"Сталинизм" давно уже стал термином повседневного обихода, и эта привычность привела к тому, что термин этот потерял точность, превратившись в своего рода негативный ярлык, который может быть применен едва ли не к любому достаточно репрессивному режиму левого толка. Еще в 1988 г. Генри Рейхман, один из немногих исследователей, которые пытались дать определение "сталинизма" как феномена мировой истории, писал по этому поводу: "Чем же был сталинизм? ...Этот термин стал почти универсально принятой категорией и в советской истории, и в истории социализма, но его значение обсуждается на удивление мало" [Reichman, 1988, р. 57]. С тех пор ситуация едва ли сильно изменилась.

Самое исчерпывающее на настоящий момент определение сталинизма принадлежит, по-видимому, Северину Байелеру, который указал на семь главных черт той системы, которую он сам назвал "зрелым сталинизмом" или "поздним сталинизмом". Согласно Байелеру, эти черты включают в себя: "систему массового террора; исчезновение партии как общественного движения; аморфность макрополитической организации; мобилизационную модель экономического роста, направленную на достижение военной мощи; разнородную систему ценностей, одобряющую экономический статус и стратификацию власти, создающую экстраординарную культурную однородность и привязанную к крайнему национализму; конец революционного импульса, направленного на изменение общества и постоянное консервативное отношение к существующим институтам и статус-кво; система личной диктатуры" [Bialer, 1980, р. 9].

Чаще всего термин "сталинизм" используется для описания той системы, что существовала в СССР на протяжении трех десятилетий между возвышением Сталина в конце 1920-х гг. и началом реформ Хрущева в середине 1950-х. В середине 1940-х гг. эта система была экспортирована в страны Восточной Европы и Северную Корею. Китай времен Мао редко называют "сталинистским", хотя параллели между маоизмом и сталинизмом вполне очевидны и их неоднократно признавал сам Мао. В СССР сталинистская система была демонтирована в ходе так называемых хрущевских реформ конца 1950-х гг. После этих реформ Советский Союз не превратился в демократическое общество, однако социальный климат в стране радикально изменился.

Даже поверхностного взгляда на список указанных Байелером черт сталинизма достаточно, чтобы увидеть: Северная Корея эпохи Ким Ир Сена, в особенности в период 1961 - 1986 гг., была классическим образцом "развитого сталинизма". Многие из его черт проявлялись в КНДР даже более ярко, чем в сталинском Советском Союзе. Мобилизационный стиль управления и массовая милитаризация экономики в Северной Корее были много заметнее, чем в СССР. Наихудшие эксцессы советских "великих строек" 1930-х гг. бледнеют по сравнению с тем, что происходило на северокорейских заводах и стройках, с их бесконечными "100-дневными битвами" и "200-дневными сражениями" (во время которого рабочим не разрешалось уходить домой даже по ночам).

стр. 96

Национализм времен сталинской "борьбы с космополитизмом" мог принимать достаточно трагикомические формы, но при этом расизм все-таки оставался чужд советской системе, в то время как в Северной Корее "расовая чистота" корейцев откровенно воспевается - и конечно же многие из важнейших изобретений мировой истории приписываются корейскому гению. Контроль над ежедневной жизнью населения в Северной Корее принял формы, которые были бы немыслимы в Советском Союзе даже при жизни Сталина. В СССР сталинских времен права на свободную смену места жительства не имели только колхозники, а в Северной Корее все население на протяжении многих десятилетий не имело права без официального разрешения выезжать за пределы родного уезда даже на короткий срок. Интенсивность северокорейской идеологической обработки просто поражает воображение: в 1970-х гг., от каждого взрослого корейца ожидалось, что он каждый день будет проводить по два-три часа на собраниях, выслушивая там чтение передовиц "Нодон синмун" или "Воспоминаний антияпонских партизан". Портреты Сталина в СССР встречались достаточно часто, но в Северной Корее присутствие портрета Ким Ир Сена с начала 1970-х гг. стало обязательным не только в учреждениях, но и в частных домах (в 1980-е гг. там появился и портрет Ким Чжон Ира), причем вокруг этих изображений был создан сложный и тщательно регламентированный государственно-партийными органами культ.

Однако описание Северной Кореи как "сталинистского государства", безусловно правильное для 1970-х и 1980-х гг., не отражает тех глубоких изменений, которые произошли в этой стране за последние 15 лет. Некоторые черты сталинизма сохраняются в КНДР и по сей день, но в целом за это время страна и общество изменились до такой степени, что "сталинизм" стал скорее вводящим в заблуждение ярлыком. В настоящей статье мы попытаемся описать эти изменения, а также ответить на вопрос, какое значение события последних лет имеют для оценки "сталинизма" как феномена мировой истории. Статья основывается на публикациях прессы, беседах автора с выходцами из КНДР и постоянно проживающими там иностранными дипломатами и иными специалистами.

КОНЕЦ ИНФОРМАЦИОННОЙ БЛОКАДЫ

Одно из самых важных изменений последних лет - драматическое увеличение доступа северных корейцев к нецензурированной информации о внешнем мире, которого они были лишены в течение многих десятилетий.

Все социалистические государства в меру сил старались ограничить приток информации из-за границы, но мало кто из них мог сравниться в этом отношении с северокорейским режимом в период "зрелого сталинизма", то есть в 1960 - 1990 гг. Я помню, как в 1985 г. в Пхеньяне северокорейский университетский чиновник отреагировал на мое сообщение о том, что в СССР можно купить коротковолновый радиоприемник и слушать иностранные передачи. Несколько изумленный столь разнузданным либерализмом советских ревизионистов, чиновник спросил: "А что, если содержание радиопередач идеологически вредно?"

В Северной Корее подобный либерализм был невозможен. Радиоприёмники, продаваемые в северокорейских магазинах, не имели свободной настройки и могли принимать только официальные пхеньянские каналы. В течение многих десятилетий обычные северные корейцы имели доступ к нормальным радиоприемникам только при прохождении военной службы. Некоторые из них пользовались этим, чтобы слушать южнокорейские и иностранные передачи, но при этом они серьезно рисковали. Сравнительно недавно, в 1995 г., сценарист Чон Сон-сан был приговорен к 12 годам заключения за то, что слушал южнокорейские передачи во время военных сборов (ему повезло: в конце концов он смог бежать на Юг) [Чо-Хо-ён, 1999]. В менее либеральные времена наказание могло быть более суровым: в 1988 г. солдат был приговорен к 20 годам

стр. 97

заключения за то, что слушал передачи из Сеула и делился услышанным с местными крестьянами [Ичхёчжин ирым, 2004, с. 138 - 139]. Иностранные радиоприёмники со свободной настройкой были в продаже в валютных магазинах с 1970-х гг., но после покупки такого приемника гражданин КНДР обязан был немедленно сдать его в полицию, где в специальных мастерских свободную настройку приемника блокировали.

Все заграничные публикации поступали в специальные отделы библиотек, где к ним имели доступ только лица, получившие на то специальное разрешение. Подобная система (спецхран) в свое время существовала и в библиотеках СССР, но в Советском Союзе в спецхран попадали в основном те иностранные публикации, которые или содержали прямую критику советской идеологии и политики, или же касались таких "подрывных тем", как религия и секс. В Северной Корее эта система применялась ко всем иностранным публикациям, за исключением чисто технической литературы¹. Еще одна особенность: в СССР материалы, изданные в других социалистических странах, обычно не подлежали цензуре, в то время как в Северной Корее публикации из других "братских" стран также считались подрывными.

Неофициальные контакты жителей КНДР с иностранцами всячески ограничивались с конца 1950-х гг., и стали практически невозможными с начала 1960-х гг. Те корейцы, которым приходилось бывать за рубежом, не очень торопились делиться своими впечатлениями: множество людей, которые слишком откровенно говорили о более высоком жизненном уровне других стран, в итоге оказались в тюрьме².

Эти усилия по установлению и поддержанию информационной блокады отражают ту особую роль, которую в выживании режима играет миф о северокорейском процветании. Несмотря на некоторые свои квазирелигиозные черты, "чучхе" остается рационалистической идеологией, которая недвусмысленно отрицает существование бога, следовательно, и идею загробного воздаяния. Ее претензии базируются не на некоем одобрении высших сил, а на якобы присущей ей способности обеспечить своим сторонникам или, по крайней мере, их потомкам процветание в этом мире. Это означает, что (в отличие от, скажем, фундаменталистского ислама) идеология чучхе не может обещать своим верным последователям награды в загробной жизни. Не может она и представить страдания в этом мире как некое данное свыше испытание, которое верующие должны с честью пройти, дабы доказать чистоту и силу своей веры. Достоинства чучхе должны быть вполне очевидны в этом мире - и именно поэтому рассказы о северокорейском процветании, а также истории о страданиях угнетенных жителей Южной Кореи столь важны для поддержания в стране политической стабильности.

В других социалистических странах пропаганда тоже старалась преуменьшить экономические успехи капиталистических государств. Однако в разделенной Корее эта пропагандистская линия имеет особое значение. В первом случае речь шла об экономических достижениях западных стран, процветание которых всегда могло быть объяснено в марксистских терминах как продукт империалистической политики неоколониализма, как результ эксплуатации незападного мира и его ресурсов. Ситуация на Севере Кореи отличается от ситуации в Китае или во Вьетнаме кардинальным образом: поразительные экономические успехи Юга - это успехи того же государства, причем той его половины, которая поначалу заметно отставала от индустриального Севера.

Поэтому с самого возникновения северокорейского государства истории о страданиях жителей Южной Кореи играли такую важную роль в пхеньянской пропаганде. В

¹ Основано на данных, собранных автором во время учебы в Университете Ким Ир Сена в середине 1980-х "".

² Историю корейца, начавшего после репатриации из Японии жаловаться своим друзьям и оказавшегося в концентрационном лагере, см.: [Ичхёчжин ирым, 2004, с. 140 - 141]. Автору также лично известен случай, когда в начале 1990-х гг. отец работавшего в СССР северокорейского лесоруба был арестован после того, как пожаловался, что за десятилетия беспорочной службы заработал меньше, чем его сын - за пару лет за границей.

стр. 98

течение многих десятилетий Юг изображался как земля террора и голода, где бедные студенты продают свою кровь, чтобы заплатить за учебники, и янки-садисты ради удовольствия давят танками корейских школьниц. В учебниках для начальной школы дети могут увидеть поучительную картинку: "Директор школы в Южной Корее бьет и прогоняет из школы ребенка, который не смог вовремя заплатить за обучение" [Кан Чхоль-хван, 2001, с. 54]. В средней школе они узнают: "В настоящее время в Южной Корее имеется семь миллионов безработных. Толпы людей стоят в очередях перед биржами труда, но рабочих мест нет совсем. Фабрики закрываются одна за другой, и в такой ситуации даже те люди, которые пока имеют работу, не знают, когда они лишатся ее и средств к существованию" [Ли Хё-бом, Чхве Хён-хо, 2000, с. 250]. Естественно, что все эти ужасы - чистейшая выдумка: начальное образование в Южной Корее является бесплатным еще с 1950-х гг., и даже в худшие времена экономического кризиса там никак не было "семи миллионов безработных". Но северные корейцы почти шесть десятилетий были вынуждены выслушивать подобные истории - и, похоже, в целом, за отсутствием альтернативной информации, они принимали их на веру.

Однако система эта могла нормально функционировать только постольку, поскольку сама Северная Корея оставалась отрезанной от внешнего мира. Изменения последних лет привели к тому, что информационная блокада стала быстро разрушаться. Как это часто бывает, большую роль в изменениях сыграло распространение новых технологий. В то время как в СССР и других социалистических странах альтернативное видение мира в значительной степени создавалось "голосами", то есть прослушиванием радиопередач, в Северной Корее похожую роль сейчас играют видеокассеты. Видеомагнитофоны были известны на Севере примерно с 1990 г., но в течение последующего десятилетия они оставались совершенно недоступными для среднего жителя КНДР. В середине 1990-х гг. самый дешевый видеомагнитофон стоил приблизительно 250 долларов, в то время как средний ежемесячный заработок (по курсу черного рынка) составлял всего 4 - 5 дол.

Ситуация драматически изменилась около 2000 г., когда китайская Маньчжурия оказалась наводнена дешевыми DVD-плеерами. Китайские потребители стали в массовом порядке переключаться с видеокассет на видеодиски, и в результате старые видеомагнитофоны оказались никому не нужны. Поэтому использованные видеомагнитофоны продаются по почти символической цене, а потом контрабандой вывозятся в Северную Корею. В Северной Корее они перепродаются с большой наценкой, но их цена все равно составляет примерно 40 - 60 дол., что в общем-то находится в пределах допустимого для зажиточной северокорейской семьи³.

Видеомагнитофоны сейчас приобретаются во многом для того, чтобы смотреть и копировать южнокорейские телесериалы, которые являют собой резкий контраст с идеологизированными северокорейскими постановками. Южнокорейские "мыльные оперы", вместе с китайскими и индийскими сериалами и фильмами, сейчас формируют основу видеопотребления в Северной Корее. Популярность этой видеопродукции огромна. Один знакомый автора, западный бизнесмен, давно и успешно работающий в КНДР, заметил весной 2005 г.: "Раньше мне приходилось возвращаться на Север с пачками американских сигарет. Сейчас я везу туда южнокорейские видеофильмы, о которых просят все мои сослуживцы".

Южнокорейские актеры и актрисы хорошо известны в КНДР, а их прическам и стилю одежды подражает пхеньянская молодежь, в основном из числа отпрысков элитарных и субэлитарных семей. В печати появляются сообщения о том, что молодые жители Пхеньяна стараются с максимальной точностью воспроизводить одежду и манеры героев последних южнокорейских шоу⁴. Южнокорейские формы вежливого обраще-

³О крупномасштабной контрабанде бывших в употреблении видеомагнитофонов см.: [Чо Вон-ик, 2003, с. 6].

⁴ О таком подражании см.: [Чо Вон-ик, 2003, с. 6; Хонъ Ин-пхё, 2004, с. 3; Пук ковичхынъ..., 2003, с. 8]. В 2002 - 2005 гг. такие сообщения стали очень частыми.

стр. 99

ния также становятся популярными на Севере, заменяя предшествовавшие "социалистические" формы обращения⁵. Как и в СССР 1970 - 1980-х гг. под обаяние "империалистической идеологии" (известной в КНДР как "желтая идеология") в первую очередь попадают более обеспеченные, образованные и молодые слои населения [Пук ковичхынь...,2003,с. 8].

Трудно однозначно ответить на вопрос, в какой мере южнокорейские телесериалы и кинофильмы влияют на взгляды северян на мир и на их представления о южнокорейском обществе. Сериалы дают в целом верную картину ежедневной жизни в Сеуле, хотя не ясно, до какой степени этой картине верят северяне. Как известно, северокорейские фильмы всегда приукрашивали жизнь КНДР, так что северяне, видимо, подозревают, что и южнокорейские кинематографисты ведут себя похожим образом⁶. Возможно, лишь немногие северокорейские потребители сеульской видеопродукции всерьез думают, что в каждой южнокорейской семье действительно имеется автомобиль (даже если это вполне ясно из сериалов). Однако нет сомнения, что жители КНДР постепенно приходят к мысли о том, что Юг не является "землей голода и отчаяния". Это, безусловно, будет иметь серьезные политические последствия в более или менее отдаленном будущем, поскольку миф о "страданиях народа Южной Кореи" исключительно важен для легитимизации северокорейского государства.

Личные контакты с внешним миром, когда-то совершенно невозможные, тоже стали достаточно обычным явлением, хотя "внешний мир" по-прежнему включает в себя один только Китай. Начиная с 1996 г. массы голодающих крестьян и горожан из северных частей страны в поисках еды и работы начали уходить в Китай через плохо охраняемую границу. Согласно исследованию, проведенному южнокорейскими социологами в Китае в ноябре 1998 г. - апреле 1999 г., в северо-восточном Китае тогда находилось от 143 тыс. до 195 тыс. северокорейских беженцев⁷. В настоящее время число беженцев заметно сократилось и составляет, вероятно, примерно 30 - 50 тыс. человек⁸. Многие пересекают границу регулярно, участвуя в контрабандной торговле или уходя в Китай на заработки (часто - на относительно короткое время, несколько недель или месяцев). Поэтому число людей, которые побывали в Китае и провели там некоторое время, в несколько раз больше числа людей, которые в данный момент находятся в Китае. Можно считать, что за последнее десятилетие в Китае побывало не менее полумиллиона жителей КНДР, причем доля таких людей особенно высока в северных областях страны.

Так как компьютерные центры на Северо - Востоке Китая встречаются повсеместно, многие из молодых беглецов осваивают Интернет, интересуясь преимущественно сайтами Южной Кореи, которые функционируют на понятном им корейском языке⁹. Большинство из них посещают

⁵ Устное сообщение бывшего студента, посетившего Северную Корею в августе 2004 г.

⁶ Это - предположение, основанное на личном опыте и наблюдениях автора, но некоторые факты, похоже, косвенно подтверждают его. Капитан северокорейского рыболовного судна, бежавший на Юг в августе 2002 г., говорил, что в море он часто смотрел южнокорейские телепрограммы, но все равно не верил, что эти программы отражают реальный уровень жизни страны [Ким Ый-гу, 2002, с. 22].

⁷ Это исследование было заказано "Чохын пос" ("Добрый друг"), крупной южнокорейской неправительственной организацией, играющей большую роль в оказании помощи беженцам. Результаты исследования были опубликованы в 1999 г. в: [Туманганъ-ый..., 1999, с. 27].

⁸ В ноябре 2004 г. профессиональный брокер, активно задействованный в нелегальной эмиграции на Юг, оценивал количество беженцев в Китае в 50 000 человек [см.: Чу Сонь-ха, 2004, с. 8]. Примерно тогда же, в октябре 2004 г., пекинский корреспондент корейской ежедневной газеты оценивал количество находящихся в КНР беженцев в 100 000 человек [Хонъ Ик-пхё, 2004, с. 2]. В августе 2004 г. другая газета привела максимальную и минимальную оценки этого числа - 30 000 и 100 000 соответственно [Ким Чи-банъ, 2004, с. 4].

⁹ О пользовании Интернетом северными корейцами в Китае см.: [Хан Чанъ-хви, 2004, с. 8; Ли Ми-сук, 2002, с. 2].

стр. 100

развлекательные и эротические сайты, однако немаловажной является сама возможность доступа к доселе запрещенной информации. Беглецы из КНДР обычно плохо говорят по-китайски, но зато активно общаются с этническими корейцами, которые составляют большинство населения в приграничных районах, а также с приезжими из Южной Кореи, присутствие которых в пограничной зоне сейчас также очень заметно. Из контактов с южанами и из разговоров с местными корейцами северяне рано или поздно узнают, что Южная Корея процветает даже по сравнению с Китаем - страной, которая кажется беженцам невероятно богатой [Тхальбук 25 мёнъ..., 2003, с. 2]. Это отнюдь не всегда означает, что они попытаются бежать на Юг (сделать это сейчас трудно и дорого, да и не каждый готов пойти на такой радикальный шаг), но, вернувшись домой с контрабандным товаром или с заработанными в Китае деньгами, они рассказывают о том, что им довелось услышать, а также привозят с собой видеозаписи южнокорейских телесериалов или кассеты с популярными сеульскими песнями.

Важным явлением стало и распространение мобильных телефонов в приграничной зоне на Севере КНДР. Эти мобильные телефоны обслуживаются китайскими операторами. До лета 2003 г. сигналы китайских мобильных сетей можно было принимать только на горных склонах, обращенных к китайской границе, но в 2003 г. сеть ретрансляционных станций по другую сторону границы была резко расширена, что сильно увеличило зону охвата китайских сетей, в том числе и по корейскую сторону границы.

Мобильные телефоны распространились среди богатых жителей приграничных районов. Эти телефоны используют заранее оплаченные телефонные карты, и доступ к сети на протяжении трех месяцев стоит примерно 400 юаней (50 дол.). Карты покупаются в Китае и потом переправляются в КНДР. Уверенная связь возможна, в зависимости от особенностей рельефа, на расстоянии 10 - 15 км от корейско - китайской границы. Сообщается, что мобильные телефоны популярны среди контрабандистов, которые с их помощью обмениваются информацией о передвижениях и действиях пограничников, а также среди "брокеров", которые специализируются в подготовке бегства северных корейцев в Китай и на Юг. Мобильные телефоны также используются для того, чтобы общаться с родственниками за границей, в том числе и в Южной Корее. Подобно большинству других изменений последних лет, быстрый рост числа мобильных телефонов произошел без разрешения властей, которые время от времени пытаются их обнаружить и изъять¹⁰. Впрочем, следует отметить: в духе нынешних либеральных времен обнаружение телефона обычно кончается его конфискацией и профилактической беседой с нарушителем¹¹.

Радиоприемники, официально продаваемые в КНДР, по-прежнему пломбируются, но на практике это не имеет былого значения, так как дешевые транзисторные приемники в больших количествах ввозятся контрабандой через китайскую границу. Доступ к иностранным радиопередачам стал достаточно обычным явлением: проведенный в 2003 г. в Южной Корее опрос показал, что 67% будущих перебежчиков слушали иностранные и южнокорейские радиопередачи еще тогда, когда они жили в КНДР [Пак Ёнъ-сок, 2003]. Конечно, эту выборку трудно считать представительной: понятно, что готовность к побегу за рубеж сама по себе делает человека более склонным к тому, чтобы временами слушать иностранные передачи. Тем не менее ясно, что иностранные радиопередачи достаточно доступны тем, кто желает их слушать¹².

Южнокорейские товары все более популярны среди северокорейских контрабандистов и рыночных торговцев. До середины 1990-х гг. торговцы обычно боялись иметь

¹⁰О широком использовании сотовых телефонов в приграничных районах см.: [Cell Phones..., 2004; Им Со-хви, 2004. О роли мобильных телефонов в организации нелегального перехода границы см.: [Чу Сонъ-ха, 2004, с. 8].

¹¹ В июле 2005 г. южнокорейский журналист спросил мелкого китайского предпринимателя, который организует мобильную связь для своих северокорейских партнеров: "А не опасно, если [у жителя Северной Кореи власти] изымают мобильный телефон?". Тот ответил: "Если нет доказательств, что разговаривал с Южной Кореей, то ничего особенного" [Хан Ёнъ-чжин, 2005].

¹² Интервью с Пак Сан Хаком (перебежал из Северной Кореи в 2000 г.). 25 октября 2004 г., Сеул.

стр. 101

дело с южнокорейскими товарами, так как их перепродажа могла окончиться обвинением в шпионаже и подрывной деятельности. В конце 1980-х гг. первые контакты с южнокорейскими товарами повергали северных корейцев в шок, поскольку высокое качество этих изделий противоречило официальному образу "слаборазвитого" и "технологически отсталого" Юга.

Журналист Кан Чхоль-хван, сам выходец из КНДР, провел небольшое исследование, посвященное тому, как и при каких обстоятельствах северокорейцы впервые столкнулись с продукцией южнокорейских заводов и фабрик. Он писал о типичном впечатлении, которое такие контакты производили на жителей КНДР: "Люди реагировали по-разному, но в большинстве случаев их первой реакцией были шок и испуг" [Кан Чхоль-хван, 2002(2), с. 55]. В настоящее время южнокорейские изделия продаются на рынках КНДР почти открыто, и продавцы даже иногда пытаются обманывать покупателей, выдавая китайские товары за южнокорейские ("южнокорейское - значит качественное")¹³.

Конечно, северокорейские власти не очень довольны этими переменами, которые были бы немыслимы еще лет десять назад. Периодически поступают сообщения о попытках "навести порядок" старыми репрессивными методами, но кажется, что эти попытки остаются безрезультатными, в том числе и потому, что низшее чиновничество и полицейский аппарат во многом утратили былое рвение. По рассказам перебежчиков, именно молодые полицейские сорвали недавнюю кампанию против "чуждых веяний" в одежде и прическах и фактически отказались задерживать подростков за ношение "политически неправильных" брюк или эксцентричных причесок¹⁴. Были сообщения о нескольких идеологических кампаниях, также направленных против "опасных" тенденций, но результаты их не впечатляют [Хонъ Ин-пхё, 2004, с. 3].

По сравнению с былыми временами жители КНДР сейчас намного более открыты для непродолжительных контактов с иностранцами. В 1970-е гг. даже самый невинный вопрос, заданный иностранцем на улице, мог в буквальном смысле обратить корейца в бегство; в 1980-е гг. несколько минут разговора на нейтральные темы уже воспринимались как нечто вполне допустимое, а сейчас иностранец может разговаривать с корейцем на улице достаточно долго, хотя приглашение иностранца домой остается исключением и может быть сделано только с разрешения властей¹⁵.

КРАХ СТАЛИНИСТСКОЙ ГОСЭКОНОМИКИ

Еще более важными и показательными являются изменения в экономике. События, последовавшие за распадом СССР, ясно продемонстрировали, что громкие северокорейские заявления об экономической самостоятельности страны были необоснованны. Лишившись советских субсидий, северокорейская экономика вступила в длительный период спада. За период 1990 - 1999 гг. ВНП КНДР сократился почти вдвое¹⁶. Ситуация стала катастрофической в 1996 г., когда в стране начался голод, подобного которому Корея не видела по меньшей мере столетие. По разным оценкам, число погибших составило от 200 000 до 3 000 000 человек, но наиболее вероятной на настоящий момент представляется цифра в 600 000 - 900 000 погибших¹⁷. Голод во многом был

¹³ Об этой тенденции см.: [Кан Чхоль-хван, 2002(1), с. 53; Хонъ Ин-пхё, 2004, с. 3].

¹⁴ О нежелании полицейских офицеров участвовать в этой кампании см.: [Чо Вон-ик, 2003, с. 6].

¹⁵ Устное сообщение от бывшего студента автора, ныне российского официального лица в Пхеньяне. Замечания подобного же содержания часто можно услышать от тех иностранцев, которые говорят по-корейски, помнят Пхеньян 1980-х гг. и могут сравнить нынешнюю ситуацию с той, что существовала 20 или 25 лет назад.

¹⁶ Детальные отчеты об экономической ситуации Северной Кореи см. в ежегодниках Bank of Korea, например: [2002 кёнъчже..., 2003, с. 1 - 3].

¹⁷ Обзор существующих оценок, а также наиболее тщательный на настоящий момент анализ доступных данных см.: [Goodkind, West, 2001, p. 219 - 238].

стр. 102

результатом стремления Пхеньяна во что бы то ни стало сохранить старые модели коллективного сельского хозяйства, несмотря на то что их неэффективность уже давно доказана опытом других стран.

Прекращение советских субсидий означало конец той индустриалистской экономики угольных шахт и сталелитейных заводов, которую с таким трудом и с такими жертвами создал Ким Ир Сен. На смену милитаризованной государственной экономике быстро пришла стихийно возродившаяся экономика мелкого кустарного промысла и частной торговли, фокусом которой стали рынки.

В 1960-е гг. рынки в Северной Корее исчезли почти полностью. Розничная торговля зерновыми была официально запрещена в 1958 г., а с 1965 - 1970 гг. фактически все, от зерна до носков, стало распределяться по карточкам, причем формальные цены в госторговле носили символический характер¹⁸. До июля 2002 г. рис в официальной торговле стоил всего лишь 0.08 вон за килограмм, но при этом только государство могло решать, на какое количество риса и иных зерновых может претендовать тот или иной гражданин КНДР. Нормы выдачи продуктов по карточкам зависели от места человека в сложной социальной иерархии, а также от его занятия и места жительства. Род занятия определял размер пайка (от 300 г до 800 г зерновых для взрослых корейцев), в то время как от места жительства зависело, какая часть этого пайка будет выдана рисом, а какая - кукурузой, ячменем и иными малоценными злаками. В этом отношении в привилегированном положении находился Пхеньян, в котором доля риса в зерновом пайке в лучшие времена доходила до 80%. В любом случае на протяжении десятилетий КНДР была страной, где карточная система охватывала буквально все виды товаров. Пожалуй, только канцелярские товары и книги (в основном труды Великого Вождя и Любимого Руководителя, а также комментарии к ним) свободно продавались на Севере к концу 1980-х гг¹⁹.

В отличие от ситуации, сложившейся в других социалистических странах, северокорейские крестьяне почти не имели собственной земли: размер индивидуального земельного участка в КНДР составлял 20 - 30 кв. м. Этого едва хватало, чтобы выращивать перец и приправы для семейного потребления. Отсутствие приусадебных участков было результатом сознательного политического решения. Северокорейские власти надеялись, что лишенные собственных участков крестьяне будут лучше работать на государство.

Еще в конце 1980-х гг. рынки воспринимались как нечто идеологически сомнительное, так что в Пхеньяне они были вынесены на дальние окраины. До начала 1990-х гг. большинство рынков располагалось в местах, скрытых от взгляда, за высокими бетонными стенами. Рынки тех времен были невелики и могли разместиться на маленьких огороженных площадках. В самом Пхеньяне главный городской рынок был организован под огромным виадуком на восточной окраине столицы, на максимально возможном удалении от центра города²⁰.

Экономический кризис 1991 - 1995 гг. и последовавший за ним катастрофический голод изменили ситуацию. Рынки начали стремительно распространяться по стране. В 1995 - 1997 гг. почти все заводы и фабрики прекратили работу. В самый тяжелый пери-

¹⁸ Детальное исследование постепенного роста северокорейской системы общественного распределения содержится в глубокой и всеобъемлющей статье Чхве Пон-дэ и Ку Кап-у [Чхве Пон-дэ, Ку Кап-у, 2003, с. 153 - 156]. В том же исследовании тщательно прослеживаются изменения в судьбе северокорейских рынков в течение четырех "кимирсеновских" десятилетий, когда они подавлялись и находились на периферии официальной экономики.

¹⁹ Детальное исследование системы пайков в том виде, который она приняла к концу 1980-х гг., см.: [Со Тонъ-ик, 1995, т. 2, с. 211 - 250]. Во время недавнего разговора с перебежчиком, сверстником автора, мы попытались сообразить, что еще можно было купить в Пхеньяне без карточек в 1985 - 1986 гг. Помимо канцелярских товаров и книг, в этот список входили некоторые виды галантереи (пуговицы, булавки, расчески) - и, пожалуй, все (Интервью с Хан Ёнъ-чжином, 20 августа 2005 г.).

²⁰ По воспоминаниям автора.

стр. 103

од кризиса, в 1997 г., средняя загруженность заводов составляла, по сообщениям, всего 46% от нормы [Ли Кё-хван, 2001, с. 41].

В середине 1990-х гг. в большинстве районов страны население продолжало получать карточки, но обменять их на продовольствие было невозможно. Только в Пхеньяне и некоторых других политически важных районах страны карточная система продолжала функционировать, но даже там нормы были резко снижены, и в конце 1990-х гг. реальная дневная норма составляла всего лишь 150 - 200 г зерновых на человека. В такой ситуации главной гарантией физического выживания стали "рыночные навыки". По остроумному и циничному замечанию одного северокорейского торговца, ситуация в Северной Корее после голода выглядит следующим образом: "Те, кто не мог торговать, давно умерли, и теперь вокруг остались только выжившие - то есть те, кто умел торговать" [Син Сынъ-гун, 2002].

Правительство также ослабило ограничения на поездки внутри страны. Примерно с 1960 г. каждый кореец, выезжавший за пределы родного уезда, обязан был иметь при себе специальное "разрешение на поездку", выданное местными полицейскими властями, причем обойти это требование было практически невозможно. Выдача такого разрешения обставлялась многочисленными бюрократическими запретами, и вся процедура занимала немало времени - обычно от недели до месяца. Однако с середины 1990-х гг. власти начали закрывать глаза на поездки без таких разрешений (впрочем, послабление это не относилось к Пхеньяну и другим крупным городам). Не ясно, было ли это результатом каких-то политических решений или же просто отражало бессилие официальной бюрократии и ее неспособность заставить население соблюдать инструкции. Бюрократия была деморализована, значительная часть рядовых чиновников находилась в бедственном положении, так что разрешение на поездку можно было оформить за взятку в несколько долларов [Ким Ми-ёнъ, 2001, с. 53]. В любом случае бум частной торговли был бы невозможен без резкого увеличения физической мобильности людей.

В середине 1990-х гг. волна мелкой частной торговли затопила страну, которая некогда подошла так близко к созданию неденежной экономики. С началом голода люди начали покидать родные места. Многие отправлялись на поиски продовольствия, а другие с энтузиазмом занялись бартерной торговлей, в том числе контрабандной торговлей с Китаем. Огромные рынки появились во всех городах и поселках страны. Произошло полустихийное расширение приусадебных участков, а также освоение крестьянами неудобий на горных склонах. Наконец, обычным явлением стала раздача земли горожанам, своего рода северокорейский аналог российских "дач".

Огромную роль в новом бизнесе играют женщины. Традиционно КНДР не отличалась особо яркими феминистскими тенденциями. Северокорейские женщины были домохозяйками или занимали весьма второстепенные должности, а кампания по вовлечению женщин в общественное производство, активно проводившаяся в 1960-е гг., в целом выдохлась уже к 1980 г. В годы кризиса мужчины продолжали ходить на свои остановившиеся заводы. Они по-прежнему получали символическую заработную плату и продовольственные карточки, которые давно уже были бесполезными кусками бумаги. Тем не менее такое поведение было (или казалось) рациональным: большинство жителей КНДР все еще воспринимали новую ситуацию как временную и поэтому боялись отказаться от "нормальной" работы в госсекторе, которая на протяжении десятилетий была необходимым условием нормального существования в обществе. В то время как мужчины тщетно ожидали возвращения "нормальной жизни", сидя на своих неработающих заводах, женщины окунулись в лихорадочную деловую активность. Скоро некоторые из них начали зарабатывать суммы, далеко превышавшие заработную плату их мужей.

стр. 104

РАСПАД ПОЛИТИЧЕСКОГО КОНТРОЛЯ, НОВЫЕ СОЦИАЛЬНЫЕ СИЛЫ

На рынках процветает не только торговля. На протяжении последнего десятилетия в КНДР возродилась частная сфера услуг, уничтоженная еще конце 1950-х гг.: частные столовые, лотки и гостиницы в изобилии появились в окрестностях рынков. Обычным явлением стала проституция, почти полностью исчезнувшая в годы абсолютного контроля. Поскольку официальные банковские учреждения в принципе не могут кредитовать частные коммерческие операции, появилось и ростовщичество. Минимальная процентная ставка составляет сейчас 10% в месяц, но в некоторых случаях уровень может доходить и до 30% [Ли Кё-гван, 2003; Пак Кын-хо, 2004, с. 7]. Это отчасти вызвано высоким уровнем инфляции, а отчасти отражает тот уровень риска, с которым приходится иметь дело северокорейским частным кредиторам: ростовщики беззащитны как перед государством, так и перед преступниками.

Во всем этом нет ничего необычного: в конце концов, похожую картину можно увидеть едва ли не во всех "нормальных" бедных азиатских странах. Но для КНДР, которая в течение многих десятилетий была крайне необычным обществом, все эти перемены носят революционный характер.

Контроль властей на обществом резко ослабел. Частично это ослабление стало результатом экономического кризиса и неспособности государства адекватно оплачивать работу чиновников, что привело к деморализации госаппарата и росту коррупции. Представляется также, что на новую ситуацию повлияла и морально-идеологическая усталость элиты. В КНДР давно уже нет людей, готовых убивать и умирать ради идеи, и, похоже, северокорейская элита испытывает тот же "кризис веры" в официальную идеологию, который был так хорошо заметен в СССР 1970-х гг.

Немалый вклад в подрыв системы повседневного контроля над жизнью населения внес и рост новой, "неофициальной" экономики. Прошли те времена, когда северокорейские рабочие и служащие проводили на разнообразных собраниях и политзанятиях по несколько часов ежедневно. Сейчас и интенсивность собраний, и, главное, их посещаемость снизились. Относится это и к другим официальным ритуалам. Представители элит и субэлит по-прежнему стараются соблюдать былые формальности, ведь им есть что терять, но вот те, кто находится на нижних ступеньках официальной иерархии, больше об этом не заботятся²¹.

Действительно, рабочий давно уже не работающего завода отлично знает, что власти не имеют возможности ни толком вознаградить его за проявленное политическое рвение, ни, наоборот, серьезно наказать за отказ от участия в официальных ритуалах (если, конечно, такой отказ принимает форму простой неявки, а не сопровождается какими-то заявлениями и активными акциями, которые могут быть истолкованы как политический протест). Источниками существования для многих, если не большинства, жителей КНДР за пределами Пхеньяна являются мелкий бизнес, кустарный промысел и приусадебные участки. Все большая часть населения страны никак не зависит от официальной государственной экономики. Для них более не имеют значения ни повышения, ни премии, ни путевки, ни лишение всех вышеописанных благ, а это означает, что на низовом уровне власти лишились крайне важных рычагов контроля над повседневной деятельностью людей.

Рост новой экономики, ориентированной на рынок, также подорвал старую северокорейскую иерархию, которая базировалась на принципе "происхождения", или сонбун. Во времена Ким Ир Сена сонбун определялся происхождением семейства и связанной с этим предполагаемой политической благонадежностью. Например, потомки героев Корейской войны или высокопоставленных должностных лиц имели "хороший сонбун", в то время как сонбун у внуков католического священника или бежавшего на Юг богатого крестьянина был "плохим".

²¹ Интервью с Пак Сан Хаком (перебежчик в Южную Корею в 2000 г.), 25 октября 2004 г., Сеул.

стр. 105

Все население было формально разделено на 51 группу в зависимости от их сонбун, причем каждая группа имела свои права и свои ограничения. Сонбун передавался по отцовской линии. Во времена Ким Ир Сена только люди с хорошим сонбун могли получить хорошую работу, поступить в престижные вузы или проживать в Пхеньяне. Семейства с плохим сонбун обычно были вынуждены жить в маленьких городах или в деревнях, занимаясь там преимущественно физическим трудом²². Этот акцент на семейном происхождении необычен даже для сталинизма: в СССР наличие родственника с "плохой биографией" могло закрыть дорогу к некоторым должностям, но система никогда не достигала такой степени бюрократического развития, которую показала Корея, и в целом была много мягче даже в сталинские времена.

Однако значение системы сонбун, долго являвшейся краеугольным камнем северокорейской социальной структуры, в последние годы резко уменьшилось. Конечно, многие из тех, кто разбогател в последние годы, являются выходцами из старой номенклатуры - ситуация, хорошо знакомая по опыту большинства постсоциалистических стран. Многие представители номенклатуры используют свои служебные привилегии для того, чтобы получить дополнительный заработок. Например, чиновник, под контролем которого находится грузовик, может легко сделать целое состояние, занимаясь перевозками товаров и играя на огромных различиях в уровне цен между регионами. Водители также получают немалый доход от перевозки "левых" пассажиров и грузов²³. Менеджеры государственных предприятий часто продают изделия своих фабрик на рынке. Активно пользуются возможностями "черного рынка" и торговые работники всех уровней.

Многие социальные группы, прежде подвергавшиеся систематической дискриминации, сумели укрепить свое положение в течение того хаотического и трагического десятилетия, которое последовало за смертью Ким Ир Сена. Доступ к иностранной валюте в новой ситуации стал играть особую роль, и в Северной Корее есть три главные группы, которые имели доступ к начальному инвестиционному капиталу: японские корейцы, китайские корейцы и корейские китайцы.

Первая из этих групп включает в себя этнических корейцев, которые прибыли в КНДР из Японии в 1960-х гг., во время проводившейся тогда широкой кампании "возвращения на родину". Численность самих репатриантов составляла 93 тысяч, а с учетом членов семей и потомков численность этой группы в настоящее время может быть оценена в 200 - 250 тыс. человек. Эти люди в своем большинстве имеют родственников в Японии, многие из которых время от времени отправляют им денежные переводы и ценные вещи. На протяжении десятилетий власти относились к японским корейцам с большим подозрением, и многие из них в конце концов оказались в лагерях. В то же время переводы из Японии уже давно являются одним из важных источников конвертируемой валюты, так что власти зачастую готовы смотреть сквозь пальцы на мелкие прегрешения японских корейцев, которые таким образом представляли собой одновременно и привилегированную, и дискриминируемую группу. Когда старая система государственного распределения и жесткого запрета на частное предпринимательство стала распадаться, японские корейцы стали активно вкладывать деньги в полулегальный частный бизнес. Другой группой являются те корейцы, у которых имеются родственники в Китае. Экономический рост Китая в последние годы означает, что эти родственники сейчас в состоянии помогать своим бедным сородичам в Северной Корее. Во многих случаях эта поддержка представляет собой не передачу денег как таковых, а содействие в бизнесе и торговле. Кроме того, местные этнические китайцы,

²² Существуют многочисленные исследования системы сонбун, которая на протяжении десятилетий являлась одним из важнейших аспектов социальной организации КНДР. Из англоязычных работ можно порекомендовать известное исследование Хелен-Луизы Хантер, которое содержит подробный обзор того, как система сонбун функционировала в 1970-х и 1980-х гг. [Hunter, 1999].

²³ Северные корейцы даже говорят: "Быть водителем лучше, чем профессором", и получить права весьма не просто - чтобы попасть на водительские курсы, нужны немалые связи. Речь при этом идет именно о профессиональных водителях, так как личные автомобили в стране почти отсутствуют [см.: Чхве Чэ-ёнъ, Чо Хо-ён, 2001, с. 4].

стр. 106

единственное этническое меньшинство в Северной Корее, также получили немало новых возможностей. В течение нескольких десятилетий они составляли единственную группу жителей страны, которым разрешалось выезжать за границу в частном порядке и более или менее по своему желанию. Даже в прежние времена этнические китайцы использовали свое уникальное положение, чтобы заработать дополнительные деньги за счет мелкой торговли. В 1990-х гг. масштабы их деятельности выросли многократно²⁴.

Есть некоторая историческая ирония во внезапном экономическом успехе этих групп. В течение многих десятилетий связи с заграницей делали их политически подозрительными и вели к их систематической дискриминации. В 1990-е гг., однако, те же самые связи стали источником их процветания и влияния.

В любом случае в новых условиях все большую роль в определении социального статуса играет денежный доход, а не система сонбун, политическая благонадежность и связанное с ней благожелательное отношение властей. Государство больше не в состоянии поощрить тех, кто продолжает играть по официальным правилам, и корейцы все лучше понимают данное обстоятельство. Это означает подрыв одного из важнейших принципов сталинистской системы, в которой материальное положение индивида в идеале определяется исключительно его отношением к государству - или скорее отношением государства к нему.

В настоящее время рыночные торговцы и полулегальные предприниматели обладают состояниями, которые в отдельных, достаточно исключительных случаях достигают размера в несколько сот тысяч долларов. Эти деньги представляют собой невообразимо большую сумму по северокорейским стандартам и в общем-то по стандартам любого сталинистского государства²⁵. В то же время пока почти нет информации о систематических попытках северокорейской элиты последовать китайскому или постсоветскому образцу и попытаться постепенно перевоплотиться в капиталистов. Есть сведения об одобренных властями предприятиях, во главе которых стоят бывшие партийные деятели или их близкие родственники, но это, по-видимому, редкое явление. В то же самое время внешнеторговые компании, работающие под покровительством армии и силовых ведомств или же напрямую созданные этими ведомствами, зарабатывают вполне приличные деньги²⁶.

Впрочем, сращивание местной бюрократии и нового капитала все-таки происходит. Типичным в этом отношении является история богатой предпринимательницы г-жи Хван. Рожденная в Китае от отца-ханьца и матери-кореянки, г-жа Хван бежала в Корею вместе с матерью после того, как ее отец был убит хунвэйбинами. С 1997 г. она стала активно заниматься торговлей, используя свои связи в КНР и КНДР. Именно г-жа Хван передала властям уезда Рёнъчхон, в котором в основном и сосредоточена ее деловая активность, 100 тысяч пар носков, которые были затем распределены в уезде как "подарок Любимого Руководителя". Таким образом, власти набрали политические очки, а г-жа Хван получила - или скорее укрепила - столь важное для нее "взаимопонимание" с властями. Она сама сказала по этому поводу: "Люди в полиции и госбезопасности любят хорошую одежду, еду, спиртное. Сейчас в Корее много воров и бандитов, но если в полицию и госбезопасность звоню я, то они появляются немедленно... Если дружишь с госбезопасностью, то легко можно получать разрешения на выезд в Китай; если дружишь с полицией, то легко можно отделываться от воров; если дружишь с партийным аппаратом, то легко можно торговать" [Квон Чонъ-хёнъ, 2005].

²⁴ О роли этих групп в новой северокорейской капиталистической элите см.: [Ли Кё-гван, 2003].

²⁵ Судя по публикациям 2003 - 2005 гг., похоже, что состояние в 100 тыс. долларов воспринимается как некий символический рубеж, отделяющий "просто богатых" от "сказочно богатых" [см.: Ли Кё-гван, 2003; Пак Кын-хо, 2004, с. 7].

²⁶ Один из немногих известных случаев - компания Pinteck в Пхеньяне, компьютерная фирма, во главе которой стоит сын бывшего секретаря ЦК ТПК [Юн Хо-у, 2004]. Кроме того, многочисленные фирмы, принадлежащие силовым и партийным структурам, в последнее время ведут бизнес так, что становится очевидным: "менеджеры" этих фирм все больше ощущают себя их владельцами.

стр. 107

Новые капиталисты связаны с бюрократией, однако они в целом достаточно самостоятельны и, в отличие от бюрократов, скорее всего считают, что смогут в принципе пережить падение режима. В конце концов, их благополучие - результат связей не только в аппарате, но и за его пределами, в том числе и за границей, а имеющиеся у них деньги (в валюте) позволят продолжать бизнес и в случае радикальных перемен. В отличие от традиционной номенклатурной элиты новая элита "черного рынка" может вполне спокойно отнестись и к антиправительственным движениям любого рода и даже рассчитывать на то, что радикальные перемены пойдут ей на пользу.

Политическое расслабление также примечательно. Интересным примером новых веяний является история Ли Ён-гука, бывшего телохранителя Ким Чжон Ира. Разочаровавшись в северокорейской системе, он бежал в Китай и сделал попытку перебраться в Южную Корею, но был там перехвачен северокорейскими агентами и тайно вывезен в КНДР. В не так уж отдаленные времена, судьба неудачливого беглеца была легко предсказуема: пытки и казнь ждали человека, который предал личное доверие Любимого Руководителя. Но в либеральные 1990-е к Ли Ён-гуку отнеслись с удивительной мягкостью: его послали в лагерь и вскоре освободили оттуда по специальному приказу Ким Чжон Ира. Ли Ён-гук использовал эту возможность для повторной попытки, которая оказалась удачной: и на сей раз он достиг Сеула²⁷.

Радикальным изменениям подверглась и гиперцентрализованная пространственная организация сталинистского государства. В Северной Корее Пхеньяну, "столице революции", всегда отводилась особая роль. Напротив, сельская местность и ее обитатели находились в подчиненном положении, и к ним относились свысока. Для такого восприятия были серьезные основания: все, от нормы выдачи продуктов по карточкам и до образовательных возможностей, в нестоличных городах, а уж тем более в сельской местности, было хуже, чем в Пхеньяне. Дальний Север страны, области на границе с КНР, традиционно служили местом ссылки для нежелательных лиц. Правительство, очевидно, желало разместить подозрительных лиц на максимально возможном удалении от потенциального театра военных действий, где они могли бы представлять угрозу. Близость к китайской границе не имела в те времена серьезного значения, поскольку примерно до 1990 - 1992 гг. можно было быть уверенным, что любой беглец в Китай будет в конечном счете задержан китайской полицией и выдан КНДР.

Однако фактическое открытие границы с Китаем изменило ситуацию, преобразовав некогда дискриминируемые области в оплот теневой и "серой" экономики. Один северокорейский невозвращенец описал судьбу своей семьи следующим образом: "После того, как учившийся в Москве наш старший брат бежал [в Южную Корею] в сентябре 1990 г., вся наше семья была сослана в уезд Онсон на севере провинции Хамгён. Сейчас пограничные районы - место, где можно жить действительно хорошо, но тогда жизнь там была трудна" [Ичхёчжин ирым, 2004, с. 201]²⁸.

Наконец, принципиально новым явлением стала торговля жильем. Обмен жилой площади в КНДР стал обычным явлением еще в 1980-е гг., однако в последнее десятилетие обмен часто представляет собой замаскированную продажу жилья (то, что в СССР в свое время дипломатично именовалось "обменом по договоренности"). На начало 2005 г. цена на квартиру общей площадью в 75 кв. м (большая, по меркам КНДР) в Чхончжине составляла примерно три тысячи долларов [Пукхан "чихапучжа"..., 2005]²⁹.

²⁷ В принципе автор знает эту историю от самого Ли Ён-гука, но детально она описана в его недавно вышедшей книге [Ли Ён-гук, 2004].

²⁸ О резком изменении ситуации в приграничных районах см. также: [Ли Кё-гван, 2003; Ким Ми-ёнъ, 2001, с. 53].

²⁹ Механику продажи автору объясняли Хан Ён-чжин и Чан Хэ-сон, оба - недавние перебежчики из Северной Кореи, во время бесед в июле 2005 г.

стр. 108

Итак, Северная Корея во многом изменилась и продолжает быстро меняться: старые иерархии рушатся, прежние учреждения и институты, когда-то созданные в соответствии с классическими сталинистскими образцами, маргинализируются и уходят в небытие. Как же реагируют власти на все эти изменения, которые могли бы быть описаны как "десталинизация снизу"? Кажется, что до недавнего времени северокорейское правительство не пыталось взять инициативу на себя, а просто пассивно следовало за событиями, при этом несколько от них отставая. Широко разрекламированные "июльские реформы" 2002 г. были не более чем офциальным признанием той ситуации, которая к тому времени уже существовала в течение нескольких лет.

Может ли нынешнее северокорейское общество по-прежнему описываться как "сталинистское"? Вероятнее всего, на этот вопрос следует ответить отрицательно. Черты, указанные в приведённом выше определении "сталинизма", трудно обнаружить в нынешней Северной Корее. Централизованная плановая экономика прекратила свое существование, быстро растет частное предпринимательство, правительственный контроль над населением серьезно подорван, возможным стало даже неконтролируемое (хотя в основном и формально незаконное) движение через границу, идеологическая обработка ведется с относительно малой интенсивностью, размах репрессий резко снизился, и даже партия частично отошла на второй план в результате политики "приоритета армии". Безусловно, в стране сохраняются остатки сталинизма, которые существуют в основном за счет бюрократической инерции и нежелания правительства взять на себя инициативу и запустить действительно радикальные реформы (это нежелание, вероятно, отражает вполне обоснованные политические опасения Ким Чжон Ира и его окружения). Но классический сталинизм исчез и в КНДР - стране, которая долгое время была его воплощением и последним оплотом.

Северокорейский отход от сталинизма примечателен в одном отношении. Изменения в КНДР демонстрируют, что сталинистская система может быть демонтирована не только сверху, как это произошло в СССР и Восточной Европе в конце 1950-х или в Китае в конце 1970-х гг. Система эта также может разложиться под давлением собственной неэффективности.

В СССР и Китае сталинизм и маоизм (по сути - "сталинизм с китайской спецификой") были демонтированы сверху, в результате серии преднамеренных реформ, которые были запланированы и осуществлены правительством. В КНДР, напротив, изменения произошли потому, что система стала разваливаться снизу, несмотря на слабые и неэффективные попытки властей сохранить ее в рабочем состоянии. В Китае переход к рыночной экономике стал возможными благодаря комплексу реформ, предпринятых правительством Дэн Сяопина после смерти Мао в 1978 - 1985 гг. В Северной Корее широко разрекламированные "июльские реформы" 2002 г. просто признали существование уже действующих рынков и неохотно дали их деятельности официальную санкцию задним числом. В Китае правительство инициировало реформы и старалось вести общество в том направлении, которое само правительство считало правильным. В Северной Корее общество стало меняться само, принуждая государство подлаживаться к этим изменениям и запоздало давать официальную санкцию тому, что и так уже произошло помимо его, государства, воли и желания.

В Северной Корее также видны тенденции, аналогичные некогда проявившимся в Советском Союзе и Китае. Утопия сталинизма в долгосрочной перспективе оказалась нежизнеспособной, рано или поздно эта система везде начинала распадаться. В Северной Корее были некоторые особенности, которые способствовали тому, что сталинизм просуществовал там необычно долго: небольшие размеры страны, население, сочетавшее относительно высокий образовательный уровень с традиционным взглядом на мир, исторический опыт колониализма. Немалую роль, представляется, сыграла и личность Ким Ир Сена, его способность устранять конкурентов

стр. 109

и создать эффективную систему единоличной власти, а также сделать из опыта других социалистических стран выводы, которые позволили ему поддерживать эту систему в неприкосновенности в течение долгого времени. Однако в конечном счете сталинизм не смог избежать краха и там.

Сможет ли северокорейский режим уцелеть в условиях разворачивающихся перемен?

Обычно предполагается, что такое выживание не только желательно, но и вполне возможно - в конце концов, китайская политическая система благополучно пережила такой переход и продолжает функционировать без особых проблем. Но между Китаем и Кореей есть немаловажное различие: по соседству с КНР не было бурно развивающегося, богатого и демократического "другого Китая" (Тайвань слишком мал, чтобы оказывать на КНР воздействие, сколько-нибудь сравнимое с потенциальным влиянием Южной Кореи на Северную). В корейском случае жителям Севера, вероятно, будет казаться, что объединение с Югом является очевидным способом легкого и быстрого решения их разнообразных проблем. Пока отсутствие информации о сеульском процветании, а также страх перед могущественным репрессивным аппаратом мешает им последовать примеру восточных немцев. Но что может спасти экссталинистскую монархию, если этот страх исчезнет или ослабеет, а информация из-за рубежа будет по-прежнему поступать в страну нынешними, весьма высокими темпами? Перспективы краха не вызывают ни малейшего энтузиазма у всех соседей Северной Кореи, прежде всего у Кореи Южной, но кажется, что такой крах более вероятен, чем желают признавать те, кто сейчас принимает решения в Сеуле.

Но даже если северокорейский режим сумеет уцелеть и просуществовать долгое время, его действия станут более управляемыми и предсказуемыми, а сам он - более восприимчивым к внешним влияниям и давлениям, менее репрессивным, одним словом - более "нормальным". Это естественный процесс, который идет уже сейчас, но мудрая, спокойная и сдержанная политика других стран может немало способствовать ему.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

2002 кёнъчже сонъчжанъюль чхучжонъ кёльгва (Результаты оценки экономического роста Северной Кореи за 2002 ".). Сеул: Bank of Korea, 2003.

Им Со-хви. Пап пода то чунъхан ингвон оди иссна? (Где права человека быть важнее еды?). Хангере 21,14 октября 2004.

Ичхёчжин ирым (Забытые имена). Сеул: Сидэ чонъсин, 2004.

Кан Чхоль-хван. Пукхан кёгвасо сок-ый Намхан (Южная Корея в северокорейских учебниках) // Чосон ильбо .7.12.2001.

Кан Чхоль-хван. Пукхан чанъмаданъ-есо Намхан санъпхум пультхи нанда (Блеск южнокорейских товаров на северокорейском рынке) // Чосон ильбо. 17.04.2002(1).

Кан Чхоль-хван. Намхан санъпхум-ый чхос кёнъхом (Первая встреча с южнокорейскими товарами) // Чосон ильбо. 24.04.2002(2).

Квон Чонъ-хёнъ. Ким Чжонъ-иль сэнъиль наль янъмаль 10 ман колле пачхёсста (Подарила 100 тысяч пар носков в день рождения Ким Чжон Ира) // Daily NK. 27.04.2005.

Ким Ми-ёнъ. Куккёнъ тосидыль "Пхёнъянъ-и ан пуропта" (Приграничные города "не завидуют Пхеньяну") // Чосон ильбо. 7.09.2001.

Ким Чи-банъ. Тхальбукчжа чонъчхэк кынбон пёнхва сигыпхада (Требуется серьёзный пересмотр политики в отношении перебежчиков) // Кукмин ильбо. 18.08.2004.

Ким Ый-гу. Пукхан-есодо Намхан TV сичхонъ ([Я] смотрел южнокорейское телевидение в Северной Корее) // Кукмин ильбо. 23.08.2002.

Ли Ён-гук. На-нын Ким Чонъиль кёнъховон иосста (Я был телохранителем Ким Чен Ира). Сеул: Сидэ чхонъсин, 2004.

Ли Кё-гван. Саноп сисоль кадонъюль 77%-ро кхыге хянъсанъ (Заметное увеличение загруженности промышленного оборудования до [уровня] 77%) // Чосон ильбо. 9.04.2001.

Ли Кё-гван. Пукхан-ый синхынъ квонрёкчжа-дыль (Новые влиятельные силы в Северной Корее) // Чу-ган чосон. 19.07.2003.

стр. 110

Ли Ми-сук. Касыми уллин тхальбукчжа е-меиль" (Эмоциональный e-mail от перебежчика) // Мунхва ильбо. 28.05.2002.

Ли Хё-бом, Чхве Хён-хо. Пукхан кёгвасо-рыль тхонъхан чхонъсонён качхигван ёнгу: Кодынъ чунъхак-кё "Конъсанчжуый тодок" 3,4 хакнён чунъсим-ыро. (Изучение системы ценностей молодёжи по северокорейским учебникам: на основе учебников по "Коммунистической морали" для 3 и 4 классов старшей школы) // Пукхан ёнгу хакхвебо. Сеул, 2000. N 2.

Пак Ёнъ-сок. Тхальбукчжа 67% "Пук-е саль ттэ намхан панъсонъ тыросста " (67% перебежчиков "слушали южнокорейское радио, когда жили в Северной Корее") // Чосон ильбо. 28.02.2003.

Пак Кын-хо. Пук: саринчжок инпхылле, пинбу кёкчха симхва (Север: растущий разрыв между богатыми и бедными и убийственная инфляция) // Сегйе ильбо. 22.11.2004.

Пук ковичхынъ синседэ 'нам пхесён чохсыпнида' (Среди детей северокорейской элиты "Южно[корей-ская] мода - это круто") // Сегйе ильбо. 16.09.2003.

Пукхан "чихапучжа" чепоп ныране (Заметное увеличение числа "подпольных богачей" в Северной Корее) //Daily NK. 22.04.2005.

Син Сынъ-гун. Пукхан, мокко сальман хаётта (Северная Корея: достаточно ли просто есть, чтоб жить)? // Хангере 21. N 404. 10.04.2002.

Со Тонъ-ик. Инмин-ый санын мосып (Как живут массы). Т. 2. Сеул: Чарёвон, 1995. Туманганъ-ый коннон сарамдыль (Люди, перешедшие Туманган). Сеул: Чонъдо чхульпхан, 1999. Тхальбук 25 мёнъ Соуль точхак (Прибытие 25 перебежчиков в Сеул) // Сегйе ильбо. 19.03.2003.

Хан Ёнъ-чжин. Пук-гва хэнды-пхон тхонъхва, пам пода ныч-и юри (Лучше с Севером разговаривать по мобильному не ночью, а днём) // Daily NK. 1.08.2005.

Хан Чанъ-хви. "Пук сильсанъ аллириё ..." Тхальбукчжа хомпхи кэчхоль (Рассказать о реальной ситуации на Севере... Домашняя страница перебежчика) // Кукмин ильбо. 6.07.2004.

Хонъ Ик-пхё. Чепхо тхальбукчжа Хангук хэнъ химдыль тыс (Отправка арестованных северокорейских беженцев в Южную Корею представляется сложной) // Кёнъхянъ синмун. 28.10.2004.

Хонъ Ин-пхё. "Нам Чосон санъпхум чохаё", Пукхан-е пхунын 'Нампхунъ' ("Южнокорейские товары -это круто": южнокорейская мания в Северной Корее) // Кёнъхянъ синмун. 17.03.2004.

Чо Вон-ик. Нам тэчжунъ мунхва ёльпхунъ (Высокая популярность южнокорейской массовой культуры [в Северной Корее]) // Сегйе ильбо. 8.12.2003.

Чо Хо-ён. Тхальбукчжа сахве чогунъ ёсое кодэ номоя (Пять ритуалов инициации в социальной адаптации перебежчиков с Севера). // Кёнъхянъ синмун. 17.03.1999.

Чу Сонъ-ха. 300 ман вон имён, чаю Тэхан пхум-е... унмёнъ кон тобак (Если у вас есть 3 миллиона вон -вы в Свободной Корее: игра с судьбой) // Тонъа ильбо. 20.11.2004.

Чхве Пон-дэ, Ку Кап-у. Пукхан тоси "нонъмин сичжанъ" хёнъсонъ квачжонъ-ый ихэнърончжок хамый: 1950 - 1980 нёндэ Синыйчжу, Чхонъчжин, Хйесан-ый саре-рыль чунъсим-ыро (Исследование динамики процесса формирования "крестьянских рынков" в северокорейском городе: на основе примера городов Синыйчжу, Чхончжин и Хесан в 1950 - 1980-е годы) // Хёндэ пукхан ёнгу. 2003. N 2.

Чхве Чэ-ёнъ, Чо Хо-ён. Чхвегын ттынын инчжикоп - пусуип ссольссоль унчжонса (Работа, популярная в последнее время - водитель с легким дополнительным доходом) // Кёнхянъ синмун. 28.05.2001.

Юн Хо-у. Пукхан пёнхва имгйечжом торипхаёсста (Перемены в Северной Корее прошли критическую точку) // Newsmaker. 3.07.2004.

Bialer S. Stalin's Successors: Leadership, Stability, and Change in the Soviet Union. Cambridge: Cambridge University Press, 1980.

Cell Phones Spark ' Communication Revolution' in N.K. // Digital Choson, 2 декабря 2004. Получено с http://en-glish.chosun.com/w21data/html/news/200412/200412020030.html.

Goodkind D., West L. The North Korean Famine and Its Demographic Impact // Population and Development Review. 2001. N 2. (June).

Hunter H. -L. Kim Il-song's North Korea. Westport, Conn.: Praeger Publishers, 1999. Reichman H. Reconsidering "Stalinism" // Theory and Society. 1988. N 1.

Permanent link to this publication: