Есть в творчестве Бунина одна особенность: пожалуй, ни у кого из русских авторов, кроме него, не встречаются так часто описания звезд и созвездий, разве лишь Тютчев, может быть, сравним с ним по своей пристрастности к небесному своду, "сияющему славой звездной".

Об особой любви к звездам Бунин говорит сам:

Не устану воспевать вас, звезды!

Вечно вы таинственны и юны.

С детских лет я робко постигаю

Темных бездн сияющие руны.

("Не устану воспевать вас, звезды...")

В стихотворении "Ночь" он пишет:

Ищу я в этом мире сочетанья

Прекрасного и вечного. Вдали

Я вижу ночь: пески среди молчанья

И звездный свет над сумраком земли.

Как письмена, мерцают в тверди синей

Плеяды, Вега, Марс и Орион.

Люблю я их теченье над пустыней

И тайный смысл их царственных имен!

В произведениях Бунина встречаются не только общеизвестные Венера, Марс, Полярная Звезда, ковш Большой Медведицы и Млечный путь, но и Сириус (любимая звезда!), Арктур, Вега, Юпитер, созвездия Капеллы, Волопаса, Ориона, Скорпиона, Пса, Плеяды, Канопуса, Ворона, Южный Крест...

Детство Бунин провел в глухом поместье в воронежской лесостепи, где небо широко открыто, а неторопливый уклад жизни создает условия для созерцания. Интерес к звездам возник у него с самых ранних лет. О его истоках писатель говорит в "Жизни Арсеньева", и, видимо, мать была тем человеком, который обратил внимание к звездному небу: "Выйдешь - огня в зале нет, только ясная луна в высоте за окнами, зал пуст, величав, полон словно тончайшим дымом, а она (ель. - А.А. ), густая, в своем хвойном, траурном от снега облачении,

стр. 29

царственно высится за стеклами, уходит острием в чистую прозрачную и бездонную куполообразную синеву, где белеет, серебрится широко раскинутое созвездие Ориона, а ниже, в светлой пустоте небосклона, остро блещет, содрогается лазурными алмазами великолепный Сириус, любимая звезда матери" (Цит. по: Бунин И.А. Собр. соч.: В 4 т. М., 1988).

Сириус станет и любимой звездой Бунина, о которой он напишет стихотворение-романс:

Где ты, звезда моя заветная,

Венец небесный красоты?

Очарованье безответное

Снегов и лунной высоты?

("Сириус")

Возможно, Сириус, звезда Изиды, древнеегипетской богини плодородия, особо привлекал Бунина и как символ эроса творческого.

Контраст между вечной красотой звезд и быстротечной красотой жизни земной - молодостью, любовью, приходящими на миг и уходящими навсегда, контраст между Божеским и человеческим, пронизывает острой болью стихи и прозу Бунина:

Как ныне я, мирьяды глаз следили

Их древний путь. И в глубине веков

Все, для кого они во тьме светили,

Исчезли в ней, как след среди песков:

Их было много. Нежных и любивших,

И девушек, и юношей, и жен,

Ночей и звезд, прозрачно-серебривших

Евфрат и Нил, Мемфис и Вавилон!

"Ночь"

И все же не только боль, но и дерзновенная надежда:

И быть может, я пойму вас, звезды,

И мечта, быть может, воплотится,

Что земным надеждам и печалям

Суждено с небесной тайной слиться!

("Не устану воспевать вас, звезды...")

Через образы звезд приходит чувство небесной тайны, чувство Бога. Так, в стихотворении "Бог" читаем:

Он в ветре был, в моей душе бездонной -

И содрогался синим блеском звезд

В лазури неба, чистой и огромной.

стр. 30

Звезды у Бунина не просто деталь пейзажа - они символ. Через них соединяются времена, пространства, божественное и земное. В них мистически-таинственный смысл, и они являются в наиболее важные, драматические моменты: любовное объяснение, последнее свидание, смерть, размышления о смысле жизни, о Боге... Часто описанием звезд рассказ заканчивается: "Танька", "Птицы небесные", "Кастрюк", "Поздний час", "Братья", "Обуза", "Ночь" и др. В звездах - вселенская, не постижимая человеческим разумом связь всего со всем: отсюда повторяющийся в разных рассказах образ хрустальных нитей, льющихся к земле ("Ночь", "Птицы небесные", "Море богов"). Образ противоречивый, ибо одновременно дает ощутить и пропасть между земным и Божеским: "Треугольником дрожащего расплавленного золота висела там Венера. Марс и Арктур искрились высоко на западе. И все звезды, мелкие и крупные, так отделялись от бездонного неба, так были ярки и чисты, что золотые хрустальные нити текли от них чуть не до самых снегов, отражавших их блеск".

И сразу переход на земное, как своеобразный прием контраста между земным и небесным, преходящим и вечным: "Горели огни по избам на селе, петухи как бы убаюкивали нежноусталый склоняющийся полумесяц. И с звонким скрипом, с визгом въезжала в ворота знакомая тройка - вся серо-кучерявая от инея, с белыми пушистыми ресницами. И рядом - тема смерти, которая часто возникает при описании звезд: "Когда студент подбежал к саням, мать и кучер в один голос крикнули ему, что на знаменской дороге лежит мертвое тело" ("Птицы небесные").

В рассказе "Игнат" "над темной каймой леса поднимается большой красный Марс", предвещая кровавую развязку - измену, убийство.

Тот же контраст между темным и космическим, сиюминутным и вечным, соизмеримым и неизмеримым - в повести "Суходол": "А ночи, темные, теплые, с лиловыми тучками, были спокойны, спокойны. Сонно бежал и струился лепет сонных тополей. Зарница осторожно мелькала над темным Трошиным лесом - и тепло, сухо пахло дубом. Возле леса, над равнинами овсов, на прогалине неба среди туч, горел серебряным треугольником, могильным голубцом Скорпион". Малое и необозримое, зерна Волопаса и обычная деревенская мельница, какой-то безвестный Трошин лес и созвездие Скорпиона, озаряющее полмира.

В рассказе "Кастрюк" звезды для крестьянина - олицетворение Божьих сил: "А когда лошади спокойно вникли в корм и прекратилась возня улегшихся рядышком ребятишек, смех над коростелью, которая так скрипит, что дергает нога об ногу, дед постлал себе у межи полушубок, зипун и с чистым сердцем, с благословением стал на колени и долго молился на темное, звездное, прекрасное небо, на мерцающий Млечный Путь - светлую дорогу ко граду Иерусалиму."

стр. 31

После описания разговора со стариком о собственности на землю, о смерти, автор заканчивает рассказ "Обуза" так: "Я вышел и, опять через сад, пошел на гумно, в поле. Далеко насквозь виден голый сад. Низко стоит и мистически-радостно смотрит из-за далеких вековых берез, белеющих стволами возле вала, какая-то крупная звезда". Звезда здесь символ высшей надмирной свободы, чуждой земных забот. Оттого она и сияет так радостно - ничто земное ее не тяготит...

В "Позднем часе" герой, от лица которого ведется повествование, через много лет попадает ночью в город, где прошла его молодость. Он находит скамью, где объяснялся в любви девушке, и вспоминает, что когда смотрел в эти мгновения на небо, то видел в нем зеленую звезду, которая "будто что-то беззвучно говорила". В финале рассказа он находит кладбище, могилу любимой: "...передо мной, на ровном месте, среди сухих трав, одиноко лежал удлиненный и довольно узкий камень, возглавием к стене. Из-за стены же дивным самоцветом глядела невысокая зеленая звезда, лучистая, как та, прежняя, но немая, неподвижная". Звезда, единственная свидетельница давней любви, которой уже нет в душе героя, приобретает значение мистического символа, в котором соединяются любовь и смерть. Так образ звезды становится главным в повествовании.

Ледяной блеск звезд в рассказе "Холодная осень" предвещает расставание любящих навсегда: "Мы в тот вечер сидели тихо, лишь изредка обменивались незначительными словами, преувеличенно спокойными, скрывая свои тайные мысли и чувства. С притворной простотой сказал отец и про осень. Я подошла к балконной двери и протерла стекло платком: в саду, на черном небе, ярко и остро сверкали чистые ледяные звезды. Отец курил, откинувшись в кресле, рассеянно глядя на висевшую над столом жаркую лампу, мама, в очках, старательно зашивала под ее светом маленький шелковый мешочек, - мы знали какой, - и это было и трогательно и жутко. (...) Одевшись, мы прошли через столовую на балкон, сошли в сад. Сперва было так темно, что я держалась за его рукав. Потом стали обозначаться в светлеющем небе черные сучья, осыпанные минерально блестящими звездами. Он, приостановясь, обернулся к дому:

- Посмотри, как совсем особенно, по-осеннему светят окна дома. Буду жив, вечно буду помнить этот вечер..."

При свидетельстве звезд звучит тема любви и смерти, вновь трагический контраст, болезненный разрыв между человеческим и сверхчеловеческим (ледяной свет звезд и теплый свет окон).

Говоря о теме звезд в творчестве Бунина, конечно, нельзя не упомянуть религиозно-философский рассказ "Ночь". Звездное небо - великолепный лирический аккомпанемент к размышлениям на протяжении всего рассказа, своеобразный резонатор, усиливающий его звучание: "Юпитер достиг предельной высоты своей. И предельного

стр. 32

молчания, предельной неподвижности перед лицом его, предельного часа своей красоты и величия достигла ночь (...) Еще царственнее и грознее стал необъятный и бездонный храм полнозвездного неба, -уже много крупных предутренних звезд взошло на него. И уже совсем отвесно падает туманнозолотистый столп сияния в млечную зеркальность летаргией объятого моря..." Этот рассказ - глубокий художественный самоанализ автора, исследование недр человеческой души.

Бунин предполагает в себе существование особо выраженной наследственной памяти: "Мое рождение никак не есть мое начало. Мое начало в этой (совершенно непостижимой для меня) тьме, в которой я был зачат до рождения, и в моем отце, в матери, в дедах, прадедах, ибо ведь они тоже я, только в несколько иной форме, из которой весьма многое повторялось во мне почти тождественно".

В произведениях Бунина мы чувствуем одиночество человека перед лицом гигантского, загадочного Космоса, и в то же время тайную взаимосвязь, соотнесенность с ним. Исчезают сугубо национальные рамки. Звезды становятся у писателя символом человеческого всеединства, напоминанием о том, что, как сказано в рассказе "Братья", "все люди имеют одно сердце".

Permanent link to this publication: