушки, невесты русские! Идите, стар и мал, слушать сказки чудесные и прихотливые, слушать были-небылицы русские! А кто знает грамоте скорописной великороссийской, садись пиши, записывай, набело семь раз переписывай, знай помалкивай, словечка не роняй! (...) Ополчитеся, доблестные сыны отечества, да не посрамим земли своея! Полно девицам- невестам нашим ходить-носить кудри вязаные-сырцовые, плетеные-шелковые; у нас на Руси и собачка каждая в своей шерсти ходит, а косы русские мягче шелку шемаханского, чище стекла богемского!" (Даль В.И. Повести, рассказы, очерки, сказки. М., 1964. С. 460-461).

В этом предисловии Даль обращался к читателям, любящим Русь самобытную и дорожащим национальными традициями, ставил вопрос об очищении русской культуры от иноземных заимствований. Им он стремился преподнести собрание русских сказок, каких печатная традиция еще не знала. Образованного читателя к языку сказок готовило предисловие, насыщенное красочной сказочно-этнографической лексикой.

При всем новаторстве подхода Даля к фольклорному материалу заметно определенное сходство речи повествователя в предисловии к "Русским сказкам" и балагурства Рудого Панька в "Вечерах на хуторе близ Диканьки". Недаром эти книги появились практически одновременно.

Сам Даль в одной из сказок описывает сказочника, из уст которого могла исходить русская речь, изукрашенная пословицами, поговорками, просторечными выражениями: "Сказка из похождений слагается, присказками красуется, небылицами минувшими отзывается, за былями будничными не гоняется; а кто сказку мою слушать собирается, тот пусть на русские поговорки не прогневается, языка доморощенного не пугается; у меня сказочник в лаптях; по паркетам не шатывался, своды расписные, речи затейливые только по сказкам одним и знает" ("Сказка о Иване Молодом Сержанте, Удалой Голове, без роду, без племени,

стр. 97

спроста без прозвища" // Даль В.И. Повести, рассказы, очерки, сказки. М., 1961. С. 393).

В сказках, которые Даль публикует в различных журналах в 30-е годы, преобладали сюжеты, характерные для волшебных сказок. Их место действия - "тридевятое царство, тридесятое государство". Оно упоминается, например, в "Сказке о Иване Молодом Сержанте": "В некотором самодержавном царстве, что за тридевять земель, за тридесятым государством, жил- был царь Дадон Золотой Кошель" (Там же. С. 394).

Описываемое окружение царя Дадона очень напоминает бюрократизированное российское государство. Подобная социальная конкретика была совершенно новой для волшебной сказки.

В сказках Даля 30-х годов появляются лубочные черты. Так, в "Сказке о бедном Кузе Бесталанной Голове и о переметчике Будунтае" место действия определяется следующим образом: "Жил-был во земле далекой, промеж чехов да ляхов, старик гусляр да старуха гуслярка" ... (Там же. С. 424). Все, что находится за пределами своего мира, своего государства, представляется далеким, незнакомым, и народы разные там живут вперемешку. Это типичная черта лубочного представления о мире, характерная для волшебной сказки.

В этих же произведениях встречаются лубочные представления о роскоши - итальянский платочек (какой дала в дорогу Ивану Молодому Сержанту его жена), шелка шемаханские и т.д.

Язык сказок Даля 30-х годов более близок к языку русской фольклорной волшебной сказки, чем к языку сказки литературной. Стиль Даля отличается большим обилием пословиц и поговорок, которые часто присоединяются одна к другой, образуя целую цепочку: "Есть притча короче носа птичья: жениться - не лапоть надеть, а одни лапти плетутся без меры, да на всякую ногу приходятся! И истинно; жена не гусли: поигравши, на стенку не повесишь, а с кем под венец, с тем и в могилу, - приглядись, приноровись, а потом женись; примерь десять раз, а отрежь один раз; на горячей кляче жениться не езди!" (Там же. С. 395-396); "Вольному воля, а спасенному рай; а чужая совесть - могила; за каждой мухой не угоняешься с обухом, и мой окрутник за тобой не погонится!" (Там же. С. 409). Такое обилие пословиц и поговорок делает язык сказок Даля уникальным.

Порой он сам создает выражения, напоминающие пословицы. Часто из них тоже выстраивается цепочка, но не столько для расцвечивания языка, сколько для явного морально- нравственного подтекста. А если подобная цепочка афоризмов начинает произведение, то заранее создается настрой не только на развлечение, но и на глубокие раздумья. Так начинается "Сказка о похождениях черта-послушника": "Идет рыба на блевку, идет и на блесну - кто наелся былей сытных, приторных, тот поди для праздника перекуси небылицей тощей да пряною, редькой, луком, стручковатым перцем приправленною! Истина на-

стр. 98

хальна и бесстыдна: ходит как мать на свет родила, в наше время как-то срамно с нею и брататься. Правда - собака цепная; ей только в конуре лежать, а спусти - так уцепится, хоть за кого! Быль - кляча норовистая; это кряж-мужик; она и редко шагает, да твердо ступает, а где станет, так упрется, как корни пустит! Притча - дело любезное! Она неряхою не ходит, разинею не прикидывается, не пристает как ножом к горлу; она в праздник выйдет, снарядившись, за ворота сядет от безделья на завалинку - кланяется прохожему всякому смело и приветливо: кто охоч и горазд - узнавай окрутника; кому не до него - проходи, как мимо кружки, будто не видишь, что люди по пятаку кидают!" (Там же. С. 409).

Подобное обилие моральных умозаключений, хоть и одетых в фольклорные одежды, выдает авторский стиль Даля, которому хотелось усилить и подчеркнуть мысль, содержавшуюся в фольклорном источнике. Эти искусно выстроенные писателем цепочки придают его сказкам особую прелесть, узорчатость, а вместе с тем, - и мудрость.

В одной из сказок первого сборника есть очень интересный случай осмысления особенностей народного сознания через слово. В "Сказке о Иване Молодом Сержанте" рассказывается о многочисленных испытаниях, через которые прошел герой, но самом трудным из них оказалось сдержать свое слово и не спать трое суток. Долго держался Иван, но в конце концов не выдержал и заснул, а когда его окликнули, "он очнулся, да не нашелся, а вымолвил с перепугу слово русское: виноват! К пиву едется, а к слову молвится: авось, небось да как-нибудь, а если, на беду, концы с концами не сойдутся: виноват! Вот что нашего брата на русской земле и губит; вот за что нашего брата и бьют; да, видно, все еще мало; неймется!" (Там же. С. 404).

Подобное внимание к слову чрезвычайно характерно для Даля; слово выражает специфику национального сознания. Даль сначала добросовестно записывал народные сказки, а потом дополнял их имевшимся у него и им же собранным материалом. Подобный принцип работы сохранялся у него и в последующие годы. Но в 40-е годы сюжетика и язык сказок Даля меняются. В 30-е годы Даля привлекали волшебные сказки с довольно сложной коллизией, но бытовое начало, тем не менее, было в его сказках очень явным. В 40-е годы сюжетика сказок упрощается, писателя больше привлекают социально-бытовые сказки и сказки о животных, но бытовому компоненту уделяется особенное внимание. Писатель еще ближе подошел к народной среде и изображал ее без прикрас. Подобная творческая эволюция вполне понятна: Даль как лексикограф и как этнограф постоянно открывал для себя и старался показать читателю все новые и новые пласты народной жизни, этот путь естественно привел Даля к "натуральной школе".

Основная задача писателей "натуральной школы" - эстетическое освоение еще не освоенных сторон реальности, в том числе жизни раз-

стр. 99

личных сословий. В первую очередь, писателей "натуральной школы" привлекала жизнь низших сословий. Даль с его глубоким знанием народной жизни стал одним из ведущих представителей данного направления.

Жизнь простонародья В.И. Даль отражал как в своих рассказах, повестях и физиологических очерках ("Петербургский дворник", "Денщик", "Русак", "Мертвое тело", "Хлебное дельце" и др.), так и в сказках. Не все собранные им сказки Даль издавал (известно, что около 150 сказок он передал А.Н. Афанасьеву). Накопленные же за много лет сказки писатель издал уже под конец жизни в виде двух книг: "Первая первинка полуграмотной внуке. Сказки, песенки, игры" (СПб., 1871) и "Первинка, другая. Внуке грамотейке с неграмотною братиею. Сказки, песенки, игры" (СПб., 1871). Ранее же Даль издал два сборника, в которых содержались как записанные и обработанные сказки, так и сочиненные (границу между ними провести трудно): "Солдатские досуга" (1843) и "Матросские досуга" (1853). В этих сборниках, верный собственным ранее выработанным принципам и принципам "натуральной школы". Даль знакомил читателя с жизнью, бытом, мышлением солдат и матросов - выходцев из народной среды, сохранивших ее взгляды и речь. В "Солдатских досугах" и "Матросских досугах" писатель показал народное трудолюбие и исконно русскую лень, народную смекалку ("Солдатский привар") и недалекость. И все это находит отражение в слове.

Отличия же сказок 40-х годов от созданных в 30-е годы вполне очевидны, например, в отрывке из "Притчи о дятле" (сказка вошла в сборник "Солдатские досуга"): "Каяться и зарекаться хорошо, коли помнишь слово свое и зарок, и, сделав раз худо, станешь вперед от худа бегать; а коли клятва твоя и божба крепка только до вечера, а с утра опять принимаешься за то же - так и в добром слове твоем добра мало" (Цит. по изд.: Сказки народов мира. В 10 т. Т. 7. М., 1989. С. 339).

Очевидно, что Даль старается в начале "Притчи..." сохранить близость к строю пословицы (и в языковом отношении, и в передаче морали). Видна и особая простота речи (нет прежней изукрашенности, узорчатости, которые были характерны для волшебных сказок первого сборника).

Насколько же изменилась лексика более поздних сказок, видно из следующего отрывка: "Дятел красноголовый лазил день-деньской по пням и дуплам и все стучал роговым носом своим в дерево, все доспрашивался, где гниль, где червоточина, где подстой (болезнь дерева, подсыхающего от корня. - И. А. ), где дрябло, где дупло, а где свое место?" (Там же. С. 339).

Некоторые слова из сказок этого времени были знакомы только читателю, хорошо знавшему народный быт, народное отношение к природе и то понимание природы, которое было свойственно только про-

стр. 100

стонародью. Те же языковые особенности присущи и сказке "У тебя у самого свой ум": "Козел повадился в огород: бывало, как только пастухи выгонят гурт свой, то и Васька мой сперва, как добрый, идет, головой помахивает, бородой потряхивает; а как только ребятишки засядут в овражке где-нибудь в камешки играть, то Васька и отправляется прямо в капусту". Раз глупая овца отбилась от гурта, "зашла в чащу, в крапиву да в лапушник; стоит, сердечная, да кричит, да оглядывается (...) Увидавши козла, обрадовалась она, как родному брату: пойду, дескать, хоть за ним. Этот выведет: мне не первина (мне не впервые. - И. А. ) за ним идти" (Там же. С. 340). Но для козла все заканчивается благополучно, глупую же овцу поймали и отстегали по бокам. Мораль, выраженная в заглавии, подтвердилась. И в этой сказке очевиден сугубо бытовой характер сюжета, наличие чисто народной лексики и упрощенных синтаксических конструкций.

Сказки, написанные в 40-е годы и позже, обычно выражают простую мораль, которая часто сводится к какой-либо пословице. Эти сказки Даля напоминают рассказы Л. Толстого, созданные им для детей, но лексика и синтаксис сказок Толстого очень просты и доступны человеку из любого сословия. В своих рассказах для народа Л. Толстой преследовал педагогические цели, которые были для него неотделимы от морально-нравственных. Даль же, опираясь на глубокое знание простонародной речи, освещал все стороны жизни и мышления народа.

В.Г. Белинский писал, что Даль знал и любил русского мужика, что "он умеет мыслить его головою, видеть его глазами, говорить его языком. Он знает его добрые и дурные свойства, знает горе и радость его жизни, знает болезни и лекарства его быта..." (Белинский В.Г. Полн. собр. соч. Т. 10. М., 1956. С. 80).

Для русской культуры сказки Даля всегда будут сохранять свою ценность не только потому, что запечатлели жизнь народа определенной эпохи и отразили вечные и устойчивые черты русской ментальности, но и тем, что заключают в себе сокровищницу русского языка.

Permanent link to this publication: