13-14 февраля 2002 г. в Институте востоковедения РАН прошла четвертая ежегодная конференция "История и культура Японии". В ее работе участвовали ученые из академических институтов (ИВ РАН, ИДВ), а также РГГУ, МГУ, ИСАА при МГУ, СПбГУ и др.

На конференцию было представлено 17 докладов, которые условно можно разделить на следующие тематические блоки: 1. Древняя история Японии; анализ и интерпретация археоло-

стр. 150

гических данных; анализ политической и бюрократической практики в древней Японии; исследования по исторической географии. 2. Историко-культурный анализ письменных источников эпохи Хэйан (794-1185) и позднего средневековья. 3. Изучение сакрального в художественном образе; основные вехи в становлении театра Бунраку; взаимодействие родной и инокультурной традиции. 4. Направления японского буддизма в их историко-философском и историко-культурном аспектах.

Впервые в работе конференции принял участие неяпонист - палеогеограф П.Е. Тарасов (Географич. факультет МГУ), поделившийся информацией об изменениях климата в центральной Японии за 45 тыс. лет, полученной им в результате анализа 32 м донных осадков озера Миката (преф. Фукуи). Анализ пыльцы позволил установить, что растительность центральной Японии приблизилась к современной 10 тыс. лет назад, а наиболее суровые климатические условия были 18-22 тыс. лет назад.

П.Е. Тарасов продемонстрировал, что не только историки могут почерпнуть массу полезного у палеогеографов, но и история помогает палеогеографическим исследованиям. Например, для Киото исторические хроники фиксируют время цветения сакуры за XII в. На основании этих данных палеогеографы смогли реконструировать изменение весеннего температурного режима центрального района за этот временной отрезок. В других же случаях палеогеографы могут поправить закравшиеся в историю ошибки. Одна из них - легенда о камикадзэ (божественном ветре), якобы дважды разметавшем монгольский флот (в 1274 и 1281 гг.) и спасшем Японию от иностранного вторжения. Если вторжение 1281 г. происходило в августе в сезон тайфунов, то в 1274 г. монгольский флот подходил к японским берегам в конце ноября, когда тайфуны практически невозможны. Следовательно, история о том, что божества должны спасти Японию от вторжения не более чем миф, в действительности тайфун помог японцам лишь однажды.

Как и на предыдущих конференциях, самым большим оказался блок по истории древней Японии. Два доклада были посвящены археологии периода Яей. Е.С. Бакшеев (ИВ РАН) в докладе "Бронзы в ритуалах периода Яей рассмотрел типы бронзовых изделий и показал их роль в ритуалах периода Яей (III в. до н.э. - III в. н.э.). Докладчик пришел к выводу о сосуществовании двух типов ритуалов с использованием бронзовых изделий: индивидуального воинско-вождеского погребального обряда с положением в захоронения боевого бронзового оружия и бронзовых зеркал; коллективные общинные ритуалы сельскохозяйственного типа с закапыванием в землю ритуального оружия и бронзовых колоколов дотаку.

С.В. Лаптев (ИМЛИ РАН им. A.M. Горького) в докладе "Особенности керамики Яей и значение ее исследования" сравнил керамики Яей с керамическими изделиями других регионов (Корея, Китай, Индокитай). По его мнению, многие формы керамики и виды орнамента, традиционно относимые к корейским прообразам, на самом деле имеют гораздо больше сходства с керамикой Индокитая. Одним из наиболее ярких примеров индокитайского влияния является символика животных, изображавшихся на керамических сосудах. В целом же индокитайское влияние особенно заметно в районе Кинай, а для керамических форм и орнаментов Кюсю характерна связь с Корейским полуостровом.

М.В. Грачев (ИВ РАН) в докладе "Первая система ранжирования японского чиновничества в 603-647 гг.", сопоставив различные источники, пришел к следующим выводам: 1. В "Нихон секи" (720) упоминается 21 чиновник с рангами первой системы ранжирования. С учетом более поздних источников число чиновников, обладавших рангами первой системы ранжирования, составляет 47; 2. Иногда чиновник упоминаются в поздних источниках с достаточно высоким рангом, но в "Нихон секи" не упоминается вовсе; 3. За время действия первой системы ранжирования (603-647) практически не фиксируется ранговых повышений; 4. Из всех чиновников, обладавших рангами, лишь трое были заняты на придворной службе; 5. Ни одного упоминания первой системы рангов не зафиксировано ни в "Куге: бунин" (начало XIII в.), ни в "Синсэн седзироку" (815), ни в моккан (деревянные таблички, нередко использовавшиеся чиновниками вместо бумаги). М.В. Грачев сделал вывод о том, что данная система ранжирования не действовала, а возможно, и вообще не вводилась.

В докладе "Рецепция теории "мандата Неба" в древней Японии (VII-VIII вв.)" А.Н. Мещеряков, соглашаясь с японскими историками в том, что японская правящая элита отвергла китайскую теорию о "мандате Неба", в то же время отметил, что на начальной стадии заимствования китайской политической культуры к теории "небесного мандата" относились вполне се-

стр. 151

рьезно. В целом теория "небесного мандата" становится актуальной лишь начиная с правления Тэнти (661-671). Именно об этом правителе в предисловии к китаеязычной поэтической антологии "Кайфу: со:" (751) говорится как о человеке, получившем "мандат Неба" (сочетание "небесный мандат" входит также в японское посмертное имя этого императора). Таким образом, Тэнти рассматривался составителями предисловия "Кайфу:со:" как основатель новой династии. Восшествие же на престол младшего брата Тэнти Тэмму (673-686) воспринималось составителями "Нихон секи" как смена династии. Вплоть до правления императора Ко:нин (770-781) трон наследовали потомки Тэмму. Ко:нин и его сын Камму (781-806) были продолжателями прерванной линии Тэнти. В "Секу нихонги" (795) говорится, что в день зимнего солнцестояния Камму дважды совершал ритуал поклонения Небу в южном пригороде столицы, сопричащаясь духу своего покойного отца Ко:нина. А это, согласно китайской политической практике, указывает на Ко:нина как основателя новой династии. Вместе с тем окончательного разрыва с прежней династией не происходило, так как все представители правящего рода были потомками Аматэрасу. В этом случае можно говорить скорее об основании "поддинастии".

Докладчик отметил, что в Китае обладателями "мандата Неба" были представители всей династии, а в Японии (согласно "Секу нихонги") "небесный мандат" получал каждый новый правитель. В Китае концепции дэ (яп.: току) - моральных сил и знамений распространялись на всю династию в целом. В Японии же с вступлением каждого императора на трон происходило обновление, от прежнего правителя к новому передавался только положительный потенциал, а отрицательный блокировался. Таким образом, при каждой новой интронизации как бы создавалась новая "минидинастия".

Все основные компоненты теории "небесного мандата" использовались в официальной идеологии Японии весьма активно, но при этом ограничивались одним правлением.

Два доклада были посвящены исторической географии.

В докладе "Ориентационная система в раннесредневековой Японии" Е.К. Симонова-Гудзенко (ИСАА) затронула очень важную тему. На примере первого территориально- административного деления японского государства на регионы (до:), а также используя сведения о месте прохождения древних дорог, она показала, что Японии, в отличие от Китая, свойственна ориентация не по оси север-юг, а по оси восток-запад. И это несмотря на то, что деление страны на регионы (до:), провинции (коку) и уезды (гун) было заимствовано из Китая. Таким образом, мы в очередной раз убеждаемся в том, что заимствованные из Китая институты подверглись в Японии сильнейшей трансформации. Преобладание ориентации по оси восток-запад / северо-восток-юго-запад Е.К. Симонова- Гудзенко связывает с двумя факторами. Первый - первостепенное значение солярного культа. И второй - в Восточном Китае горные хребты пролегают в основном с севера на юг, а реки текут с запада на восток, чему соответствует традиционная китайская ориентация по четырем сторонам света. В Японии же горные массивы тянутся по оси восток-запад.

В докладе Е. Выхухолевой (ИСАА) "Область Коси (совр.: префектуры Фукуи, Исикава, Тояма, Ниигата) в истории и культуре Японии (VII-XIV в.)" были представлены результаты статистического анализа частоты упоминаний области Коси и его географических объектов в более чем 20 источниках за VII-XIV вв. В период Нара (710-794) освоение этого региона происходило в основном через сушу (количество морских объектов невелико). Лучше всего были освоены Эттю, Этидзэн, Kara, Ното, Вакаса. Наименее освоенный район - Этиго. В период Хэйан (794-1185) еще одним способом освоения области Коси становится море (возрастание количества морских объектов); название "Коси" начинает вытеснять название "Хокурикудо". Наиболее четкие границы области Коси сформировались лишь к IX в.

Доклад М.В. Багаевой (ИВ РАН) "Докладная записка Миеси Киеюки" посвящен анализу этого документа 914 г., написанном в правление императора Дайго (885-990). Документ состоит из 12 пунктов. Докладчик отметила, что построение отдельного пункта является общим для всех пунктов и включает: ссылку на источник и самостоятельную формулировку в соответствии с эталоном того времени; изложение проблемы; предложение конкретных мер по исправлению ситуации.

Идеальной моделью государства для Миеси Киеюки является рицуре кокка ("государство, основанное на законах"), для которого характерна сильная центральная власть (в лице императора), эффективная бюрократическая система, основанная на меритократическом принципе, строгая регламентация жизни общества законодательными сводами. В период Хэйан такая

стр. 152

модель была уже утопичной, ее воплощение в жизнь в условиях традиционной социальной структуры японского общества оказалась невозможной. М.В. Багаева отметила, что сам Миеси Киеюки принадлежал к среднему классу чиновничества, и в силу своего эмигрантского происхождения не мог претендовать на высокое общественное положение. Не случайно поэтому особенно часто Миеси Киеюки обращается к образу управителя провинции, т.е. к образу среднего чиновничества, и именно управителей провинций он провозглашает главной опорой императора. Таким образом, в ситуации господства аристократических родов у императорской власти и среднего класса возникала взаимная заинтересованность. Однако никаких практических результатов "Докладная записка Миеси Киеюки" не имела.

Доклад В. Ю. Климова (СПбГУ) "Семейные наставления военного дома Асакура (XV в.)" посвящен анализу источника XV в., принадлежащего к распространенному в средневековой Японии жанру семейных наставлений (какун). Авторство наставлений приписывается Асакуре Тосикагэ (1428-1481), занимавшему пост управителя (сюго) Этидзэн, и главной целью его наставлений было сохранение власти дома Асакура в Этидзэн. Докладчик отметил, что традиция письменной фиксации правил поведения для потомков существует с VII в., когда этот жанр был заимствован из Китая (кит.: цзя-сюнь). Если на начальном этапе "семейные наставления" имели много общего с жанром дзуйхицу и многое из него позаимствовали, то в дальнейшем все более преобладает прямая назидательность, и "Семейные наставления дома Асакура" по стилю приближаются скорее к законодательным актам. Со временем в "семейных наставлениях" наблюдается сокращение ссылок на синтоизм и буддизм, а в XVI в. они исчезают вовсе, и возрастает доля конфуцианских цитат. Это позволяет предположить, что расцвет конфуцианства в период Токугава (1598-1867) был связан не столько с покровительством сегунов Токугава, сколько с объективным развитием общественной мысли.

Н.С. Николаева (СПб.) в докладе "Сакральные идеи художественного образа" рассмотрела чрезвычайно интересную и актуальную проблему - единство сакрального и художественного утверждения эстетического начала как важнейшей составляющей на пути к постижению сакральной истины в японской культуре. Анализ проводился в ракурсе мифогенной концепции сакрализации пространства как такового, характерной для культуры Яей (бронзово-железный век, III в. до н.э. - III в. н.э.), но сохранившейся и на более поздних этапах развития культуры Японии. Докладчик проследила генезис сакральной идеи, зародившейся в древности, и ее влияние нза последующие культурные проявления в эпохе Средневековья. По мнению Н.С. Николаевой, распространение статуса сакральности на всю среду обитания человека (прежде всего под влиянием буддизма) является существенным моментом японского мировосприятия, повлиявшим на структуру художественного образа в искусстве - в архитектуре, в живописи, в поэзии, в театре и в искусстве садов.

В японской культуре сакральным был не только "мир природы", но и "рукотворный мир", в том числе и произведения искусства, поскольку все они воспринимались как единое целое. Эта основополагающая идея получила различное толкование в различных школах буддизма, но особенно большую роль она играла в учении школ Сингон и Дзэн. Основатель школы японского эзотерического буддизма Сингон ("сингон" - "истинное слово") - Ку:кай (774-835) видел в искусстве Путь к постижению истинного учения. В школе Дзэн (японская версия китайской буддийской школы Чань; санскр.: дхьяна - созерцание) невербальное, незнаковое выражение сакральной истины способствовало повышенному вниманию к эстетической деятельности, где произведения искусства становились путем к невыразимой словами сути бытия. Отказ от рационального метода познания истины, развитие интуиции оказывали самое непосредственное влияние на само строение художественного образа в дзэнском искусстве.

В заключение Н.С. Николаева отметила, что даже в конце XVI - начале XVII в., когда начался процесс секуляризации в Японии и процветала рационалистическая культура горожан с их интересом к реальности и ее воспроизведению в искусстве, сакральный субстрат культуры не исчез, он сохранялся в иных формах и имел иные функции. Докладчик пришла к выводу, что в коллективном бессознательном японской нации хранился тот сплав сакрального и эстетического, который формировался на протяжении веков, составив характерную особенность национальной культуры.

Выступление Н.Г. Анариной (ИВ РАН) "Вехи истории театра Бунраку. Парадоксы развития" продолжило тему предыдущего доклада. Рассматривая вопрос о сакрализации времени в Японии на примере театра Бунраку, она подчеркнула, что историческая судьба японского те-

стр. 153

атра весьма необычна. Периоды его становления длились веками. Так, предыстория театра Но насчитывает почти пять веков медленного и постепенного развития; театров Кабуки и Бунра-ку - и того больше. Докладчик высказала интересную точку зрения о том, что становление японского театра связано с цикличными, вечными моделями развития.

В центре внимания Н.Г. Анариной находилось искусство кукольников, восходящее к VIII в. Она представила две основные гипотезы о происхождении кукловождения в Японии. Согласно первой, основывающейся на лингвистических данных об обозначении слова кугуцу (кукла), это искусство появилось на Японских островах как результат иноземного влияния (пришло из Греции и Передней Азии через Китай и Корею). Представители второй версии утверждают, что искусство японских кукольников всецело местного происхождения и берет свое начало от сакральной куклы жреческой синтоистской практики. Н.Г. Анарина проследила основные этапы развития кукловождения в Японии (начиная с VIII в. вплоть до конца 70-х годов XX в.) и пришла к заключению, что символ театра Бунраку - так называемая "большая кукла", демонстрирующая подлинные чудеса подражания человеческому поведению, исключительную пластику, представляет собой синтез японской деревянной куклы кугуцу и кукол-марионеток из Китая (с XIV в.) и вбирает в себя весь предшествующий опыт искусства кукольников. В настоящее время это искусство признано культурным достижением японской нации.

В выступлении Е.М. Дьяконовой (РГГУ) "Японизм в русской культуре конца XIX - начале XX в." был рассмотрен еще один существенный аспект творческого процесса: взаимодействие родной и инокультурной традиции. В основу ее исследования лег японский фольклорный материал, осмысленный художником Г. Наргутом - иллюстратором русских народных сказок. Е.М. Дьяконова попыталась рассмотреть проблемы, касающиеся понимания, усвоения и описания инокультурной традиции. Она предложила своеобразный метод рассуждения: понять, как мы понимаем инокультурную традицию. Понимание инокультурной традиции открывает нам понимание и самих себя и представляет собой "присвоение", т.е. понимаемый предмет из внешнего плана переходит во внутренний. Особое внимание докладчик уделила роли понятийного языка в процессе оценки инокультуры и ее переформулировки в терминах и понятиях родной культуры.

М.В. Торопыгина (ИВ РАН) провела литературоведческое исследование составляющих образа Есино по стихам первой антологии китаеязычной поэзии (яп.: канси) в Японии - "Кайфу:со" ("Любимые травы и морские ветры [поэзии], VIII в.). Она отметила, что Есино - это горы и воды, которые являются не просто частью красивого пейзажа, а имеют определенную смысловую нагрузку, заимствованную из "Лунь юй" ("Суждения и беседы", сборник высказываний Конфуция, VI-V вв.). Горы - это человеколюбие, а воды - это мудрость. Есино в стихах "Кайфу:со:" уподобляется Китаю. М.В. Торопыгина подчеркнула, что стихотворения антологии содержат множество китайских имен и топонимов. Есино предстает и местом обитания небожителей. Музыка и винопитие - необходимые атрибуты приятного времяпровождения - тоже представлены в "Кайфу:со:".

Выступление Е.С. Лепеховой (ИВ РАН) было посвящено исследованию статуса буддийского монаха и отношения к монашеству. Доклад основывался на изучении дневников, эссе, моно-гатари Х в., в частности в "Гэндзи-моногатари" ("Повести о Гэндзи") Мурасаки-сикибу и в "Макурано со:си" ("Записках у изголовья") Сэйсе:нагон. Сообщение было построено на сравнительном анализе двух представлений о монахах в японской литературе: идеального, находящего свое отражение, как правило, в житийной литературе, и бытового - в светской, аристократической литературе. Докладчик отметила, что даже краткое знакомство с последней показывает, что в действительности к буддийскому духовенству относились не столь почтительно, как это предписывалось в буддийских произведениях. В них содержатся достаточно острые выпады в адрес монахов и их образа жизни, что дает возможность говорить о антиклерикальных настроениях по отношению к буддизму в классической японской литературе. В отличие от христианской литературы, для которой отрицание священных принципов учения, зафиксированных в Святом Писании, является немыслимым, в философских концепциях всех основных школ махаяны такое отрицание допускается в теоретических построениях. При этом оно нисколько не отменяет принадлежность этих школ к буддизму.

Выступление Д. Г. Главевой (ИДВ РАН) "Отражение некоторых аспектов "Вималакирти-нирдеша-сутры" в "Записках из кельи" ("Хо:дзе:ки") Камоно Темэя" было посвящено рассмотрению одного из аспектов сложного и многогранного процесса влияния буддийского миро-

стр. 154

воззрения на средневековую японскую литературу. Она проследила, как некоторые проблемы и символы одного из ключевых текстов традиции махаяны - "Вималакирти- нирдеша-сутры" ("Наставление Вималакирти", "Сутра о том, что сказал Вималакирти"; кит.: Вэймоцзэ цзин; яп.: Юйма-ге:, II в. н.э.,) отразились в литературно-философском памятнике средневековой Японии - "Записки из кельи" (1212). Докладчик стремилась показать, что обращение Камо-но Те-мэя (1154- 1216) к фигуре буддиста-мирянина Вималакирти это более, чем аллюзия. Оно является своеобразным ключом к раскрытию автором понимания Пути Будды.

Сообщение строилось вокруг проблемы непостоянства/непрочности человеческого бытия. Одним из наиболее ярких символов непостоянства/непрочности является хижина отшельника (хо:дзе).

Выявив прежде всего идейные и концептуальные соответствия "Вималакирти сутра" и "Хо:дзе:ки", а не их структурные сходства, Д.Г. Главева пришла к выводу, что оба произведения содержат практически одни и те же идеи - размышления об эфемерности и непрочности земного существования, о соотношении буддийских идеалов и мирских реалий, религиозных практик и общественных занятий. Автор "Записок" демонстрирует весьма точное проникновение в суть Пути Будды. В них этот Путь представлен не как идеал отшельничества ранней буддистской сангхи в Индии. Более того он включает в себя возможность критического отношения к удаленной от мира жизни отшельника. Понимание принципа недуальности приводит Те:мэя к отрицанию уединенной жизни и в то же время дает ему возможность вести такую жизнь.

Доклад A.M. Горбылева (ИСАА) "Методика достижения боевого мастерства в воинских искусствах в "Тэнгу гэйдзюцу рон" ("Теория воинского искусства, переданная тэнгу, 1729 г.")" был посвящен исследованию проблемы осмысления опыта величайших воинов периода феодальных войн (XII-XVI вв.), его систематизации и интерпретации для создания эффективной методики овладения мастерством в боевом искусстве, которая могла бы поддерживать на высоком уровне боеспособность самураев в мирную эпоху Эдо (1603-1867).

Выступавший выделил два основных этапа в развитии теории воинских искусств в XVII -начале XVIII в. Первый этап (первая половина XVII в.) характеризовался попытками систематизации опыта последнего поколения воинов, участвовавших в сражениях второй половины XVI в., и проходил под знаком преобладающего интеллектуального и духовного влияния дзэн-буддизма. Второй этап (середина XVII в.,) характеризовался развитием теории воинских искусств (яп.: бугэй) под влиянием неоконфуцианства, в первую очередь чжусианство ¹ , ставшее в рассматриваемый период наиболее влиятельным учением в Японии. Вершиной этого этапа развития теории бугэй считается трактат "Тэнгу гэйдзюцу рон", созданный мастером фехтования и популярным писателем первой половины XVIII в., знатоком конфуцианского канона, даосских трактатов и Дзэн Тамба Дзюродзаэмон Тадааки (1659-1741).

Обобщая результаты проведенного исследования, A.M. Горбылев сформулировал основные выводы: разрабатывая теорию овладения мастерством в боевом искусстве, Тамба Тадааки критически и творчески осмысляет и использует идеи неоконфуцианства, дзэн-буддизма и даосизма, на высоком теоретическом уровне ведет полемику с идейными оппонентами. Тамба переосмысливает сущность воинского искусства. Он впервые в японской традиции ясно формулирует концепцию использования воинского искусства для воспитания конфуцианской идеальной личности (кит.: цзюнь цзы) и достижения гармонии с Дао через практику боевого искусства. По сути, он закладывает основу концепции будо: - пути совершенствования личности путем занятий боевым искусством, получившей дальнейшее развитие.

Особенности одного из наиболее влиятельных направлений синтоизма (комплекса древнейших мифологических и религиозных представлений японцев) до XIX в. - Юйицу синто: ("Единственное синто") и его взаимосвязь с учением эзотерического буддизма были рассмотрены А.С. Бачуриным (МГУ) в докладе "Есида-синто: и учение "тайного" буддизма". Исследование основано преимущественно на анализе учения Есида Канэтомо (1435- 1511), систематизировавшего родовую традицию толкования мифологическо-летописных сводов и связавшего ее в единый комплекс с даосской космогонией и учением Сингон. Выступавший выявил наиболее существенные положения учения Есидо-синто; разъяснил смысл его ключевых терминов (синто: и кадзи), опираясь на трактат Канэтомо "Основное собрание законов и имен Единственного божественного пути" ("Юйицу синто: ме: хо: е:сю"). А.С. Бачурин рассмотрел два вопроса: возникновение, содержание учения и обрядовых практик основных направлений синто:;

стр. 155

определение термина "синто:" в системе учения Канэтомо. Проанализировав концепцию "божественного пути" и "центра божественного в человеке" (сердца) в контексте учения Есида- синто:, он пришел к выводу о том, что идея "изначального просветления", присутствия в человеке "природы Будды" превращается в идею присутствия в человеке божественного пути, а ритуальная практика подводит к осознанию и выявлению этой божественной природы.

Результатом этого перевода, по мнению выступавшего, стало некоторое дистанцирование от буддизма: так, Есида Канэтомо в конце XV в. представлял синто: - как самостоятельную традицию, которая не нуждается в буддизме, напротив, буддизм нуждается в ней.

Работа конференции способствовала творческому обмену мнениями, разработке новых подходов к изучению отдельных вопросов японоведческой проблематики. Доклады отличались тематическим разнообразием - древняя, новая и новейшая история, искусство, религия, литература и культура. Были отмечены новые направления в проводимых исследованиях.

ПРИМЕЧАНИЕ

¹ Чжусианство - философское и идеологическое направление, восходящее к учению главного представителя неоконфуцианства Чжу Си (1130-1200).

Permanent link to this publication: