Конфессиональное многообразие всегда являлось особенностью региона Ближнего Востока. Необходимость обеспечения мирного сосуществования в рамках неоднородного в религиозном плане общества способствовала зарождению уникальной системы комплексной организации социально-политических отношений - политического конфессионализма. В основе этого феномена лежат два элемента: собственно "конфессиональный" (фр. confessionelle) - основанный на религиозной принадлежности и солидарности членов общества, и "общинный" (фр. communautaire) - опирающийся на семейно-родовые, патронажно-клиентские и территориальные связи. Все это в совокупности определяет социально-политический статус и положение личности в государстве [Dagher, 2001, р. 132; Khalaf, 2003, р. 110 - 111]. В многоконфессиональных государствах религиозные меньшинства выступают на политической арене как квазинациональные группы, как обособленные социально-культурные, а иногда и социально-экономические общности. В такой ситуации, утрачивая значение мировоззренческой системы, религия сохраняет лишь значение мощной консолидирующей силы [Ислам в современной политике..., 1986, с. 208].

В наиболее полной форме конфессионализм на Арабском Востоке проявился под внешним влиянием в конце XIX - начале XX в. на территории Ливана, входившего тогда в состав Османской империи. В то время конфессионализм, с одной стороны, выступал в качестве промежуточного этапа между крушением феодального общества и становлением независимого национального государства, а с другой - облегчал Порте контроль над ситуацией в многоконфессиональном Ливане [Makdisi, 2000, р. 166 - 167, 174]. Позднее Франция проводила в Сирии и Ливане аналогичную политику опоры на этноконфессиональные меньшинства, чтобы противодействовать росту идей арабского национализма и национально-освободительного движения. После завоевания Ливаном национальной независимости конфессиональная система сразу же обнаружила свои негативные последствия. Каждая община отстаивала собственную идентичность, а ее политические и экономические интересы нередко имели приоритет над государственными. Расхождения в воззрениях представителей различных конфессий крайне затрудняли достижение внутреннего согласия в процессе формирования единой ливанской нации.

В небольшом Ливане сегодня проживают представители по меньшей мере 17 конфессий. В силу этого Ливан превратился в своего рода "нервный центр" региона, где непосредственно ощущаются все социально-политические противоречия: ближневосточный конфликт, война в Ираке, кризис вокруг ядерной программы Ирана, американо-сирийское противостояние, "карикатурный" скандал и т.д.

Особую роль в Ливане традиционно играют христиане-марониты. По последним данным, они составляют примерно 20% (около 700 тыс. человек) населения страны, яв-

стр. 35
ляясь третьей по численности религиозной общиной в Ливане и первой среди христианских конфессий. Маронитская община численно уступает суннитам (около 25% населения) и шиитам (почти 30%) [Syria after Lebanon..., 2005], она является одним из наиболее активных участников ливанской политической жизни. И если мусульманские общины в стране нередко конкурируют друг с другом, то марониты на политической арене зачастую действовали и действуют от имени всех ливанских христиан.

Марониты прошли путь от малочисленной сельскохозяйственной общины к вершине конфессиональной пирамиды ливанского общества, сохраняя такое положение уже более 60 лет. Именно марониты получили наибольшие преимущества в результате функционирования системы политического конфессионализма. Она стала важным фактором, способствовавшим политическому успеху общины до начала 1970-х гг., а также позволила им избежать полной маргинализации после завершения гражданской войны 1975 - 1990 гг., когда в политическом истеблишменте страны произошли серьезные изменения, выразившиеся, в частности, в значительном усилении позиций ливанских мусульман, особенно шиитской общины. Нынешнее доминирование шиитов в военно-политической области вызывает серьезные опасения прежде всего у представителей христианских общин. Со стороны нового мусульманского большинства периодически звучат призывы к ликвидации конфессиональной системы, а также пересмотру Национального пакта 1943 г. и Таифских соглашений 1989 г. - основ современной ливанской государственности и механизма поддержания статус кво. В сложившихся условиях марониты стоят перед выбором. Им необходимо заново определить свою роль в изменившемся обществе и попытаться выстроить доверительные отношения с окружающим их мусульманским миром, что потребует пересмотра ряда традиционных политических принципов маронитской общины, формировавшихся параллельно с развитием конфессиональной системы.

В истории становления современного Ливана конфессионализм отнюдь не противоречил процессу секуляризации. Каждая из ведущих религиозных общин ко второй половине XX в. выдвинула собственную идеологию, ставшую светским выражением конфессиональных интересов. Так, сунниты становились на позиции арабского национализма, друзы - "прогрессивного социализма", шииты отстаивали принципы эгалитаризма. Первыми же на этот путь стали именно марониты, которые еще с начала XX столетия выдвинули концепцию "ливанского национализма" [Harik, 2003, р. 23]. Изначально "ливанский национализм" подразумевал "веру в существование единой ливанской нации" [Халифе, 2004, с. 446]. Позднее, к середине 1970-х гг., в оборот вошло такое производное понятие, как "маронизм", который явился дальнейшим развитием партикуляристских устремлений маронитов. Он позиционировал маронитскую общину как главного гаранта сохранения ливанской идентичности и государственности. Доктрина вызвала преимущественно негативное отношение представителей других конфессий. Во многом это было связано с тем, что маронизм отличали такие черты, как радикальный подход к реализации принципов ливанского национализма, стремление к маронитскому господству в управлении Ливаном, склонность к изоляционизму, настороженное отношение к сотрудничеству с остальным арабским миром. Таким образом, идеология, изначально основанная на признании особого пути исторического развития Ливана и его выделении из "единой арабской нации", со временем трансформировалась в идею превосходства и особого положения маронитов даже по отношению к другим ливанцам [Райес, 1988, с. 33 - 34].

* * *

Согласно официальной церковной доктрине, возникновение маронитской общины связано с деятельностью отшельника Маруна (ум. 410), жившего на северо-западе Сирии в окрестности города Халеб. Послушники основанного после его смерти монасты-

стр. 36
ря снискали репутацию ярых защитников официального христианского вероучения, определенного на Халкидонском соборе 451 г. В VI в. монастырь стал крупным религиозным центром, откуда пропагандировались идеи халкидонитов (представителей официального православия) и велась полемика с монофизитами1. В результате арабских завоеваний марониты оказались изолированы от своих единоверцев и в 687 г. провозгласили собственным патриархом Юханну Маруна ас-Саруми. Независимость в церковных вопросах подкреплялась и экономическим обособлением маронитов, опиравшихся на самодостаточную сельскую экономику, центром которой было монастырское хозяйство.

Возникшая в сирийской культурной среде община сохраняла свою изоляцию и не имела никаких отношений с эллинизированным населением крупных прибрежных левантийских городов, за счет которых пополнялась православная община Византийской империи [Valognes, 1994, р. 370]. Противостояние между маронитами и монофизитами нередко доходило до вооруженных столкновений. Монофизиты пользовались поддержкой Ирана, стремившегося к ослаблению Византии за счет разжигания религиозных противоречий внутри империи [Khalifah, 2001, р. 21]. Изолированность маронитов позволяла им противостоять чуждым религиозным влияниям, а при необходимости силой отстаивать интересы и чистоту своего учения. Однако община не смогла существовать под постоянным давлением длительное время. С VII в. марониты начинают перебираться из Западной Сирии в северную часть Ливанских гор. В X в. из-за постоянных арабо-византийских столкновений в Сирии миграция маронитов приняла массовый характер, а в XI столетии община почти в полном составе переместилась на территорию нынешнего Ливана.

Современные историки сходятся на том, что со становлением независимой церковной организации марониты приняли доктрину монофелизма2 с целью окончательного обособления от официальной церкви и византийских властей. При этом принадлежность к этому признанному еретическим учению на определенном этапе затрудняла сближение маронитов с Ватиканом [Муса, 2004, с. 317], поэтому с конца XV в. Маронитская церковь начала пропагандировать тезис об "исконном правоверии" маронитов [Salibi, 1991, р. 44 - 45].

Относительно этнического происхождения общины можно привести, по меньшей мере, три точки зрения: марониты считаются потомками финикийцев, последователями мардаитов3 иранского или анатолийского происхождения, а также арабами, проникшими в Левант до арабских завоеваний [Valognes, 1994, р. 369]. Отстаивая тезис о неарабском происхождении маронитов, их собственная историография стремилась доказать, что марониты были не просто христианской общиной, а полноценной "нацией", которая находилась в союзе с Византией и противостояла "экспансии ислама" [Муса, 2004, с. 260]. В то же время современные исследователи, в частности известный ливанский историк К. Салиби, утверждают, что марониты, вероятнее всего, были арабским племенем или конфедерацией племен, значительная часть которых переселилась в Левант и находилась на службе у Византии в доисламскую эпоху. Он приводит конкрет-

1 Монофизитство - богословско-догматическое направление в христианстве, возникшее в Византии в V в. (осуждено как ересь на Халкидонском соборе 451 г.). Сторонники этого учения утверждают, что Христу присуща лишь одна природа - божественная [см.: Денисов, 1994, с. 97].

2 Монофелизм - христианское богословско-догматическое учение, возникшее в начале VII в. и утверждавшее, что Христос имел две сущности - божественную и человеческую, но единую волю. Эту богословскую доктрину, представлявшую собой компромисс между учением монофизитов и официальной церкви, выдвинул константинопольский патриарх Сергий при поддержке византийского императора Ираклия - покровителя монастыря св. Маруна. Монофелитство было отвергнуто и монофизитами, и православными, а VI вселенский собор 680 - 681 гг. осудил учение как еретическое [Денисов, 1994. с. 105 - 106].

3 Мардаиты (араб. марада - мятежники) - христианские вооруженные формирования, проводившие рейды во владения Халифата Омейядов в Леванте [Salibi. 1991, р. 175 - 176].

стр. 37
ные сведения о происхождении маронитов, отмечая, что изначально они жили в оазисе на границе современных Саудовской Аравии и Йемена [Firro, 2003. р. 44].

Последующие периоды истории маронитов связаны с их утверждением сначала в северной части Ливана (Бшарре, Батрун, Джбейль) и постепенным распространением практически по всей территории страны. Заселение маронитами центральной и южной частей Ливанских гор началось после карательных экспедиций мамлюков в Кисраван в 1291 и 1306 гг., когда Египет, недовольный усилением шиитских нотаблей, начал силой изгонять шиитское население из этих районов. В результате были созданы предпосылки для последующего освоения этих территорий маронитами. В османский период, начиная с XVI в., маронитская миграция поощрялась местными суннитскими властями как противовес и гарантия против возвращения в Кисраван шиитов. Росту численности маронитской общины в этом районе способствовал и тот факт, что некоторые местные шииты принимали христианство маронитского толка, чтобы уберечься от гонений [Picard, 2002, р. 14]. Подчиненные османским властям лидеры туркоманских племен, владевших в то время Кисраваном, приглашали маронитских нотаблей в качестве своих экономических агентов и управляющих. Уже тогда марониты выделялись достаточно высоким уровнем образования, были знакомы с различными ремеслами [Fawaz, 1994, р. 18].

Маронитские крестьяне зарекомендовали себя как искусные земледельцы, что обусловило готовность практически всех местных правителей Горного Ливана способствовать миграции маронитов на подконтрольные им территории [Valognes, 1994, р. 376]. За счет маронитского крестьянства мусульманские власти также восполняли потери в рабочей силе, нанесенные многочисленными усобицами. Марониты отличались особым трудолюбием и традиционной склонностью к сельскохозяйственному труду, что особенно ценилось при производстве шелка. Тутовый шелкопряд разводился в Горном Ливане с конца VI в., а после появления в Леванте крестоносцев в конце XI в. для местных производителей открылся и европейский рынок. До конца XIX в. шелководство являлось наиболее доходным занятием в районе. При этом искусные маронитские крестьяне способствовали значительному росту производства шелка, а следовательно, и увеличению благосостояния местных феодалов [Смилянская, 1965, с. 7 - 8].

К XVI в., еще до массовой миграции в центральные и южные районы Ливана, численность общины достигала уже 100 тыс. человек, за следующие два столетия она выросла в полтора раза. К началу XIX в. марониты составляли большинство во всех районах смешанного населения, за исключением друзского Шуфа. К середине XIX в. они составляли 2/3 населения и в традиционно друзских районах Горного Ливана [Fawaz, 1994, р. 29; Родионов, 1982, с. 18, 33]. Такой рост численности населения не мог пройти бесследно для экономического потенциала Ливанских гор. Так, к концу XIX в. обозначилась недостаточность ресурсов Горного Ливана для обеспечения потребностей растущего населения. В 1840 г. население горных районов достигло 200 тыс. человек. При плотности 100 человек на 1 кв.км обрабатываемых земель это был естественный предел для данных территорий [Fawaz, 1994, р. 236]. К тому же значительный ущерб хозяйству Горного Ливана был нанесен во время друзско-маронитских вооруженных столкновений 1841 - 1860 гг., особенно в 1860 г., когда было разрушено несколько сот деревень и разорено около 117 тыс. кв.км сельскохозяйственных угодий. Это привело к значительному сокращению продуктивности ливанской экономики. Например, урожай местной пшеницы даже в 1882 г. обеспечивал лишь четверть потребностей населения района, остальное же приходилось закупать в долине Бекаа или прибрежных городах, т. е. уже за пределами Мутасаррифийи Горного Ливана [Петкович, 1885, с. 175]. Упадок ливанской экономики сопровождался миграцией населения гор сначала в Бейрут, куда уже переместился центр экономической жизни, а затем в Египет, Европу, Северную и Южную Америку [Sneifer-Perri, 1995, р. 17].

стр. 38
В то же время, несмотря на все негативные тенденции, маронитская община оставалась наиболее многочисленной и материально обеспеченной. Согласно переписи 1862 г., на территории Горного Ливана проживало 115096 маронитов; в 1882 г. их численность оценивалась уже примерно в 150 тыс. человек. Во второй половине XIX в. маронитская община была самым крупным собственником в Горном Ливане и владела около 50% недвижимого имущества. Ближайшие конкуренты маронитов - друзы - владели примерно 23.8% [Петкович, 1885, с. 124, 158 - 159]. Несмотря на это, марониты столкнулись с проблемой обеспечения продовольствием в условиях значительного замедления темпов экономического развития. В такой ситуации наиболее логичным решением было обеспечение непосредственного доступа администрации Горного Ливана к крупным портовым городам (Бейрут, Триполи, Саида) и сельскохозяйственным угодьям восточнее и южнее Ливанского хребта.

Параллельно с укреплением благосостояния общины и ростом миграционной активности интенсифицировалась и ее политическая деятельность. Именно она способствовала преодолению социально-экономического кризиса Горного Ливана. Активное вовлечение маронитов в политические процессы началось в XVII в. при эмире Фахраддине II (1590 - 1633) из друзской династии Маанов, когда маронитский род Хазинов впервые в истории общины получил феодальный титул и статус мукатааджиев. Отныне маронитская знать кроме сбора налогов со своих единоверцев осуществляла судебную и административную власть в пределах пожалованного района (мукатаа или акта), созывала и возглавляла вооруженные ополчения [Родионов, 1982, с. 21]. Учитывая важную роль маронитского крестьянства в обеспечении благосостояния друзских земель, а также растущее экономическое могущество маронитской церкви, Мааны, а впоследствии и союзная им суннитская династия Шихабов все больше сближались с маронитской элитой [Петкович, 1885, с. 123]. Важной вехой в истории маронитов считаются 1770-е гг., когда эмиры из династии Шихабов (сунниты), а также представители союзного им рода Абиллама (друзы) перешли в маронизм4, что позволило им значительно расширить свой авторитет среди маронитского населения, составлявшего к тому времени большинство в эмирате Горного Ливана.

Политическое доминирование маронитов явно проявилось при эмире Башире II Шихабе (1790 - 1841), когда былое могущество друзских феодалов было практически сведено к нулю, а их место заняла маронитская знать. Впервые в истории Горного Ливана эмир превратился из "первого среди равных" в независимого единоличного правителя, который в обход всех традиций раздал ключевые посты своим родственникам и наиболее близким союзникам, нарушив функционирование традиционных властных институтов, созданных и отлаженных во времена друзского правления.

Изменение традиционного уклада жизни и сложившегося механизма межконфессионального сотрудничества в Горном Ливане протекало на фоне вовлечения Ливана в большую региональную политику, в том числе в вооруженные конфликты на Ближнем Востоке. Данное обстоятельство способствовало политизации и милитаризации всего населения, вне зависимости от его конфессиональной принадлежности. Во время египетской оккупации Сирии (1832 - 1840) с египтянами активно сотрудничал эмир Горного Ливана Башир II. С одной стороны, это благоприятствовало укреплению могущества маронитского эмира, его большей независимости от Стамбула, а с другой - несомненно создавало предпосылки для развития антагонизма между маронитами и друзами. Друзские феодалы были не только лишены многих традиционных привилегий, но и несли значительные материальные потери. Военная политика египтян, а также явные злоупотребления маронитских ростовщиков в условиях египетской оккупации

4 Историки сомневаются в конкретных именах и датах, так как эмиры-"вероотступники" долгое время скрывали переход в другую веру [Тимофеев, 2003. с. 453].

стр. 39
приводили к разорению друзских крестьян [Смилянская, 1965, с. 90]. Кроме того, использование властями эмирата членов одной религиозной общины для подавления волнений в другой способствовало возникновению межконфессиональной розни. Так, в 1820 г., еще до египетского вторжения, эмир Башир II потребовал от друзских нотаблей Шуфа подавить местное восстание маронитских крестьян. А в 1837 - 1838 гг. он передал в подчинение командующему египетскими войсками в Сирии Ибрагиму-паше христианские формирования для подавления друзских восстаний в Хауране и Вади ат-Тайм [Ганнам, 1998, с. 116]. Численно превосходящие марониты объективно претендовали на господство теперь уже и в исконно друзских районах, что грозило еще больше ослабить друзских феодалов. После ликвидации эмирата Шихабов в 1842 г. межконфессиональное противостояние более не сдерживалось какими-либо властными институтами и приняло открытую форму.

Эскалация конфессиональной междоусобицы в Ливане, который находился в орбите геополитических интересов "Великих держав", прежде всего Англии и Франции, заставила их обратить внимание на реструктуризацию политической системы эмирата. Процесс начался с разделения Горного Ливана после первого друзско-маронитского столкновения в 1841 г. на две каймакамийи (округа): христианскую северную и друзскую южную. Главы округов должны были подчиняться турецкой администрации в Бейруте. План был предложен австрийским канцлером К. Меттернихом и стал компромиссом между французским стремлением к реставрации династии Шихабов и желанием Порты сохранить прямое управление страной. Нововведение не привело к мирному сосуществованию ливанцев и скорее усугубило религиозные трения, чем сократило их. Христиане составляли подавляющее большинство в северной каймакамийи. На юге же их численность равнялась не менее 2/3 населения [Fawaz, 1994, р. 29]. Новая организация управления Ливаном закрепила религиозный сепаратизм, поддерживала антагонизм друзов и маронитов, и, следовательно, предоставляла Порте и европейским державам предлоги для вмешательства в ливанские дела.

Административно-территориальная реорганизация Ливана также усугубила противоречия, связанные с переделом собственности. События 1841 - 1860 гг. характеризовались тесной взаимосвязью между конфессиональными противоречиями и конфликтом хозяйствующих субъектов. В районах со смешанным населением ситуация обострялась в результате выступлений маронитских крестьян против друзской знати [Смилянская, 1965, с. 125]. Антифеодальные настроения маронитов поощрялись духовенством, также участвовавшим в борьбе за власть и имевшим экономические интересы как на маронитских, так и на друзских территориях. Одновременно церковь сохраняла и даже укрепляла свое положение как объединяющей силы маронитской общины. Первое время духовенство выступало главным связующим звеном между маронитскими семьями, переселявшимися в друзские земли [Salibi, 2003, р. 114]. В дальнейшем, в связи с установлением маронитского господства в Ливанских горах, церковь принимала непосредственное участие в политической борьбе. При этом религия становилась инструментом обозначения не столько культурной, сколько политической ориентации в условиях отсутствия сформировавшихся политических идеологий [Reflexion..., 1993 - 1994, р. 234]. Более того, церковь была способна подменять светское руководство с целью предотвращения вакуума власти, особенно в переходные периоды, как, например, после ликвидации эмирата Шихабов в 1842 г.

В то же время друзские нотабли, столкнувшись с жесткой политикой Башира Шихаба в период египетской оккупации, отчетливо увидели все пагубные последствия заселения маронитами Шуфа. Друзы столкнулись с необходимостью серьезных шагов для радикального ограничения влияния маронитов на собственных территориях. Теперь христиане открыто покушались на власть и социальный статус друзских феодалов. Своего рода сигналом для друзов стало антифеодальное восстание маронитских

стр. 40
крестьян в 1858 г. в Кисраване, после которого друзские нотабли начали готовиться к превентивным действиям, поощряя чувства конфессиональной обособленности у рядовых членов своей общины.

Значительный вклад в усиление межконфессиональной розни внесла и Порта. С целью преодоления все более заметного в середине XIX в. экономического и военно-политического упадка османские власти в рамках Танзимата (1839 - 1876) провели ряд преобразований для централизации административного аппарата и упрочения влияния Стамбула в подконтрольных провинциях. Особое влияние на ситуацию оказали законы, предусматривавшие равенство гражданских прав, отмену смертной казни за "вероотступничество", уравнение в правах всего населения Османской империи вне зависимости от его национальной и конфессиональной принадлежности. Это отвечало возраставшим амбициям ливанских христиан, однако было резко негативно воспринято мусульманами. На местах периодические обострения ситуации нередко были связаны с тем, что турецкие власти косвенно, а иногда и напрямую участвовали в разжигании беспорядков в Ливане, пытаясь найти повод для установления там прямого правления из Стамбула [Fawaz, 1994, р. 22, 214 - 215].

Наиболее острую форму межконфессиональный конфликт принял в 1860 г., когда вооруженные столкновения (в некоторых районах это была резня христианского населения) прокатились по всем районам смешанного населения в Горном Ливане и частично в долине Бекаа. Начавшись в Метне и в окрестностях Бейрута, боевые действия быстро распространились на юг, достигнув Джеззина, и на запад, охватив город Захле в Бекаа, а также города Хасбайя и Рашайя у подножия горы Хермон. События мая-июня 1860 г. в Ливане и последовавшая за ними резня христиан в Дамаске (июль 1860 г.) послужили предлогом для французской военной экспедиции (август 1860 - июнь 1861 г.) "для помощи турецким властям в деле умиротворения Сирии"5. Французские войска положили конец вооруженным столкновениям в горах и спасли маронитов от полного поражения. В маронитской среде возникла надежда на то, что после вмешательства Парижа власть в Ливане будет отдана им в полном объеме. Однако заинтересованность в ливанском вопросе проявляли и другие державы (в том числе Россия), поэтому окончательное урегулирование было вынесено на рассмотрение Международной комиссии. Она собралась 9 июня 1861 г. в Константинополе в составе представителей Франции, Великобритании, Австрии, Пруссии, России и Турции. Результатом работы комиссии стал Органический статут для Горного Ливана, утвердивший режим автономной провинции - мутасаррифийи. По Статуту мутасарриф (должность введена поправкой 1864 г.) - правитель Горного Ливана - назначался из числа христиан Османской империи (но не Ливана) на срок 5 лет с правом переизбрания и подчинялся непосредственно министру внутренних дел в Стамбуле. Ст. 6 Статута провозглашала отмену всех феодальных привилегий и равенство перед законом всего населения Ливана.

Новое административно-территориальное устройство Ливана приобрело окончательный облик в 1864 г.: Ливан был разделен по конфессиональному принципу на семь административных округов, и в четырех из них главами местной исполнительной власти и председателями судов были марониты. На уровне мутасаррифийи учреждался Центральный административный совет, состоявший из 12 членов. Изначально места были поделены поровну между представителями шести основных конфессий (всего шесть мест для христиан и шесть для мусульман) [Низам Джебель..., 1998, с. 526], однако в окончательной редакции христианам было выделено семь мест, из которых четыре (большинство) предназначались для маронитов. Такая система знаменовала собой начало процесса ликвидации феодальных институтов власти, а также законода-

5 Турецкая армия также привлекалась к "восстановлению порядка", однако в действительности она либо бездействовала, либо непосредственно участвовала в столкновениях на стороне друзов.

стр. 41
тельно закрепляла конфессионализм как принцип политического представительства. Однако внутренняя организация самой маронитской общины еще в течение долгого времени сохранила некоторые черты феодального общества, в том числе, господство крупных феодальных кланов и клиентизм [Valognes, 1994, р. 646]. В то же время многочисленные и более современные институты власти в Ливанской мутасаррифийи способствовали быстрому подъему новых маронитских семей (в том числе и неаристократического происхождения), которые сыграли ключевую роль уже в независимом Ливане.

Гражданские конфликты 1841 - 1860 гг. выявили серьезные противоречия внутри самой маронитской общины. Конфликт отразил отсутствие единства среди маронитских нотаблей, особенно между традиционно маронитским севером, оплотом воинственного маронизма с элементами мессианства по отношению к собратьям по вере из центральных и южных районов [Saghieh, 2006], и югом, где христиане длительное время сосуществовали и сотрудничали с представителями различных мусульманских конфессий [Dib, 2004, р. 50 - 51]. Так, если марониты Метна и Шуфа приняли новую систему, то "северяне", не затронутые трагическими событиями 1841 - 1860 гг., отличались более радикальными настроениями и менее лояльно относились к новым властям. На севере Ливана племенные и клановые связи играли гораздо большую роль, чем авторитет властей или церкви. Силовые методы управления и урегулирования конфликтных ситуаций как элемент политической культуры сохранялись в северной части Горного Ливана и в относительно спокойный период мутасаррифийи, и уже в независимом Ливане [см.: Chamoun, 1963].

Внутри маронитской общины существовала достаточно влиятельная группировка противников нового режима, недовольная невозможностью назначения ливанца-маронита на высший пост в мутасаррифийи. Движение за маронитское управление Ливаном и расширение его территории возглавил Юсуф Карам, выходец из "северного" клана и последний маронитский правитель (1860 - 1861 гг.) в период двух каймакамий. Надеясь на поддержку Франции, он дважды поднимал восстания (в 1864 и 1867 гг.) против новых ливанских властей, однако каждый раз терпел поражение и в конечном счете был вынужден покинуть Ливан [Harris, 1996, р. 111].

Усиление политической борьбы, обострение чувства конфессиональной солидарности, осознание собственных экономических интересов, а также официально признанная автономия Горного Ливана стали благоприятной средой для формирования основ идеологии "ливанского национализма". Связи с европейцами способствовали возникновению национальной арабской элиты, которая, будучи знакома с европейским образом жизни, стремилась перенести европейские традиции и достижения на Ближний Восток [Reflexion..., 1993 - 1994, р. 224]. Ливанские христиане знакомились с европейскими политическими учениями, в том числе по проблемам национализма. При этом среди ливанских интеллектуалов долгое время не было единого мнения относительно дальнейших путей развития и внешнеполитической ориентации Ливана. Именно марониты, в полной мере осознававшие политические и экономические интересы собственной общины, смогли спроецировать их на Ливан и способствовали приданию окончательного облика концепции, получившей название "ливанский национализм" [Entelis, 1982, р. 233]. Эволюционный путь "ливанской идеологии", приведший в конечном счете к созданию так называемого Великого Ливана, занял около 70 лет и первое время продвигался исключительно маронитами.

Представления маронитской аристократии о будущем политическом и социально-экономическом устройстве Ливана впервые были обозначены в одном из сочинений маронитского епископа Николы Мурада6 в 1844 г. Работа была написана после раздела

6 Н. Мурад известен как один из активных участников событий 1841 - 1860 гг. Как представитель церкви он непосредственно участвовал в распространении антидрузских настроений среди маронитских христиан.

стр. 42
Ливана на две каймакамийи, поэтому автор выступал за объединение всего Горного Ливана в рамках одного эмирата. Кроме того, он отстаивал точку зрения, что ливанская правящая элита "всегда была маронитской" [Harik, 1968, р. 140 - 141].

В процессе развития автономного Горного Ливана происходила более глубокая проработка идеологии ливанского национализма, в частности территориального вопроса. Он был временно закрыт на политическом уровне, однако неоднократно поднимался в научных работах. Так, в 1902 г. живший в Бейруте бельгийский профессор-иезуит Генри Ламменс заявил, что существовавшая на тот момент мутасаррифийя Горного Ливана была "лишь частью Ливана". Опираясь на неоднозначность трактовки истории первых веков существования маронитской общины, Г. Ламменс отвергал факт ее арабского происхождения. В 1908 г. концепцию Ламменса развил ливанец Булус Нуджайм, считавший, что "мутасаррифийя - это только основа для достижения независимости". По его мнению, при поддержке европейцев территория Ливана того времени должна была включить в себя Бейрут, долину Бекаа, а также район Аккар на севере и г. Марджайун на юге [Firro, 2003, р. 17, 29].

С начала Первой мировой войны и до становления мандатной системы в 1920 г. различные националистические течения в среде арабской интеллигенции были тесно связаны друг с другом. На примере работ наиболее известных авторов этого периода (Надра Мутран (1916), Джордж Самне (1920), Г. Ламменс (1921) видно, что ливанский национализм сначала развивался в рамках идеологии пансиризма [Firro, 2003, р. 23 - 26], а его окончательному обособлению, как и формированию представлений о культурной и исторической уникальности маронитов и Ливана, во многом способствовали внешнеполитические факторы: активность ливанских эмигрантских организаций, внешняя политика Франции, а также расстановка сил на Ближнем Востоке.

В результате в христианском Ливане арабский национализм стал восприниматься как видоизмененный панисламизм и рассматривался как непосредственная угроза ближневосточным христианам [Salibi, 2003, р. 131]. Этот тезис был снабжен дополнительной аргументацией благодаря заключениям профессора Ламменса. В работе, вышедшей уже после провозглашения Великого Ливана, он выдвинул одну из основополагающих идей ливанского национализма, "Ливанское убежище" (от фр. l'asile du Liban), представив район Ливанских Гор как убежище для угнетаемых религиозных меньшинств на Ближнем Востоке [Dib, 2004, р. 15]. Такой подход к истории Ливана, а также к роли маронитов как защитников ближневосточных христиан весьма популярен у ливанских политиков и сегодня [Выступление..., 2005]. После христианских погромов в Ливане и Сирии в 1840 - 1860-х гг. у идеологов ливанского национализма появился весомый аргумент, который наряду с жесткой политикой младотурецкого руководства в Ливане во время Первой мировой войны подтверждал обоснованность тезиса о "традиционной" враждебности мусульманского окружения. Идеологические аспекты ливанского национализма к этому времени были тщательно проработаны, однако воплощение концепции в жизнь стало скорее политическим вопросом и в значительной степени зависело от поддержки извне.

Внешний фактор, а именно отношения с Западом, традиционно оказывал значительное влияние на эволюцию маронитской общины и становление ее политических воззрений. Первые контакты маронитов с Францией и Ватиканом были установлены в период крестовых походов 1096 - 1291 гг. В 1099 г. маронитские вооруженные формирования впервые поступили на службу к латинскому королю Иерусалима (считается, что это был отряд лучников) [Hitti, 1957, р. 298]. Появление на Святой земле внешней силы в лице крестоносцев дало маронитам возможность преодолеть политическую изоляцию. Контакты с крестоносцами были нужны и для обеспечения бесперебойной торговли с внешним миром. По мере укрепления военно-политических связей между государствами крестоносцев и маронитами происходило сближение маронитской церк-

стр. 43
ви с римской курией. Так, в 1180 г. марониты были официально признаны католиками, однако этот жест носил скорее политический характер, и вплоть до второй половины XVI в. Рим не оказывал реального влияния на маронитскую церковь, организация которой не соответствовала канонам Ватикана. Европейская контрреформация требовала единства католической церкви, и тогда Рим пошел на активизацию и развитие отношений с маронитами, как главной "католической" конфессией на Ближнем Востоке. В 1584 г. в Риме была открыта Маронитская коллегия для подготовки ливанских священников. В 1736 г. маронитская церковь приняла новый устав, формально изменивший церковную организацию и дисциплину по подобию Ватикана. Тем не менее окончательная латинизация произошла лишь во время Луэйзского собора 1818 г. [Valognes, 1994, р. 378]. Отношение к связям с европейцами даже в маронитской среде долгое время оставалось неоднозначным. Однако в конечном счете во многом именно сближение с Западом, в том числе и по линии церкви, создавало условия для укрепления маронитского элемента в ливанской государственности [Айаш, 1991. с. 165].

Кроме того, по мере проникновения европейских государств в османскую экономику христиане-униаты, и прежде всего марониты, активно привлекались как агенты иностранных торговых миссий, выполняя функции консулов и переводчиков. В свою очередь, маронитское посредничество способствовало развитию связей европейцев и с местными мусульманскими нотаблями. Таким образом, марониты во многом становились незаменимы и в обеспечении внешних сношений мусульманских правителей [Salibi, 2003, p. 147].

На рубеже XIX-XX вв. активное участие в формировании идеологии ливанского национализма начала принимать и зарубежная ливанская диаспора - члены так называемых ливанских и сиро-ливанских обществ, возникших в среде ливанских эмигрантов-интеллектуалов во Франции, США, Египте, Бразилии и ряде других стран. Их главной задачей был поиск возможных путей достижения суверенитета Ливана в его "естественных границах". С одной стороны, эти общества занимались идеологическим обоснованием ливанской независимости, а с другой - активно устанавливали связи в европейских и американских политических кругах и лоббировали "ливанские интересы" [Firro, 2003, р. 18]. Пользуясь господствующим положением в ливанской политике, марониты выдвинули собственное представление о будущем статусе Ливана и начали активно продвигать его на мирной конференции по итогам Первой мировой войны в Париже (1919 - 1921).

В этом контексте можно привести еще один заслуживающий внимания факт. Независимый Ливан в его современных границах мог быть создан еще в 1861 г. Дело в том, что в ходе работы Международной комиссии, занимавшейся проработкой последующего политического и административно-территориального статуса Горного Ливана, была обнародована карта Ливана и прилегающих территорий, составленная французскими военными топографами во время экспедиции 1860 - 1861 гг. Опираясь на этот документ, командование экспедиционного корпуса выступило с инициативой расширения ливанских территорий за счет присоединения долины Бекаа, районов Джебель Аккар и Джебель Амиль, а также крупных прибрежных городов Бейрут, Саида и Триполи. Тогда проект заблокировали англичане, и в конечном счете был сохранен территориальный статус-кво [Rabbath, 1986, р. 228]. Однако в 1920 г. не без участия маронитских лоббистов этот документ возник вновь.

Марониты контролировали все контакты с европейцами в рамках мирного процесса и с ливанской стороны играли ведущую роль в определении дальнейшей судьбы всего Ливана, зачастую действуя в одностороннем порядке и игнорируя интересы других ливанских общин [F.G. Picot..., 1981, р. 194]. Делегаты мутасаррифийи требовали признания независимости и "восстановления естественных границ, незаконно измененных турецкими властями". По словам участников делегации, территория в пределах этих

стр. 44
границ была "жизненно необходима для экономики Ливана". Кроме того, в заявлении делегации прозвучало, что их государство будет нуждаться в поддержке Франции как технического и экономического партнера, а также как "арбитра в отношениях между многочисленными ливанскими конфессиями". Ливанцы также разъяснили свою позицию относительно связей с Сирией, заявив, что "с целью сохранения ливанской уникальности" они не хотели бы участвовать в каких бы то ни было формах интеграции с Сирией [Lapremiere delegation..., 1981, p. 106 - 108]. Можно видеть, что высказанная делегацией позиция лежала в рамках концепции ливанского национализма и в полной мере отвечала интересам маронитов. Вторая ливанская делегация (на этот раз во главе с маронитским патриархом Ильясом Хойеком (1898 - 1931) на Парижской мирной конференции выставляла те же требования и опиралась на аналогичную аргументацию. Однако в этот раз патриарх сделал ставку не на выступление на конференции, а на контакты с французскими политиками - он занялся непосредственным лоббированием "ливанской идеи" в ее маронитском понимании [Memoire..., 1981, р. 193, 197].

Стоит напомнить, что дискуссии о будущем региона после Первой мировой войны проходили на фоне англо-французского соперничества, с одной стороны, и зарождения арабского национализма - с другой. В марте 1920 г. командующий хиджазскими войсками эмир Фейсал аль-Хашими, вместе с англичанами участвовавший в освобождении арабских территорий от турок, без согласия Парижа и при непротивлении Лондона был провозглашен королем Сирии, Ливана и Палестины. Уже в июле того же, 1920 г. французские войска нанесли поражение небольшому сирийскому отряду у горного прохода Мейсалун и вошли в Дамаск, положив конец арабскому королевству. Тем самым Париж значительно ослабил позиции противников отделения Ливана от Сирии, а также нанес удар по арабскому национализму, поощрение которого в тот момент было одним из ключевых элементов ближневосточной политики Великобритании, видевшей в этом движении инструмент борьбы с Портой, а также средство укрепления собственного влияния на "постосманский" арабский мир. Кроме того, в контексте борьбы за влияние на Ближнем Востоке Франция окончательно убедилась в необходимости создания "христианского очага" - христианского государства в Ливане, - который мог бы стать опорой для ее политики в регионе [Corm, 2003, р. 81].

В связи с этим нельзя однозначно утверждать, что продвижением идеи создания независимого Ливана под покровительством Франции занимались исключительно ливанцы. Инициатива во многом исходила и из Парижа, где значительным влиянием пользовалась так называемая колониальная группировка, состоявшая в основном из крупных промышленников, торговцев и банкиров. Еще в османский период около 30% их капиталовложений в турецкую экономику приходилось на Сирию и Ливан. После войны они не желали терять выгодные контракты. Эта группировка способствовала проникновению в Ливан французской культуры, поддерживала деятельность французских миссионеров, а также непосредственно налаживала связи с политиками - представителями лояльных Франции униатских конфессий [Picard, 2002, р. 29]. В итоге 1 сентября 1920 г. на территориях, отошедших под французский протекторат после раздела арабских владений Османской империи, было создано государство Великий Ливан. Территория мутасаррифийи была расширена и включила в себя кроме района Горного Ливана прибрежные города Бейрут, Триполи и Саиду, долину Бекаа, а также район Джебель Амиль на юге и Джебель Аккар на севере. Ливан достиг своих современных пределов, которые в точности соответствовали уже упоминавшейся нами французской карте 1861 г.

Великий Ливан унаследовал некоторые принципиальные элементы политической системы "Малого Ливана", прежде всего сохранив принцип конфессионального представительства во властных институтах. Так, по законодательству подмандатного Ливана, представительно-консультативным органом при французском Верховном комисса-

стр. 45
ре стала Административная комиссия (с 1923 г. - избираемый Представительный совет). Места в ней распределялись по конфессиональному принципу: 6 - для маронитов, 3 - для греко-православных, 2 - для суннитов, 2 - для шиитов, 1 - для друзов и 1 - для греко-католиков [La reglementation..., 1981, p. 363]. Таким образом, в законодательном порядке закреплялась ведущая роль христиан в Ливане, даже когда доля мусульманского населения (в результате расширения территории) составляла уже не менее 45% [Picard, 2002, р. 33]. Мусульмане, фактически исключенные из процесса государственного строительства и определения направлений политического развития нового государства, резко негативно восприняли выделение Великого Ливана из состава "естественной Сирии". Их недовольство созданием государства по маронитскому плану приводило к серьезным вспышкам насилия, особенно в районах с преобладающим мусульманским населением. С резкой критикой насаждаемого ливанского национализма выступали многие мусульманские интеллектуалы. По их мнению, противоречия в Горном Ливане носили исключительно социально-классовый характер, а "ливанский национализм" стал лишь инструментом европейского колониализма для раздела арабских территорий [Firro, 2003, р. 55]. Однако враждебные выпады против ливанских христиан пресекались французами с целью сохранения сложившегося в Ливане порядка [Dib, 2004, р. 53]. В первые годы существования Великого Ливана французская поддержка, в том числе и военная, стала одним из ключевых факторов сохранения маронитского господства в стране.

Против закрепления французского влияния в Ливане были представители практически всех крупных некатолических конфессий. Так, по данным американской комиссии Кинга-Крэйна (1919), значительная часть ливанского населения - сунниты, шииты, друзы, а также некоторые греко-православные - выступали за английское или даже американское покровительство (в отчете Комиссии речь шла о двух возможных вариантах: собственно мандат или поддержка (англ. assistance) при ярко выраженном нежелании находиться под влиянием Франции [Report..., 1981, р. 156, 165]. Все это еще раз подтверждает, что маронитский политический истеблишмент и французские мандатные власти в Ливане и Сирии в значительной степени зависели друг от друга.

Таким образом, в 1920 г. при поддержке Франции ливанский национализм в трактовке маронитов получил реальное воплощение. Возникшее на тот момент государство Великий Ливан было практически нежизнеспособно без внешней поддержки. Система политического конфессионализма в Ливане могла обеспечить мирное сосуществование, когда ни один из ее субъектов не претендовал на верховную государственную власть, как это было в период мутасаррифийи. В новых условиях требовалась уже более высокая стадия межобщинного взаимодействия - выработка единого подхода к проблемам национальной идентификации граждан многоконфессионального Великого Ливана.

К 1920 г. марониты добились создания независимого государства Великий Ливан с закреплением в нем господства христиан. Несмотря на свойственное маронитской историографии стремление обособить общину, маронитам постепенно удалось органично вписаться в арабо-мусульманское окружение, сформировав условия для мирного, легитимного достижения власти. Наряду с сильным теократическим духовенством у маронитов сложилась светская аристократия, которая пополнялась за счет "маронитизации" друзских и суннитских семейств, были неплохо отработаны механизмы самоуправления общиной, в том числе в условиях социально-политического кризиса. В течение XIX в. они пришли к осознанию политических и экономических интересов общины и смогли сформулировать жизнеспособную идеологию, которая, несмотря на ее неприятие значительной частью мусульманского населения, способствовала сплочению маронитов и становлению ливанской государственности. Марониты приобрели квазинациональные черты, т.е., оставаясь арабами, они стали "нацией" в политико-идеологическом отношении. В условиях необратимого ослабления Порты этот факт способствовал тому, что именно марониты вплоть до 1920 г. сохраняли инициативу в

стр. 46
определении направления дальнейшего политического развития Ливана так, чтобы это отвечало их "национальным" интересам.

Окончательное закрепление и институционализация роли маронитов в ливанской политике стали возможны в результате введения в середине XIX в. конфессиональной системы. Она была вполне адекватна эпохе становления основ ливанской государственности и стала важным инструментом поддержания внутриполитической стабильности. Конфессионализм отвечал интересам всех заинтересованных сторон. Ливанские общины смогли наконец-то легально "поделить" власть, а Порта и Париж получили эффективный механизм управления. В христиано-мусульманском Великом Ливане конфессионализм способствовал укреплению барьеров в обществе и тем самым облегчал сохранение позиций французских мандатных властей в течение длительного времени. Для маронитов же именно конфессионализм долгое время являлся средством легального и относительно бесконфликтного утверждения в государственном руководстве. При этом следует учитывать, что конфессионализм способствовал лишь временному урегулированию противоречий в борьбе за власть, сохранив серьезные разногласия между мусульманами и христианами в идеологической и социокультурной сферах. Конфессиональная система с первых лет существования Ливана заблокировала возможность достижения полного национального согласия в стране.

Усилению позиций маронитов Ливана способствовали "особые отношения" между маронитами и Францией, которая изначально благоприятствовала экономическому подъему ливанских христиан, а затем оказывала необходимую военно-политическую поддержку своим главным союзникам на Ближнем Востоке. Политическая система независимого Ливана также развивалась под французским влиянием, что наряду с конфессионализмом обусловило ее несколько искусственный характер и хроническую латентную нестабильность. Традиционно тесные связи с католической Европой, а также укоренение в сознании маронитской элиты тезиса об уникальной роли Ливана как "убежища для ближневосточных христиан" привели к формированию настороженного и нередко враждебного отношения ливанских христиан к мусульманскому миру.

С того момента Ливан прошел достаточно длительный путь исторического развития, пережил две гражданские войны (в 1958 г. и 1975 - 1990 гг.), однако некоторые фундаментальные принципы организации ливанского общества сохраняются в неизменном виде с начала XX в. или даже второй половины XIX в., оставаясь питательной средой для постоянных кризисных явлений в политической и социально-экономической жизни страны сегодня.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Аййаш Гассан. Маджмуа аль-Лувейза 1736. Аль-Маркяз аль-уатаний лиль-маалюмат вад-дирасат, 1991.

Выступление Председателя "Катаиб" К. Пакрадуни на конференции в честь объединения партии // Ан-Нахар. 14.11.2005.

Ганнам Рияд. Аль-мукатаат аль-любнанийя фи зылли хукми аль-амир Башир аш-Шихаб ас-сани ва низам аль-каимакамиятейн 1788 - 1861. Бейрут, 1998.

Денисов Е. Ю. Монофизитство. Ересь или схизма? // Восток (Oriens). 1994. N5.

Ислам в современной политике стран Востока (конец 70-х - начало 80-х годов XX в.). М., 1986.

Муса Мати. Аль-Мауарина фи ат-тарих. Дамаск, 2004.

Низам Джебель Любнан валь-брутукуль аль-мульхак биха, 9 хазиран 1861 // Ганнам Рияд. Аль-мукатаат аль-любнанийя фи зылли хукми аль-амир Башир аш-Шихаб ас-сани ва низам аль-каимакамиятейн 1788 - 1861. Бейрут, 1998.

Петкович К. Д. Ливан и ливанцы. Очерки нынешнего состояния Автономного ливанского генерал-губернаторства в географическом, этнографическом, экономическом, политическом и религиозном отношениях // Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Вып. 19. СПб., 1885.

Райес Рияд Н. Аль-масихиюн ва аль-урубба. Л., 1988.

стр. 47
Родионов М. А. Марониты. Из этноконфессионалъной истории Восточного Средиземноморья. М., 1982.

Смилянская И. М. Крестьянское движение в Ливане в первой половине XIX в. М., 1965.

Тимофеев И. В. Камаль Джумблат. М., 2003.

Халифе Набиль. Мадхаль иля аль-хусусийя аль-любнанийя. Джбейль, 2004.

Chamoun Camille. Crise au Moyen-Orient. P.: Editions Gallimard, 1963.

Corm Georges. Le Liban contemporain. Histoire et societe. P., 2003.

Dagher Georges. Radicalisation de l'identite confessionel au Liban // Les Cahiers de L'Orient. N 61. Premier trimester. 2001.

Dib Kamal. Warlords and Merschants. The Lebanese Business and Political Establishment. Beirut, 2004.

Entelis John P. Ethnic Conflict and the Reemergence of Radical Christian Nationalism in Lebanon // Religion and Politics in the Middle East. Boulder, 1982.

Fawaz Leila Tarazi. An Occasion for War. Civil Conflict in Lebanon and Damascus in 1860. L., 1994.

F.G. Picot, Haut-comissaire en Syrie et en Cilicie - S. Pichon, Ministre des affaires Etrangeres. Le Caire-Beyrouth, 23 mai 1919 // Hokayem Antoine; Bittar Marie. -Claude. L'Empire Ottoman, les arabes et les grandes puissances. 1914 - 1920. Beyrouth, 1981.

Firro Kais M. Inventing Lebanon. Nationalism and the State under the Mandate. L., 2003.

Harik Iliya F. Politics and Change in a Traditional Society Lebanon, 1711 - 1845. Princeton, 1968.

Harik Iliya F. Toward a New Prospective on Secularism in Multicultural Societies // Lebanon in Limbo. Postwar Society and State in an Uncertain Regional Environment. Baden-Baden, 2003.

Harris William W. Faces of Lebanon: Sects, Wars and Global Extensions. Princeton, 1996.

Hitti Philip. H. Lebanon in History. From the Earliest Times to the Present. L., 1957.

Khalaf Samir. On Roots and Routes: the Reassertion of Primordial Loyalities // Lebanon in Limbo. Postwar Society and State in an Uncertain Regional Environment. Baden-Baden, 2003.

Khalifah Bassem. The Rise and Fall of Christian Lebanon. N.Y., 2001.

Makdisi Ussama. The Culture of Sectarianism. Community, History and Violence in Nineteenth Century Ottoman Lebanon. Berkeley, 2000.

Memoire de la delegation lebanaise a la conference de la paix. Paris, 25 octobre 1919 // Hokayem Antoine; Bittar Marie. -Claude. L'Empire Ottoman, les arabes et les grandes puissances. 1914 - 1920. Beyrouth, 1981.

Picard Elizabeth. Lebanon a Shattered Country. Myths and Realities of the Wars in Lebanon. N.Y., 2002.

La premiere delegation Libanaise a la conference de la paix, 13 fevrier 1919 // Hokayem Antoine; Bittar, Marie. -Claude. L'Empire Ottoman, les arabes et les grandes puissances. 1914 - 1920. Beyrouth, 1981.

Rabbath Edmond. La formation historique du Liban politique et constitutional. Essai de syntese. Beyrouth, 1986.

Reflexion sur la crise de lacommunaute maronite. Document // Les Cahiers de l'Orient. N32. Quatrieme trimestre 1993 - premier trimestre 1994.

La reglementation provisoire de l'Administration du Grand Liban, ler septembre 1920 // Hokayem Antoine; Bittar, Marie. -Claude. L'Empire Ottoman, les arabes et les grandes puissances. 1914 - 1920. Beyrouth, 1981.

Report of the American Section of Inter-Allied Commission on Mandates in Turkey. An Official United States Government Report. // Hokayem Antoine; Bittar Marie. -Claude. L'Empire Ottoman, les arabes et les grandes puissances. 1914 - 1920. Beyrouth, 1981.

Saghieh Hazem, Michel Aoun, Samir Geagea; Two Distinct Environments. The Free Patriotic Movement, a Suffering-Free Political Continuity. The "Lebanese Forces" Diverse and Manifold Potential. Part II of II // Al-Hayat. 12.04.2006.

Salibi Kamal. A House of Many Mansions. L., 2003.

Salibi Kamal. Maronite Historians of Mediaeval Lebanon. Beirut, 1991.

Sneifer-Perri Regina. Guerres Maronites, 1975 - 1990. P., 1995.

Syria after Lebanon, Lebanon after Syria //

International Crisis Group Middle East Report. N 39. 12.04.2005.

Valognes Jean-Pierre. Vie et mort des Chretiens d'Orient. Librairie Artheme Fayard, 1994.

Permanent link to this publication: