Libmonster ID: EE-409

За два с половиной столетия изучения русско-скандинавских связей IX - XI вв. сложился круг постоянно используемых основных источников: письменных, лингвистических, археологических. Вплоть до начала XX в. исследования этой проблемы опирались почти исключительно на сведения письменных памятников и данные сравнительного языкознания1 . Их итоги - с норманистских позиций - были подведены датским лингвистом В. Томсеном2 , который суммировал филологические материалы и "канонизировал" устоявшуюся совокупность письменных источников. В их числе "Повесть временных лет" (в первую очередь легенда о призвании варягов) - среди русских источников, девятая глава ("О росах") сочинения "Об управлении империей" Константина Багрянородного - среди византийских, сообщение под 839 г. Вертинских анналов - среди западноевропейских, а также ряд сочинений восточных авторов и сведения пяти-шести скандинавских саг ("Саги об Эймунде", "Саги об Олаве Трюггвасоне" и др.).

Развитие источниковедения в XIX в. по преимуществу определялось задачами публикации и критики отдельных источников. К этому времени относятся деятельность К. Лахмана, К. Мюлленгофа, Ж. Бедье, издание сводов типа Monumenta Germaniae historica Г. Пертца, интенсивное накопление и критическое исследование источников, их рукописной традиции, авторства. Первые научные публикации сборников скандинавских саг, анналов, хроник, рунических надписей (некоторые из них до сих пор не утратили своего значения) закладывают основу их источниковедческого изучения. Тогда же, в условиях нарастания в России интереса к "норманнской проблеме", создается первый свод скандинавских разножанровых памятников, содержащих сведения о Руси, народах Восточной Европы и Византии. Его составил К. Равн3 по инициативе О. И. Сенковского4 . Одновременно издаются переводы на русский язык нескольких наиболее важных для истории Руси саг5 .


1 Алпатов М. А. Варяжский вопрос в русской дореволюционной историографии. - Вопросы истории, 1982, N 5; Мошин В. А. Варяго-русский вопрос. - Slavia, 1931, roc. X.

2 Томсен В. Начало русского государства. М. 1891.

3 Rafn C. C. Antiquites russes d'apres les monuments historiques des Islandais et des anciens Scandinaves. T. I - II. Copenhague. 1850 - 1852.

4 Подробнее см.: Джаксон Т. Н. К методике анализа русских известий исландских королевских саг. В кн.: Методика изучения древнейших источников по истории народов СССР. М. 1978; Шаскольский И. П. Антинорманизм и его судьбы. В кн.: Генезис и развитие феодализма в России. Л. 1983.

5 Эймундова сага. СПб. 1834; Извлечение из саги Олава, сына Триггвиева, короля Норвежского. Пребывание Олава Триггвиевича при дворе Владимира Великого. Русский исторический сборник. Т. IV, кн. 1. М. 1840; Сага о Вельсунгах, Сага об Одде-Стреле, Сага о Гуннлауге Змеином Языке, Сага о Греттире. В кн.: Петерсон О.,

стр. 36


Вместе с тем методы исследования и использования древнескандинавских источников определялись общим состоянием источниковедения в России и скандинавских странах, где в равной мере господствовало "источниковедение факта"6 , т. е. преимущественное внимание уделялось отдельному, взятому вне контекста, известию. Преобладающее представление о прямом, адекватном отражении событий и явлений в памятниках скандинавской словесности вело к признанию достоверности всей заключенной в них исторической информации7 . Поэтому при исследовании истории самих скандинавских стран, а равно и русско-скандинавских отношений известия источников за немногими исключениями рассматривались как априорно достоверные.

Лишь в 1910-х годах началась теоретическая и конкретно-историческая разработка проблем, связанных с научной критикой письменных источников. В России это направление источниковедения было представлено фундаментальными трудами А. А. Шахматова8 и А. С. Лаппо- Данилевского9 . В Швеции Л. Вейбюль в острой форме поставил вопрос о степени достоверности древнескандинавских письменных памятников10 . Критически оценивая методику своих предшественников, он показал ошибочность конкретно-исторических выводов, основанием для которых послужило прямолинейное, без учета специфики использованных памятников, обращение к королевским и родовым сагам, руническим надписям. Гиперкритицизм Вейбюля, не только поставившего под сомнение, но и практически полностью отвергшего эти группы источников, оказал сильное влияние на последующие исследования и надолго обусловил отказ от использования сведений саг в исторических целях. На первый план выдвинулось изучение судебников, анналов, хроник11 .

В историографии русско-скандинавских связей раннего средневековья такое изменение интереса вызвало ощутимые последствия. Основная информация письменных источников по этим вопросам содержится именно в сагах, ценность которых в данном отношении была дезавуирована. Это обстоятельство, а также усиление внимания к археологическим материалам12 послужили причиной относительного застоя в изу-


Балобанова Е. Западноевропейский эпос и средневековый роман в пересказах и сокращенных переводах. Т. 2. СПб. 1898; Сага о Фритьофе. В кн.: Тегнер Э. Фритиоф, скандинавский витязь. СПб. 1898; Сага Олафа Триггвессона, Эймундова сага, Сага о Финнбоге Сильном, Сага об Эйрике Красном. В кн.: Древне-северные саги и песни скальдов в переводах русских писателей. Русская классическая библиотека. Серия 2. Вып. XXV. СПб. 1903; Сага о Хервор. В кн.: Шаровольский И. Сказание о мече Тюрфинге. Вып. 2. Киев. 1906; Фрагменты "Саги о Тидреке Бернском". В кн.: Веселовский А. Н. Русские и вильтины в саге о Тидреке Бернском (Веронском). СПб. 1906.

6 Зимин А. А. Трудные вопросы методики источниковедения Древней Руси. В кн.: Источниковедение. Теоретические и методологические проблемы. М. 1969, с. 429.

7 Torstendahl R. Kallkritik och vetenskapssyn i svensk historisk forskning 1820 - 1920. Uppsala. 1964; Norrlid I. Utveckling eller utarmning: den historiska forskningen i Sverige vid skiljevagen. - Scandia, 1978, b. 44, h. 1.

8 Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах СПб. 1908.

9 Лаппо-Данилевский А. С. Методология истории. Вып. II. СПб. 1913, с. 353 - 796. См. подробнее: Зимин А. А. Ук. соч., с. 427 - 435.

10 Weibull L. Kritiska undersokningar i Nordens historia omkring ar 1000. Stockholm. 1911 (см. О нем: Moberg O. Broderna Weibull och den islandska traditionen. - Scripta islandica, arsbok 25 (1974). Lund. 1975; Oden B. Lauritz Weibull och forskarsamhallet. Lund. 1975).

11 Arvidsson R. Kallkritisk radikalism och litteraturhistorisk forskning. Lauritz Weibull, Henrik Schuk och Joseph Bedier. - Scandia, 1971, b. 37, h. 2.

12 С конца XIX в. стал накапливаться материал, полученный в результате археологических раскопок, который, как казалось вначале, мог дать бесспорные (в отличие от письменных) свидетельства о русско-скандинавских связях. А. В. Арциховский писал даже, что "варяжский вопрос чем дальше, тем больше становится предметом ведения археологии" (Арциховский А. В. Археологические данные по варяжскому вопросу. В кн.: Культура Древней Руси. М. 1966, с. 41; Russ G. Die Varagerfrage. Neue Ten-

стр. 37


чении соответствующих сведений скандинавских письменных источников как в скандинавских странах, так и в СССР. Например, изданная О. Монтелиусом сводка рунических надписей, содержащих сообщения о Руси, оставалась единственным исследованием об этой группе источников по русской истории вплоть до конца 1950-х годов, когда появилась монография А. Рупрехта13 . Краткий обзор сведений различных древнескандинавских произведений, сделанный Ф. А. Брауном в начале 1920-х годов, остается до сегодняшнего дня единственным обобщающим трудом14 . Лишь в 1930-е годы ученица Брауна Е. А. Рыдзевская предприняла попытку комплексного изучения "россики" исландских саг. Первоочередной задачей она считала выявление комплексов преданий "в зависимости от места, занимаемого ими в древнесеверной письменности и в кругу отражаемых ею жизненных и литературных интересов"15 . Однако этот труд не был ею завершен и подготовленные переводы фрагментов саг были изданы (без комментария) посмертно, более чем через 30 лет16 .

В результате сложилось парадоксальное положение. Несмотря на интенсивное развитие методики источниковедения в советской (в первую очередь на материалах древнерусской литературы17 ) и зарубежной науке, его достижения почти не затронули исследования русско-скандинавских связей древнейшего периода. В подавляющем большинстве частных и обобщающих трудов, вышедших в 1920 - 1950-х годах в СССР и за рубежом, ни источниковая база, ни источниковедческий уровень не претерпели существенных изменений по сравнению с трудами В. Томсена или Ф. А. Брауна. Иллюстративный метод и внеконтекстуальное использование сведений, некритический подход к сообщениям скандинавских источников нередко проявляются и ныне18 . Отдельные работы, основанные на использовании более широкого круга источников и иных методов их исследования, стоят особняком, не породив новой источниковедческой традиции19 .

Лишь с 1960-х годов, когда радикально изменилась оценка русско- скандинавских связей в марксистской (а под ее влиянием и в буржуаз-


denzen in der sowjetischen archaologischen Forschung. In: Ostliches Europa Spiegel der Geschichte. Wiesbaden. 1977; Кирпичников А. Н. и др. Русско-скандинавские связи в эпоху образования Древнерусского государства (IX - XI вв.). - Scando- Slavica, 1978, t. 24). Однако в процессе изучения выявились трудности истолкования такого материала (Авдусин Д. А. Об изучении археологических источников по варяжскому вопросу. В кн.: Скандинавский сборник. Вып. XX. Таллин. 1975) и неприменимость его для решения ряда проблем, что заставило вновь обратиться к письменным источникам.

13 Montelius O. Svenska runstenar om farder osterut. Ett bidrag till vikingatidens historia. - Fornvannen, 1914, arg. 9; Ruprecht A. Die ausgehende Wikingerzeit im Lichte der Runeninschriften. Gottingen. 1958.

14 Braun F. Das historische Russland im nordischen Schrifttum des X. -XIV. Jahrhunderts. In: Festschrift Eugen Mogk zum 70. Geburtstag. Halle (Saale). 1924.

15 Рыдзевская Е. А. Легенда о князе Владимире в саге об Олафе Трюггвасоне. - ТОДРЛ. Т. 2. М. -Л. 1935, с. 6.

16 Рыдзевская Е. А. Древняя Русь и Скандинавия в IX - XIV вв. (Материалы и исследования). М. 1978.

17 Советское источниковедение Киевской Руси. Историографические очерки. Л. 1979.

18 Ellis Davidson H. R. The Viking Road to Byzantium. Lnd. 1976 Stang H. Russlands uppkomst - en tredje standpunkt. - Scandia, 1981, N 2; Кузьмин А. Г. Об этнической природе варягов (К постановке проблемы). - Вопросы истории, 1974, N 11. Примером неквалифицированного использования древнескандинавских источников могут служить статьи А. Л. Никитина (Никитин А. Л. Биармия и Древняя Русь. - Вопросы истории, 1976, N 7; его же. Тайна двух Биармий. - Север, 1984, 3 - 4). Источники (точнее, искаженные интерпретации их смысла) служат автору лишь для подкрепления заранее заданного вывода - помещения Бьярмаланда в Восточной Прибалтике (см. подробнее: Джаксон Т. Н. Бьярмия, Древняя Русь и "земля незнаемая". Несколько замечаний о методике анализа сведений исландских саг. В кн.: Скандинавский сборник. Вып. XXIV. Таллин. 1979).

19 Работы Е. А. Рыдзевской, а также: Тиандер К. Ф. Поездки скандинавов в Белое море. СПб. 1906; и некоторые др.

стр. 38


ной) историографии20 , застой в исследовании письменных источников стал очевиден, явилось сознание необходимости более широко и квалифицированно обратиться к анализу древнескандинавских памятников. На первый план выдвинулась задача критического издания свода соответствующих фрагментов древнескандинавских памятников и их источниковедческого изучения. Возможность ее выполнения была подготовлена значительными успехами в изучении древнескандинавской историографии и памятников права, в саговедении (как отрасли литературоведения), в рунологических исследованиях. Ее актуальность возросла в связи с изданием многочисленных переводов саг на русский, английский, немецкий языки, что сделало их доступными для историков, не владеющих древнеисландским языком, и открыло путь для их широкого, хотя и не всегда квалифицированного, применения в исторических целях.

Необходимость критической публикации скандинавских источников по русской истории была признана еще в начале XX в., когда Академия наук по почину А. А. Шахматова запланировала издание саг, имеющих отношение к России (до XIII в. включительно). Эту работу взял на себя Ф. А. Браун; ход его работы над древнескандинавскими источниками отражен в "Записке", поданной в Отделение русского языка и словесности21 . В 1929 г. на заседании Отделения общественных наук АН СССР было принято решение начать подготовку "к изданию памятников византийских, западноевропейских и арабских, имеющих отношение к истории древнейшего периода Руси"22 . Именно в связи с этим решением Е. А. Рыдзевская приступила к изучению "россики" в исландских сагах. Но оба эти замысла не были исполнены. Вновь внимание к той же проблеме было привлечено в начале 70-х годов, когда в Институте истории СССР АН СССР по инициативе В. Т. Пашуто началась подготовка издания многотомного свода "Древнейшие источники по истории народов СССР", включающего и древнескандинавские источники23 . Важной особенностью этого издания является соединение комментированной публикации текстов (в оригинале и в переводе на русский язык) с обстоятельным исследованием соответствующих памятников письменности.

Аналогичная работа ведется за рубежом. В Польше вышло в свет комментированное издание нескольких саг, подготовленное Г. Лябудой24 , которое дало новый ценный материал о русско- скандинавских связях раннего времени. В Дании опубликована учебная хрестоматия С. Сёренсена25 , которая включает фрагменты разноязычных памятников: арабских, русских, скандинавских и др. (в переводах на датский язык), содержащих сведения о восточнославянском мире. Эта работа не содержит ни источниковедческого, ни исторического комментария (за исключением краткого пояснения топонимов и личных имен и справки о времени происхождения того или иного источника). Наконец, в последние годы О. Прицак (США) приступил к изданию свода


20 Пашуто В. Т. Русско-скандинавские отношения и их место в истории раннесредневековой Европы. В кн.: Скандинавский сборник. Вып. XV. Таллин. 1970; Шаскольский И. П. Норманская проблема в советской историографии. В кн.: Советская историография Киевской Руси. Л. 1978; Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Послесловие к кн.: Ловмяньский Х. Русь и норманны. М. 1985.

21 Браун Ф. А. Записка, представленная на заседании Отделения русского языка и словесности Академии наук 9 октября 1910 г. - Известия Академии наук, VI серия, 1911, N 1.

22 ЛО Архива АН СССР, ф. 1, оп. 1, 1929 г., N 253, л. 67; ср.: оп. 1, 1930 г., N 256, лл. 12 - 13.

23 Пашуто В. Т., Рыбаков Б. А. Корпус древнейших источников по истории народов СССР. - Вопросы истории, 1974, N 7.

24 Labuda G. ZrodJa skandinawskie i anglosaskie do dziejow slowiaiiszczyzny. Warszawa. 1961.

25 S Orensen S. De russisk-nordiske forhold i vikingetiden. Copenhagen. 1973.

стр. 39


источников по истории Руси, первые два тома которого отведены скандинавским памятникам. Вышедший из печати первый том - "Скандинавские источники, кроме саг"26 - охватывает значительно большее количество памятников, нежели все предыдущие публикации, и, невзирая на имеющиеся пропуски, является в настоящее время наиболее полным в историографии сводом. Вместе с тем источниковедческий уровень издания крайне низок, а попытки исторического комментария грешат неточностями, ошибками, произвольными неаргументированными интерпретациями27 .

Таким образом, необходимость полного комментированного издания и источниковедческого изучения "россики" исландских памятников и ныне актуальна в полной мере. В данной статье предлагается краткая характеристика основных групп памятников древнескандинавской письменности, содержащих в той или иной форме сведения о Руси и народах Европейского региона СССР.

Древнейшей группой таких источников являются младшерунические надписи, происходящие из Швеции (113, включая 8 готландских), Дании (5) и Норвегии (2)28 . Все они относятся ко времени от конца X до конца XI в. и представляют собой мемориальные стелы (надгробия встречаются крайне редко). Текст на рунических камнях обычно состоит из двух частей: формульной, сообщающей об установлении памятника, именах заказчика (или заказчиков) и погибшего, а также о степени родства между ними; ситуативно обусловленной, где дается характеристика погибшего - от краткого определения ("он был добрый воин") до развернутых стихотворных описаний, прославляющих его деятельность.

Важнейшей особенностью этой группы источников является сравнительная достоверность их сообщений. Она определяется, во-первых, одновременностью записи упоминаемым в тексте событиям (как правило, рунические камни воздвигались вскоре после гибели человека), во-вторых, представлением древних скандинавов о том, что любое измышление было бы уроном для чести погибшего и его рода. Тем самым исключалась возможность преднамеренного искажения информации. Вместе с тем особенности младшерунического алфавита (один знак передает от двух до пяти звуков), а также нередкие ошибки в написании слов, особенно малораспространенных, подчас делают чтение неформульных фраз гипотетическим. Сообщая о судьбе человека, погибшего вдали от родины, его родственники, имевшие расплывчатое представление об этих землях, могли невольно исказить топонимы, этнонимы, обстоятельства смерти. Датировка рунических памятников, как правило, возможна лишь в широких пределах (до полустолетия).

Поэтому, признавая достоверность рунических надписей, в интерпретации конкретного текста приходится постоянно учитывать возможность непреднамеренного искажения информации. Это означает, что любое сообщение рунических надписей требует проверки. В первую очередь она может состоять в выявлении аналогий написанию интересующих нас слов (обычно топонимов и этнонимов), их употреблению, значению, прежде всего в памятниках самой рунической письменности, а также в сопоставлении данного сообщения со сведениями других ис-


26 Pritsak O. The Origin of Rus'. Vol. 1. Old Scandinavian Sources other than the Sagas. Cambridge (Mass.). 1981.

27 Подробнее см.: Мельникова Е. А. Историзация мифа или мифологизация истории? По поводу книги О. Придана "Происхождение Руси". - История СССР, 1984, N 4.

28 Сводку рунических надписей, содержащих сведения о Руси, см.: Montelius O. Op. cit.; Ruprecht A. Op. cit.; Мельникова Е. А. Скандинавские рунические надписи. М. 1977; Pritsak O. Op. cit. Обзор сведений см.: Свердлов М. Б. Известия шведских рунических надписей о скандинавах на Руси и в Византии. В кн.: Археографический ежегодник за 1972 год. М. 1974.

стр. 40


точников. Широкий контекст при использовании и самих рунических надписей и других письменных источников - саг, хроник, судебников и пр. - необходим так же, как и при обращении к любому другому средневековому памятнику. Слова (чаще всего это личные имена, топонимы), встреченные лишь однократно (гапаксы), как правило, допускают различные интерпретации, достоверность которых всегда остается под вопросом. Поэтому выводы, которые делаются на основании гапаксов, могут рассматриваться лишь как более или менее правдоподобные гипотезы29 .

Современный руническим надписям источник, хотя и дошедший до нас в записях конца XII - XIV в., - поэзия скальдов30 . Автором древнейших скальдических стихов был Браги Старый (первая половина IX в.), но расцвет скальдической поэзии относится ко второй половине IX - первой половине XI века. Произведения скальдов сохранились в виде отдельных строф (вис), включенных в текст саг (по преимуществу королевских и родовых) и непосредственно связанных с ним. Характер сведений, содержащихся в этих стихах, определяется в первую очередь особенностями скальдической поэзии, сложившейся в дописьменный период, когда переход к личному авторскому творчеству еще не закончился. Авторское самосознание скальдов распространялось только на форму произведения (чем объясняется особая усложненность поэтического языка, метрики, синтаксиса скальдических стихов), а не на его содержание31 .

Скальдические стихи признавались вполне достоверным источником уже в XIII веке. Отношение авторов саг к этим стихам выражено исландским писателем Снорри Стурлусоном: "То, что говорится в этих песнях, исполнявшихся перед самими правителями или их сыновьями, мы признаем за- вполне достоверные свидетельства. Мы признаем за правду все, что говорится в этих песнях об их походах или битвах. Ибо, хотя у скальдов в обычае всего больше хвалить того правителя, перед лицом которого они находятся, ни один скальд не решился бы приписать ему такие деяния, о которых все, кто слушает, да и сам правитель знают, что эта явная ложь и небылицы. Это было бы насмешкой, а не хвалой... А песни скальдов, как мне кажется, всего меньше искажены, если они правильно сложены и разумно истолкованы"32 .

Невозможность высказать в глаза заведомую ложь или лесть, следовавшая как из понимания древними исландцами функции скальдической поэзии (способ передачи знаний), так и из их веры в магическую силу слова (лживое слово - посягательство на благополучие того, кому льстят), была для средневековых авторов доказательством достоверности скальдических стихов. В то же время "правильность" стиха, подразумевавшая следование формальным законам и практически исключавшая возможность искажений, дополнений и т. п. в процессе бытования в устной традиции, а впоследствии и при письменной фиксации, заставила и позднейших историков смотреть на скальдиче-


29 Неаргументированные построения подобного рода имеются, например, в кн.: Pritsak O. Op. cit., pp. 423 - 460.

30 Основное издание: Jonsson F. Den norsk-islandske skjaldedigtning, A, b. I - II, B, b. I - II. Kobenhavn. 1912 - 1915. Рус. переводы: Ярхо Б. И. Мансанг. Любовная лирика скальдов. М. 1917; Поэзия скальдов. Л. 1979. См. также переводы 600 скальдических вис, выполненные О. А. Смирницкой для издания: Снорри Стурлусон. Круг земной. М. 1980. Подборку "россики" см.: Pritsak O. Op. cit., pp. 251 - 301. О поэзии скальдов см.: Стеблин-Каменский М. И. Происхождение поэзии скальдов. В кн.: Скандинавский сборник. Вып. III. Тарту. 1958; его же. Историческая поэтика. Л. 1978; Turville-Petre E. O. G. Scaldic Poetry. Oxford. 1976; See K. v. Skaldendichtung. Munchen. 1980.

31 Стеблин-Каменский М. И. Скальдическая поэзия. В кн.: Поэзия скальдов, с. 78 - 81.

32 Снорри Стурлусон. Круг земной, с. 9 - 10.

стр. 41


ские стихи как на источник саг и относиться к ним с большим доверием, нежели к самим сагам33 .

Скальдические стихи сочинялись по свежим следам события его очевидцами или современниками, так что их содержание было "предопределено фактами действительности"34 . Однако сама цель их составления - прославление или поношение - порождала по меньшей мере ограниченность отображаемых фактов. В хвалебных песнях описываются действительные события, но лишь те из них, сообщение о которых могло служить во славу воспеваемого лица. Другие же моменты его деятельности, если они не отвечали этой цели, отбрасывались. Отбор фактов определялся в первую очередь признанным в обществе "кодексом достоинств"; его формирование в дружинной среде (большинство скальдов - дружинники) сужало круг "достойных" отображения в стихах тем: победы или участие в сражениях, в походах викингов, успешная борьба с непокорными вассалами и пр. Другие сферы деятельности правителей (конунгов) практически не попадали в поле зрения скальдов. Тем самым достоверность информации в стихах ограничена критериями отбора фактов действительности и способами их описания.

Скальдическая поэзия, таким образом, отражает факты действительности не во всем их многообразии, а лишь незначительную их часть, строго отобранную под определенным углом зрения, более того, преломленную в поэтических, т. е. типизированных и отчасти условных формах. Разнообразие выразительных средств (кеннингов и пр.) затушевывает стереотипность тем и ситуаций, разрабатывавшихся скальдами. Поэтому исследование "типовых ситуаций" и приемов их описания (поэтических стереотипов) является непременным условием анализа скальдических стихов как исторического источника.

Анализ "россики" скальдических строф невозможен без учета жанровой специфики поэзии скальдов. Необходимо дальнейшее исследование приемов описания "типовых ситуаций", носящих более или менее устойчивый характер. В то же время не меньшее, чем для рунических надписей, значение имеет введение конкретных сведений скальдических стихов в широкий контекст как всей скальдической поэзии, так и древнескандинавской письменности в целом. Это позволяет выявить наиболее распространенные стереотипы и формулы, а в ряде случаев получить дополнительную информацию35 .

Следующие группы источников (памятники права, географические трактаты, хроники, анналы, саги) были записаны во второй половине XII - XIV веке. Установить точное время их возникновения нередко не представляется возможным, поскольку большинство из них формировалось в устной передаче на протяжении нескольких столетий и их тексты включают различные хронологические пласты. В дошедшей до нас форме это памятники поздние, относящиеся ко времени записи редакций, каково бы ни было их происхождение. Поэтому в основу дальнейшего перечисления групп скандинавских источников по истории Восточной Европы положен не хронологический принцип, а предполагаемая степень их достоверности36 .


33 Peters P. Scaldic Verses as a Historical Source. - Parergon, 1978 N 22 pp. 29 - 37.

34 Стеблин-Каменский М. И. Скальдическая поэзия, с. 81.

35 Так, сравнительный анализ скальдических стихов, датируемых первой половиной XI в., показывает, что в это время преобладали мирные отношения между Русью и Скандинавией (см.: Джаксон Т. Н. Скальдические стихи в исландских королевских сагах (К вопросу о степени достоверности королевских саг в качестве источника по истории народов европейской части СССР). В кн.: Теория и практика источниковедения и археографии отечественной истории. М. 1978).

36 В данной статье не учтены некоторые группы древнескандинавских источников, в частности акты, письма и др., поскольку они никогда не использовались в интересующем нас аспекте и даже краткая характеристика "россики" в них пока невозможна.

стр. 42


Памятники права37 , важнейшие источники по социальной истории скандинавских стран, содержат лишь весьма ограниченную информацию о народах Европейского региона СССР, Древней Руси, русско-скандинавских связях. В исследованиях по этим проблемам они почти не используются. Между тем их известия, сколь они ни скудны, весьма ценны в силу особенностей памятников права как источника. Эта группа объединяет древнейшие областные судебники (наиболее ранняя сохранившаяся запись - конца XII в. - содержит фрагмент свода древнеисландских законов "Серый гусь" - Gragas), городские, церковные и дружинные уставы, а также ранние уставы торговых гильдий. Большинство из них записано на народных языках (исландском, шведском, датском).

Чаще других используемыми и соответственно наиболее изученными памятниками являются судебники. Типологически близкие к варварским правдам, они отражают обычное право и построены на перечне отдельных случаев - казусов, характеризующих правовые нормы в различных сферах общественной жизни: наследовании, продаже и покупке, уголовных делах, организации ополчения, торговле, посещении и созыве местных собраний (тингов) и т. д. Чрезвычайная подробность и всесторонность охвата действительности составляет важную особенность этих памятников38 . Нередки в них и упоминания Прибалтийских земель, Руси и Византии как регионов, имевших непосредственные и тесные связи со Скандинавией. Так, в судебнике "Серый гусь" в разделе о наследовании отмечаются случаи, когда владелец имущества умирает на Руси или в Византии либо, напротив, наследник человека, умершего в Скандинавии, находится в этих странах. Включение таких казусов в своды законов свидетельствует о распространенности подобных ситуаций.

Основным вопросом при использовании известий судебников является их датировка, что требует выяснения истории возникновения соответствующих текстов. В связи с длительностью бытования судебников необходимо разграничивать, с одной стороны, время формирования и действия отраженных в судебниках правовых норм, а с другой - время их письменной фиксации; они могут совпадать, а иногда и не совпадают. Поэтому обращение к сведениям судебника в первую очередь предполагает определение хронологического пласта, к которому они принадлежат, времени их включения в правовой свод, причин сохранения этих норм к моменту записи.

Обширная группа источников привлекла внимание исследователей только недавно. Это географические трактаты. Часть из них восходит, вероятно, ко второй половине XII в., но древнейшие из сохранившихся рукописей относятся к первой половине XIV века39 . К числу таких трактатов принадлежат, во-первых, общие описания Земли, ставящие целью дать связную картину всего обитаемого мира и показать место скандинавских стран в этой картине. С разной степенью полноты и точности они обобщают как "ученые" сведения, почерпнутые из трудов крупнейших западноевропейских писателей (Иси-


37 Основные издания: Norges gamle love indtil 1387. В. 1 - 5. Christiania. 1846 - 1895; Svenska Landskapslagar. B. 1 - 5. Stockholm. 1933 - 1946; Gragas. H. 1 - 5. Kjobenhavn. 1850 - 1895.

38 Ковалевский С. Д. Шведские областные законы как исторический источник. В кн.: Средние века. Вып. 33. 1971; Гуревич А. Я. Норвежское общество в раннее средневековье. Проблемы социального строя и культуры. М. 1977, с. 11 - 21 (там же библиография вопроса); Сванидзе А, А. Средневековый город и рынок в Швеции XIII - XV вв. М. 1980, с. 27 - 32.

39 Специальных изданий географических трактатов нет (см.: Мельникова Е. А. Древняя Русь в исландских географических сочинениях. В кн.: Древнейшие государства на территории СССР. 1975 год. М. 1976, с. 141 - 144). Фрагменты, содержащие сведения о Руси, см.: Pritsak O. Op. cit, pp. 503 - 550.

стр. 43


дора Севильского, Бэды Достопочтенного, Гонория Августодунского, Винцента из Бовэ и др.), так и практические знания, основанные на опыте ряда поколений мореходов, купцов, воинов40 . Во-вторых, это небольшие заметки, посвященные конкретным физико-географическим вопросам, характеристике какой-либо группы географических объектов: рек, озер, народов, путей. В- третьих, это библейско-географические сочинения (от отдельных заметок до пространного географического описания в норвежском переводе Библии), основанные исключительно на христианской космографии и географии. В- четвертых, это итинерарии, описывающие путь паломников в Рим и Палестину. Древнейший из них - "Дорожник аббата Николая" - написан между 1156 и 1159 годами. Наконец, к географическим сочинениям следует отнести и карту мира, составленную во второй четверти XIII века.

Оригинальные сведения о территории Восточной Европы содержатся преимущественно в общих описаниях Земли, причем все эти известия восходят к местной традиции, отражающей практическое знакомство скандинавов с регионом. В силу своих задач такие описания содержат информацию достоверную, не подверженную преднамеренному искажению. Тем не менее, она имеет ряд особенностей, обусловленных формой накопления географических знаний в Скандинавии, происхождением трактатов. Практическое ознакомление с территорией к востоку и юго-востоку от Скандинавии происходило в основном до конца XI в., когда поездки скандинавов на восток были особенно часты. Длительно сохраняясь в устной передаче, накопленные сведения могли подвергаться искажениям, часть из них могла быть утрачена. Лучше других скандинавам были знакомы, естественно, чаще посещавшиеся области, т. е. север Европейского региона СССР: Прибалтика, Новгородская земля. О территориях к югу и востоку сведения становились все более расплывчатыми и неопределенными, в результате чего появилось немало не поддающихся идентификации топонимов41 . Наконец, существенно влияло на точность изложения соединение местной традиции с "ученой", восходящей к античной географии. С учетом этих особенностей географические сочинения предоставляют обширнейшую историко-географическую информацию, исследование которой в полном объеме только начинается42 .

Следующим комплексом источников являются хроники и анналы43 . Возникновение древнескандинавской историографии относится к первой половине XII в., ее основоположниками считаются Сэмунд Сигфуссон Мудрый (1056 - 1133 гг.) и Ари Мудрый (1067/8 - 1148 гг.). В начале XII в. Сэмунд написал, видимо по-латыни, первую краткую историю (возможно, перечень) норвежских конунгов. Книга не сохранилась, лишь несколько строк цитируется в более поздних сагах. В 1120-х годах Ари Торгильссон создал "Книгу об исландцах" (история Исландии со времени ее заселения до 1120 г.). Первая ее редак-


40 Мельникова Е. А. Географические представления древних скандинавов (к истории географической мысли в средневековой Европе). В кн.: Методика изучения древнейших источников по истории народов СССР.

41 Мельникова Е. А. Этнонимика севера европейской части СССР по древнескандинавской письменности и "Повести временных лет". В кн.: Северная Русь и ее соседи в эпоху раннего средневековья. Л. 1982, с. 124 - 127.

42 Отдельные сведения географических трактатов привлекались в исследованиях: Рыдзевская Е. А. Холм в Новгороде и древне-северный Holmgardr. - Известия РАИМК, 1922, т. II, с. 109 - 112; Свердлов М. Б. Сведения скандинавов о географии Восточной Европы в IX - XI вв. В кн.: История географических знаний и открытий на Севере Европы. Л. 1973, с. 51 - 53; Джаксон Т. Н. Суздаль в древнескандинавской письменности. В кн.: Древнейшие государства на территории СССР. 1984 год. М. 1985.

43 Большинство из них издано в собраниях. Scriptores rerum Danicarum medii aevi. Tt. I - VIII. Hafniae. 1772 - 1834; Scriptores rerum Svecicarum medii aevi. Tt. I - III. Uppsala. 1828 - 1876; Monumenta historica Norvegiae. Christiania. 1888; Islandske Annaler indtil 1578. Christiania. 1888.

стр. 44


ция, содержащая жизнеописание королей (konunga aevi) и послужившая общим источником значительного числа произведений исландско-норвежской историографии конца XII - начала XIII в., не сохранилась44 . До нас дошла лишь вторая, более краткая редакция, написанная на древнеисландском языке.

Разнообразие историографических жанров в скандинавских странах чрезвычайно велико: это и латиноязычные хроники, описывающие историю той или иной страны ("История датчан" Саксона Грамматика, "История о древностях норвежских королей" монаха Теодрика и мн. др.), и повествования на народных языках, приближающиеся к сагам ("Книга о заселении Исландии", "Книга об исландцах" и др.), и монастырские анналы, скупо и нерегулярно отмечавшие отдельные наиболее важные события церковной и еще реже светской жизни, и древнеисландские анналы и пр. Их происхождение, время написания, источники различны и в каждом отдельном случае требуют специального изучения.

Древнейшие латиноязычные хроники, составленные по иностранным образцам в Дании, основывались по преимуществу на местной традиции, существовавшей в устной форме, и в значительной степени (как, например, первые девять книг "Истории датчан" Саксона) излагают мифы и эпические предания, нашедшие также отражение в сагах о древних временах и в эддической поэзии. Иной характер носят известия о событиях, современных авторам хроник, опирающиеся на свидетельства очевидцев, документы (грамоты, папские буллы, указы и пр.). Большинство хроник неоднократно исследовалось, однако их сведения о Древней Руси и русско-скандинавских связях не подвергались специальному разбору. Есть все основания полагать, что эта информация имеет те же особенности, что и информация хроник вообще, и степень ее достоверности зависит от уровня осведомленности автора, задач, которые он перед собой ставил, его мировоззрения, политической ориентации, интересов и т. д.45 .

Норвежские хроники и исландские сочинения, подобные "Книге об исландцах", как и саги, в значительной степени опираются на устную традицию: рассказы очевидцев, передаваемые изустно на протяжении нескольких поколений (так, от времени заселения Исландии до записи повествования об этом событии прошло около двух с половиной веков). "Россика" произведений этой группы весьма скудна и, как правило, перекликается с "россикой" саг. Вероятно, поэтому эти памятники практически не привлекаются при исследовании русско- скандинавских отношений, хотя и содержат оригинальные сведения о Восточной Европе, сопоставление которых с материалами саг может принести интересные результаты. Случайность подобного рода известий, обычно- несвязанных с основным повествованием, а приводимых по аналогии с описываемыми событиями или в перечне происшедшего за какое-то время, говорит о их вероятной достоверности. Однако установить источники таких известий и проверить их по другим, независимым источникам во многих случаях невозможно.

Наиболее поздний историографический жанр - исландские анналы, древнейшие списки которых относятся к началу XIV в. (составлять их начали в исландских монастырях не ранее XII в.). Хронология упоминаемых в них событий предшествующего времени основывается большей частью на хронологии королевских саг со свойственным им лето-,


44 Ellehoj S. Studier over den aeldste norrone historieskrivning. Kebenhavn 1965, s. 15 - 84.

45 Древнескандинавской историографии посвящена большая литература. См. обзор современных исследований: Skovgaard-Petersen I. Nye synpunkter og metoder i studiet af den middeialderlige historieskrivning. - Historisk tidskrift, Kobenhavn, 1978, b. 8,N 1.

стр. 45


счислением по годам правления конунгов Норвегии или Дании. Поэтому датировки исландских анналов для раннего времени условны и требуют проверки.

В литературе по истории Руси и русско-скандинавских отношений особенно широко используются сведения исландских саг46 . Термин "сага" служит для обозначения уникального жанра средневековой письменности, возникшего и получившего развитие только в пределах Скандинавии. Началом записи саг обычно считают рубеж XII - XIII вв., но возможно, что письменные саги появились уже в середине XII века47 .

Современные исследователи выделяют несколько видов саг: "королевские", или "саги о норвежских конунгах"; "родовые", или "саги об исландцах"; "саги о древних временах"; "саги о епископах", т. е. жизнеописания исландских епископов; наконец, комплекс саг о событиях в Исландии XII - XIII вв., известный под названием "Саги о Стурлунгах". Кроме того, сагами называется и переводная (или стилизованная под переводную) литература конца XIII - XIV в.: "рыцарские саги", представляющие собой прозаические пересказы французских и немецких куртуазных романов и типологически сходные с ними поздние собственно скандинавские саги (иногда называемые "романическими"); "саги о святых" - пересказы агиографических сочинений; переводы исторической и псевдоисторической литературы. Принятая классификация саг, несмотря на отмечаемые исследователями недостатки, приемлема для историка, поскольку в основу ее положен тематико-хронологический принцип.

При том, что жанр саги как таковой имеет свои "закономерности, сообразно которым объединяются в целое элементы повествования"48 , каждый вид саг самостоятелен, самобытен и имеет свои истоки. Так, родовые саги могут рассматриваться как своего рода логическое развитие интереса к семейным генеалогиям, нашедшим, в частности, отражение во всех редакциях (самая старшая - 1130 г.) "Книги о заселении Исландии"49 . Вполне вероятно, что саги о древних временах генетически связаны с переводными рыцарскими романами50 . Королевские саги примыкают к исландско-норвежской (или западноскандинавской) историографии XII - XIII веков. В результате этого каждый из видов саг обладает своими, только ему присущими формами мировосприятия и отражения действительности. В то же время жанровое единство саг обусловливает общие черты, существенные (хотя и в различной степени для отдельных видов саг) с Точки зрения оценки содержащейся в них информации.

Важнейшая особенность саги, по мнению ряда исследователей51 ,


46 Существует огромное количество изданий саг и их переводов на современные языки. См.: Schier K. Sagaliteratur. Stuttgart. 1970. Переводы на русский язык: Исландские саги. М. 1956; Исландские саги. В кн.: Исландские саги. Ирландский эпос. М. 1973; Снорри Стурлусон. Сага об Инглингах. В кн.: Средние века. Вып. 36. 1973; Сага о гутах. - Там же. Вып. 38. М. 1975; Сага о Греттире. Новосибирск. 1976; Снорри Стурлусон. Круг земной.

47 Guctnason B. Fyrsta sagan. - Studia islandica. 1978, vol. 37.

48 Гуревич А. Я. История и сага М. 1972, с. 127.

49 Andersson Th. M. The Icelandic Sagas. In: Heroic Epic and Saga: An Introduction to the World's Great Folk Epics. Bloomington. 1978, p. 148 - 149.

50 Hallberg P. The Icelandic Saga. Lincoln. 1962, p. 142.

51 Веселовский А. Н. Теория поэтических родов в их историческом развитии. Ч. I. История эпоса. Вып. 2. СПб. 1885 - 1886, с. 61 - 63; Стеблин- Каменский М. И. Исландская родовая сага. В кн.: Романо-германская филология. Сб. ст. в честь В. Ф. Шишмарева. Л. 1957; его же. Заметки о становлении литературы (К истории художественного вымысла). В кн.: Проблемы сравнительной филологии. Сб. ст. к 70-летию В. М. Жирмунского. М. 1964; его же. Фольклор и литература (Общие выводы из частного материала). - Известия АН СССР, серия литературы и языка, 1972, т. XXXI, вып. 3, май - июнь; Гуревич А. Я. История и сага, с. 14; его же. "Эдда" и сага. М. 1979.

стр. 46


заключается в ее промежуточном положении между фольклором и литературой. В качестве основного признака принадлежности саги к эпосу выделяется ее "объективность" ("безличный" характер, отсутствие ярко выраженной авторской позиции или оценки, спокойный стиль повествования, изложение событий в неизменной временной последовательности). Однако, как показали исследования последних лет, "объективность" саги весьма условна и из черты, присущей архаическому эпосу, по мере расширения творческой активности авторов саг перерастает в сознательный литературный прием52 .

Вторая особенность саги, как и большинства традиционных жанров словесности, состоит в существовании иерархии стереотипов, которая охватывает всю совокупность идейно-художественных элементов повествования от мировосприятия до языковых клише. Для целей источниковедения особенно важны стереотипы трех уровней: мировосприятия, ситуции (сюжетные) и описания (стилистические).

Стереотипы мировосприятия основаны на строгой обусловленности изображаемого представлениями о том, каково оно должно быть, т. е. "этикетом миропорядка". Отбор излагаемых фактов, принципы изображения героев и др. последовательно согласуют повествование с образом действительности, существующим в сознании автора саги. Трактовку событий определяет основная художественная задача - идеализация и героизация центрального персонажа, которому посвящена сага. В процессе развития каждый вид саг вырабатывает свой собственный художественный стереотип, без учета которого в итоге невозможно установить достоверность произведения, а значит, и использовать его в качестве исторического источника.

На втором уровне формализации подвергается ситуация. В соответствии со стереотипными представлениями первого уровня разрабатываются конкретные эпизоды: морской поход викингов, пир, месть с сожжением дома и т. д. Фабулу повествования составляет набор "типовых ситуаций", не допускающий существенных отклонений: событие, не укладывающееся в рамки стереотипов, либо отбрасывается, либо подвергается переосмыслению. Большинство сообщений о поездках скандинавов на "восток" представлено одной из двух ситуаций-стереотипов: скандинав приходит в "восточные земли" как враг и с успехом грабит их; скандинав попадает в "восточные земли" (точнее - на Русь) в качестве друга, предлагая свою помощь в междоусобной борьбе или, напротив, в поисках защиты от врагов на родине, и оказывается здесь окруженным почетом и вниманием53 . Всякая стереотипная ситуация имеет под собой определенную реальную основу и тем самым отражает те или иные явления действительности. Стереотипы применяются не механически, а творчески осмысливаются автором: с их помощью он и воплощает свои представления о должном. При этом общая стереотипная схема, как правило, выдерживается не полностью - налицо известные отклонения от нее, которые, как представляется, отражают реальные жизненные обстоятельства. Таким образом, следы достоверной информации можно видеть как в самом факте существования стереотипа, так и в отклонениях от стереотипной формулы.

Третий уровень составляет не менее жесткая, выработанная длительной традицией система формул-стереотипов для изображения того или иного события. Выявление этой категории осложняется в первую


52 Обзор новейшей литературы см.: Джаксон Т. Н. О творческой активности автора "Хеймскринглы" (Проблема авторского присутствия в повествовании). В кн.: Древнейшие государства на территории СССР. 1981 год. М. 1983.

53 Джаксон Т. Н. Скандинавский конунг на Руси (о методике анализа сведений исландских королевских саг). В кн.: Восточная Европа в древности и средневековье. М. 1978.

стр. 47


очередь тем, что они становятся очевидными лишь при обращении к широкому контексту, при анализе же изолированного сообщения выявить их практически невозможно. Примером стилистического стереотипа может служить описание Полоцка в "Саге о Тидреке Бернском", которое, производя на первый взгляд впечатление достоверной зарисовки, при ближайшем рассмотрении оказывается формулой для изображения крупного города вне зависимости от его местонахождения: в Скандинавии, на Руси, в Западной Европе54 .

Итак, только с учетом первого, мировоззренческого, уровня можно понять идейную направленность известий второго, ситуативного, уровня, а благодаря привлечению широкого контекста - реально оценить объем полезной информации отдельного сообщения.

Третьей существенной особенностью саг является хронологический разрыв между событием и временем записи саг. Саги, описывающие события недавнего, с точки зрения их авторов, прошлого, используют более достоверный материал, однако они в большей степени подвержены влиянию современных им политических и идеологических тенденций55 . Впрочем, на восточноевропейском материале эта тенденциозность не проявляется в такой мере, как на собственно скандинавском. Хронологический разрыв между событием и его записью в сагах сказывается также и в возможной модернизации его описания: исходя из представлений о социальной действительности современности, авторы саг нередко наделяли прошлое чертами своего времени.

Четвертое свойство саг, требующее непременного учета при использовании их в качестве источника по истории Восточной Европы, заключается в том, что их авторы рисуют свою (скандинавскую) историю и уделяют внимание только тому, что является событием в рамках их концепции истории (и соответствует требованиям жанра саги), опуская или искажая не укладывающиеся в нее факты. Русская история в сагах затрагивается лишь мимоходом и не представляет самостоятельного интереса для автора. Необходимые нам сведения большей частью сюжетно не обусловлены. Кроме того, авторы саг, воссоздающие эпизоды скандинавской истории и потому внимательные к географии скандинавских стран, мало интересуются географией соседних земель. В некоторых случаях можно даже предполагать, что они приурочивают место действия за пределами Скандинавии к ряду трафаретных областей или пунктов, одним из которых является Русь.

Еще одна особенность саг заключается в том, что их хронология основана на генеалогическом принципе, так что стержнем, вокруг которого строится повествование, является жизнь того или иного персонажа или правление конунга. В силу этого саги не имеют определенных временных вех, в них отсутствуют (за редким исключением) ссылки на какое-либо иное летосчисление. Приурочение событий, описываемых в сагах, к хронологии общеевропейской истории достигается преимущественно их сопоставлением с нескандинавскими источниками.

Таким образом, характер информации саг определяется особой авторской установкой, этикетностью и стереотипностью повествования, хронологическим разрывом между событием и временем записи рассказа о нем, отсутствием упорядоченной системы летосчисления. Очевидно, что все это снижает достоверность известий саг и требует по-


54 Глазырина Г. В. Русский город в норвежской саге. К вопросу о достоверности исторических описаний в сагах. В кн.: Древнейшие государства на территории СССР. 1982 год. М. 1984.

55 Сводку толкований древнескандинавской литературы как политических доктрин см.: Schach P. Die altislandische Prosaliteratur als Zweck- und Tendenzdichtung. In: Fourth International Saga Conference, July 30th - August 4th, 1979. Munchen. 1979. Научная ценность столь прямолинейных толкований вызывает сомнение (Стеблин-Каменский М. И. Становление литературы. Л. 1984, с. 182 - 183).

стр. 48


стоянного учета. Эти общие для всех видов саг особенности нуждаются в детализации при обращении к конкретным видам саг. Два из них содержат наибольшее количество информации о землях к востоку и юго-востоку от Скандинавии и потому чаще других используются историками. Это королевские саги и саги о древних временах.

Королевские саги представлены отдельными сагами-жизнеописаниями того или иного конунга; сводами саг записи XII - XIII вв., рисующими историю Норвегии за большой отрезок времени; компиляциями XIV - XV вв., включающими более ранние саги. Изложение истории Норвегии с древнейших времен по 1280 г. распадается в королевских сагах на 20 сюжетов (посвященных отдельным правителям), разработанных с разной степенью полноты. Отличительной чертой королевских саг является неоднократное обращение к одним и тем же сюжетам и их переработка, вызванная тем, что интересы церкви и государственной власти зачастую требовали подачи уже известного материала в ином освещении. Ряд авторов королевских саг известен56 - в отличие от родовых саг и саг о древних временах. Причина этого кроется, скорее всего, в том, что королевские саги выполняли несколько иные функции, нежели прочие разновидности саг: они не были просто в той или иной мере художественным рассказом о прошлом, сохраняющим "эпическую объективность", а создавались во многих случаях по заказу и использовались в политической борьбе своего времени.

Взаимодействие с собственно историографическими жанрами, формировавшимися под определенным влиянием уже сложившейся западноевропейской историографии, отражалось на королевских сагах. Такие распространенные жанры западноевропейской латиноязычной литературы, как биография, хроника, оказывали влияние на близкие к ним виды древнескандинавской литературы. Степень этого влияния изучена недостаточно и является одним из остро дискутируемых вопросов57 . Тем не менее, уже сейчас очевидно, что круг стереотипных ситуаций и описаний для королевских саг расширяется за счет их возможной ориентации на западноевропейские образцы58 .

Королевские саги отличает от других разновидностей саг и характер использования ими скальдических стихов. Так, если в родовых сагах и сагах о древних временах висы большей частью приводятся "только для развлечения"59 и должны рассматриваться как элемент художественной структуры, то в королевских сагах висы обычно цитируются в качестве надежного источника, подтверждая достоверность сообщаемого. Поскольку скальдические стихи в большинстве случаев являлись основным источником информации для авторов королевских саг, анализ вис в интересующих нас отрывках саг позволяет выявить известия, заслуживающие наибольшего доверия (в случае корректного использования авторами саг сообщений скальдов)60 .


56 Перечень всех известных авторов саг с краткими данными о них см.: Bandle O. Die Verfasserfrage in den Islandersagas. - Zeitschrift fur deutsche Philologie, 1965, Bd. 84, Hf. III, S. 324 - 327.

57 Lonnroth L. European Sources of Icelandic Saga Writing. Stockholm. 1965; Tveitane M. Europeisk og nasjonalt i norron middelalder. In: Fra sagadiktning til sprakmaskiner. Oslo. 1966; Walter E. Die lateinische Sprache und Literatur auf Island und in Norwegen bis zurn Beginn des 13. Jahrhunderts. - Nordeuropa, St. IV, 1971; Benediktsson J. Cursus in Old Norse Literature. - Mediaeval Scandinavia, 1974, vol. VII; Foote P. Influences on and Attitudes of Early Icelandic-Norse Literature. General Discussion. - Ibid.

58 Amory F. Saga Style in Some Kings' Sagas and Early Medieval Latin Narrative. - Acta Philologica Scandinavica, 1978, arg. 32, h. 1.

59 Einarsson B. On the Role of Verse in Saga-Literature. - Mediaeval Scandinavia, 1974, vol. VII, p. 122.

60 Подробнее см.: Джаксон Т. Н. Скальдические стихи в исландских королевских сагах, с. 29 - 38.

стр. 49


"Саги о древних временах" - термин условный, поскольку эта группа включает по меньшей мере три типа саг, различных по тематико-хронологическому признаку, но объединенных сходным отражением и осмыслением действительности. К ним относятся героические саги, использующие сюжеты германского героического эпоса (некоторые из них в другой форме не дошли до нас) и восходящие к эпохе Великого переселения народов, т. е. собственно саги о древних временах; саги о викингах, описывающие походы скандинавов в заморские страны в поисках военной славы и добычи, действие которых приурочено к X - XII вв.; приключенческие саги, где речь идет о путешествиях в сказочные страны, с множеством фантастических деталей. Отличительной чертой саг о древних временах является сложное переплетение в сюжете реалистических и фантастических элементов, зачастую восходящих к сказочному эпосу. Разумеется, вера в сверхъестественное присуща и другим видам саг, поскольку она отражает мировоззрение древних скандинавов. Но лишь в сагах о древних временах фантастика становится структурообразующим элементом и в значительной степени определяет развитие сюжета, образную систему и т. д. Необходимо отметить и нарастание фантастики, когда действие переносится из скандинавских стран на другие территории61 .

Наряду с широким использованием ситуативных и стилистических стереотипов, свойственных всем видам саг, в рассматриваемой группе представлены в большом количестве и эпические сюжеты, темы, общие места: сватовство и состязания, пиры и поединки, а также сказочные мотивы - борьба с великанами и чудовищами, магические предметы и т. д. Набор стереотипов в сагах о древних временах поэтому намного обширнее и разнообразнее по характеру и происхождению, чем в других видах саг, и охватывает большее количество эпизодов. Поэтому выявление эпических и сказочных тем и мотивов и основанных на них стереотипов является едва ли не важнейшей задачей при определении историчности того или иного сообщения саг о древних временах.

Итак, использование многочисленных сведений саг о Древней Руси и народах европейского региона СССР требует, помимо обычных источниковедческих приемов, особой методики, учитывающей их жанровую специфику и способы художественного осмысления мира. Важное место здесь занимает выявление стереотипов, а оно возможно лишь путем анализа широкого контекста и сопоставления со сходными сведениями, касающимися других регионов скандинавской ойкумены.

Последняя группа памятников, рассматриваемых нами, принадлежит к древнескандинавской героико-эпической поэзии62 . Встречающиеся в ней немногочисленные упоминания восточноевропейской территории, связанные с этнонимическими и генеалогическими преданиями германских народов, которые сохранились в древнескандинавской переработке, нередко привлекают внимание тем, что освещают наиболее ранние периоды истории германцев и их соседей, не нашедшие отражения в других письменных источниках. Наряду с мифологическими и героическими песнями "Старшей Эдды" переложения этих сказаний содержатся в "Младшей Эдде" Снорри Стурлусона, первых девяти книгах "Истории датчан" Саксона Грамматика, героических сагах (собственно сагах о древних временах).

Пределы возможного использования сведений о Восточной Европе из памятников этой группы определяются в первую очередь спецификой мифопоэтического видения мира, свойственного эпосу. В междуна-


61 Глазырина Г. В. Скандинавские "саги о древних временах" как исторический источник (на материале "Саги о Тидреке Бернском"). Автореф. канд. дисс. М. 1979.

62 Eddadigte. B. 1 - 3. Kobenhavn. 1951 - 1952. Русский перевод: Старшай Эдда, Древнеисландские песни о богах и героях. М. -Л. 1963.

стр. 50


родной историографии уже на протяжении более ста лет дискутируется вопрос об историчности эпоса и сохранении в нем элементов реальности63 . "Историческое ядро", нередко действительно лежащее в основе средневековых эпических произведений, в процессе эпического творчества глубоко и последовательно переосмыслено в соответствии с художественными принципами, которые исключают прямую, непосредственную передачу исторического факта. Очевидно, что лишь с учетом особенностей восприятия, преображения и описания действительности "эпическим сознанием"64 и лишь в рамках определенных сюжетных композиций можно попытаться выделить и оценить информацию древнескандинавской эпической поэзии65 .

Тесные взаимосвязи Древней Руси и Скандинавии оставили многочисленные следы практически во всех видах древнескандинавской письменности. Разнообразие форм, в которые облечена информация о Восточной Европе, чрезвычайно велико: это и пространные повествования о деятельности того или иного викинга в Восточной Европе (в сагах в первую очередь), и краткие сообщения о плаваниях скандинавов в "Восточные земли" (они содержатся в большинстве саг, хрониках, рунических надписях и др.), и "точечные" упоминания восточноевропейских реалий - от "русских шапок", любимых исландцами, до прозвищ "Русский", "Плававший в Грецию" и этнонимических личных имен типа Эст, Финн и т. д. Столь же многообразны и сами содержащиеся в этих памятниках письменности сведения. Они относятся к самым разным сферам социальной, политической, духовной жизни Древней Руси и соседних с нею народов, но в первую очередь освещают отношения с ними скандинавов.

Наиболее обширны данные, касающиеся связей Восточной Европы со скандинавскими странами: торговых (особенно широко отражены в сагах в виде рассказов и упоминаний о торговых поездках скандинавов в Прибалтийские земли и на Русь, о меновой торговле с народами Севера и т. д.), политических (в частности, о пребывании норвежских конунгов на Руси в периоды обострения борьбы за власть в Норвегии), матримониальных, военных (о службе скандинавов в дружинах русских князей, нападениях на Прибалтийские страны), наконец, культурных (заимствование скандинавами некоторых видов одежды, взаимообмен литературными сюжетами и образами и др.) и церковных.

Подавляющее большинство этих сведений относится к концу X - первой половине XI в. (времени правления Владимира Святославича и Ярослава Мудрого), и именно они, по крайней, мере в некоторой своей части, поддаются верификации с помощью древнерусских, византийских, западноевропейских письменных источников. Они свидетельствуют об интенсивности и многообразии контактов Древней Руси и народов Восточной Прибалтики со скандинавскими странами, о вовлечении какой-то части скандинавов во внутреннюю жизнь древнерусского


63 Особенно интенсивно в советской фольклористике последних десятилетий он разрабатывался на русском материале (см. Пропп В. Я. Фольклор и действительность. Избр. статьи. М. 1976; Азбелев С. Н. Историзм былин и специфика фольклора. Л. 1982) и в сравнительно-типологическом аспекте (Путилов Б. Н. Методология сравнительно-исторического изучения фольклора. Л. 1976, с. 224 - 240). В новейшей зарубежной историографии изучение историзма эпоса вообще и германского эпоса в частности как специальное направление уступило место выяснению мифологических и ритуальных корней эпоса (см. напр., Hofler O. Siegfried, Arminius und der Niebelungenhort. Wien. 1978).

64 Стеблин-Каменский М. И. Миф. Л. 1976.

65 Попытки конкретно-фактографической интерпретации упоминаний Восточной Европы в скандинавском героическом эпосе, так же как и формально-структурной - на основе сравнительно-мифологического подхода, приводят лишь к необоснованным построениям, не имеющим научной ценности (напр., в работах: Soderlind S. Rysernas rike. Till fragan om det Ostslaviska rikets uppkomst. Stockholm. 1978; Pritsak O. Op. cit., p. 105 - 225).

стр. 51


общества (в первую очередь - в войско в качестве профессиональной военной силы, в меньшей степени - в аппарат государственного управления в качестве сборщиков дани на окраинах государства). Вместе с тем при всей тенденциозности саг (изображение скандинавов в чужих странах обычно сопровождается гиперболизацией их силы, смелости, мудрости по сравнению с местными правителями и воинами) отсутствуют какие бы то ни было данные, позволяющие говорить о сколько-нибудь широком участии скандинавов в системе государственного управления или их значительном месте в составе господствующего класса.

Что же касается сообщений, относящихся к более раннему времени, то, во- первых, их число значительно меньше: такие группы источников, как рунические надписи, географические трактаты, судебники, анналы, не содержат их вовсе. Основными источниками в данном случае являются скальдические стихи, саги, эпическая поэзия и та часть хроник, которая опирается на устную героико-эпическую и саговую традиции. Во-вторых, разрозненность упоминаний, их отрывочность (почти нет связных повествований) и недостаток материалов для их сопоставления и проверки - все это ставит под сомнение достоверность даже тех крупиц информации, которые они дают. Поэтому вряд ли возможно считать бесспорно достоверными какие-либо отдельные сообщения такого рода о конкретных событиях (за исключением редких случаев). Лишь в совокупности они могут, по всей вероятности, указывать на некоторые тенденции, типичные ситуации или явления.

Наиболее распространенными для этого времени являются известия о нападениях скандинавов на восточноприбалтийские земли, т. е. о характерных для той эпохи походах викингов. Можно предполагать, что временами отдельные отряды скандинавов проникали по рекам в глубь региона, что, однако, подтверждается в большей мере археологическим материалом, чем данными письменных источников. Неоднократные упоминания о взимании дани с местных жителей дают основание считать, что, как и в других странах Европы IX - X вв., население, подвергавшееся нападениям викингов, и здесь предпочитало по возможности откупаться от грабежей (откуп носил разовый, нерегулярный характер). В то же время эти сообщения не содержат данных об участии скандинавов во внутриполитических событиях в регионе, их связи с какими-либо общественными и социальными преобразованиями. Более того, полное отсутствие интереса к внутренней жизни, политическому устройству, экономике земель, на которые викинги совершали набеги, приводит к тому, что даже такие явления, как, например, оседание некоторой части скандинавов в торговых и ремесленных центрах на важнейших торговых путях на Балтийском побережье, в Ладоге, Тимереве, Гнездове (о чем свидетельствуют археологические материалы), не находят в них отражения.

Не случайно отзвуки собственной истории восточноевропейских стран и народов появляются в этих источниках лишь в сообщениях, относящихся к концу X - XI веку. Наиболее очевидны и обширны историко-географические сведения, отражающие близкое знакомство скандинавов с топографией региона, его населением, городами, торговыми путями. Формирование восточноевропейской географической номенклатуры, зафиксированной в сагах, географических трактатах и др., вероятно, начинается уже с первыми походами викингов на восток и продолжается на протяжении всего периода интенсивных русско-скандинавских связей (до второй половины XI в.). В повествования о пребывании скандинавов на Руси вкраплены известия, в той или иной степени освещающие внутриполитическую историю страны, социальную структуру господствующего класса, формы государственного управления, организацию войска и способы ведения военных действий. Не-

стр. 52


смотря на небольшой объем и случайность подобной информации в сагах (по преимуществу), ее важность несомненна. Вместе с тем древнерусские явления и институты осмыслялись в сагах в терминах типологически сходных явлений в жизни скандинавских стран. Так, кормление описывается как вейцла, примерно одинаково изображается сбор дани на территориях, подвластных Руси и, например, Швеции и т. п. Поэтому, используя информацию подобного рода, необходимо разграничивать те черты, которые являются типологически общими для Руси и скандинавских стран, те, которые привнесены из скандинавской действительности, и те, которые специфичны именно для Руси.

Таким образом, при общеизвестной скудости письменных источников по истории европейского региона СССР IX - XI вв. сообщения древнескандинавских памятников письменности имеют немалое значение. Однако, как явствует из характеристики их основных групп и суммарного обзора содержащихся в них сведений, их информация имеет ряд особенностей, исключающих прямое, внеконтекстуальное использование данных. Игнорирование жанровой специфики этих памятников, времени их бытования в устной передаче, свойственной средневековому сознанию стереотипности описаний, может вести - и нередко приводит - к извлечению из них псевдоинформации и созданию на ее основе исторических призраков.


© library.ee

Permanent link to this publication:

https://library.ee/m/articles/view/ДРЕВНЕСКАНДИНАВСКИЕ-ПИСЬМЕННЫЕ-ИСТОЧНИКИ-ПО-ИСТОРИИ-ЕВРОПЕЙСКОГО-РЕГИОНА-СССР

Similar publications: LEstonia LWorld Y G


Publisher:

Yaris NistelrooContacts and other materials (articles, photo, files etc)

Author's official page at Libmonster: https://library.ee/Yarisis

Find other author's materials at: Libmonster (all the World)GoogleYandex

Permanent link for scientific papers (for citations):

Е. А. МЕЛЬНИКОВА, Г. В. ГЛАЗЫРИНА, Т. Н. ДЖАКСОН , ДРЕВНЕСКАНДИНАВСКИЕ ПИСЬМЕННЫЕ ИСТОЧНИКИ ПО ИСТОРИИ ЕВРОПЕЙСКОГО РЕГИОНА СССР // Tallinn: Library of Estonia (LIBRARY.EE). Updated: 02.01.2023. URL: https://library.ee/m/articles/view/ДРЕВНЕСКАНДИНАВСКИЕ-ПИСЬМЕННЫЕ-ИСТОЧНИКИ-ПО-ИСТОРИИ-ЕВРОПЕЙСКОГО-РЕГИОНА-СССР (date of access: 09.12.2024).

Publication author(s) - Е. А. МЕЛЬНИКОВА, Г. В. ГЛАЗЫРИНА, Т. Н. ДЖАКСОН :

Е. А. МЕЛЬНИКОВА, Г. В. ГЛАЗЫРИНА, Т. Н. ДЖАКСОН → other publications, search: Libmonster EstoniaLibmonster WorldGoogleYandex

Comments:



Reviews of professional authors
Order by: 
Per page: 
 
  • There are no comments yet
Related topics
Publisher
Rating
0 votes
Related Articles
Rimestad, Sebastian. (2012) The Challenges of Modernity to the Orthodox Church in Estonia and Latvia (1917-1940)
4 hours ago · From Jakob Teras
Шевченко Т. И. Валаамский монастырь и становление Финляндской православной церкви (1917-1957)
4 hours ago · From Jakob Teras
Католическая церковь и формирование национального самосознания в Эстонии в межвоенный период (по документам архивов Ватикана)
5 hours ago · From Jakob Teras
Православный приход на иноконфессиональных окраинах Российской империи: случай Финляндии
5 hours ago · From Jakob Teras
Разные люди - разные права? О понятии "достоинства человека" с точки зрения Запада и восточных христианских церквей
6 hours ago · From Jakob Teras
Православное богословие и искушение властью
6 hours ago · From Jakob Teras
Религия в системе молодежной пропаганды Третьего рейха
9 hours ago · From Jakob Teras
Gauthier, F. and Martikainen, T. (eds) (2013) Religion in Consumer Society: Brands, Consumers and Markets
9 hours ago · From Jakob Teras
Оксфордское (Трактарианское) движение и его влияние на протестантско-католический конфликт в ранневикторианской Англии
9 hours ago · From Jakob Teras
Hanegraaff, W. (2012) Esotericism and the Academy: Rejected Knowledge in Western Culture. Cambridge: Cambridge University Press
20 hours ago · From Jakob Teras

New publications:

Popular with readers:

News from other countries:

LIBRARY.EE - Digital Library of Estonia

Create your author's collection of articles, books, author's works, biographies, photographic documents, files. Save forever your author's legacy in digital form. Click here to register as an author.
Library Partners

ДРЕВНЕСКАНДИНАВСКИЕ ПИСЬМЕННЫЕ ИСТОЧНИКИ ПО ИСТОРИИ ЕВРОПЕЙСКОГО РЕГИОНА СССР
 

Editorial Contacts
Chat for Authors: EE LIVE: We are in social networks:

About · News · For Advertisers

Digital Library of Estonia ® All rights reserved.
2014-2024, LIBRARY.EE is a part of Libmonster, international library network (open map)
Keeping the heritage of Estonia


LIBMONSTER NETWORK ONE WORLD - ONE LIBRARY

US-Great Britain Sweden Serbia
Russia Belarus Ukraine Kazakhstan Moldova Tajikistan Estonia Russia-2 Belarus-2

Create and store your author's collection at Libmonster: articles, books, studies. Libmonster will spread your heritage all over the world (through a network of affiliates, partner libraries, search engines, social networks). You will be able to share a link to your profile with colleagues, students, readers and other interested parties, in order to acquaint them with your copyright heritage. Once you register, you have more than 100 tools at your disposal to build your own author collection. It's free: it was, it is, and it always will be.

Download app for Android