На факультете мировой экономики Государственного университета - Высшей школы экономики (ГУ-ВШЭ) 11 - 12 апреля 2006 г. впервые были проведены Дни Китая. Факультет мировой экономики существует в рамках ГУ-ВШЭ с 2002 г. Учебная программа факультета предусматривает изучение не менее двух иностранных языков, а также углубленную специализацию по экономике одной из стран мира. Китайский язык в настоящее время изучают около 50 студентов факультета.

На торжественном открытии Дней Китая 11 апреля 2006 г. с приветствиями к собравшимся студентам, сотрудникам и гостям обратились декан факультета И. П. Фаминский и полномочный министр - советник по делам образования Посольства КНР в Российской Федерации Пей Юйфан. В состоявшемся затем концерте художественной самодеятельности приняли участие российские и китайские студенты московских вузов. Бизнес-секция Дней Китая включала в себя презентации российских фирм, активно сотрудничающих с китайскими партнерами. С сообщениями о деятельности своих компаний выступили генеральный директор Русско-китайского коммуникационного агентства "RusChina.net" С. В. Смирнов и коммерческий директор Транспортной фирмы "Очаково" (дистрибьютор автомобилей китайских марок Greatwall и Brilliance Auto на российском рынке) В. В. Окунев.

Заключительным мероприятием Дней Китая стал "круглый стол" экспертов на тему "Китай в современной мировой экономике". Во вступительном слове ведущий "круглого стола" П. М. Мозиас (ГУ-ВШЭ) обозначил ключевые проблемы для обсуждения. Количественные параметры достигнутой вовлеченности Китая в мирохозяйственные процессы, отметил П. М. Мозиас, выглядят весьма впечатляюще. За время, прошедшее с момента присоединения Китая к Всемирной торговой организации (ВТО), внешнеторговый оборот КНР увеличился почти троекратно: с 509.8 млрд. дол. в 2001 г. до 1422.1 млрд. дол. в 2005 г. По этому показателю Китай вышел на третье место в мире, уступая лишь США и Германии. Начиная с 1993 г. Китай является лидером среди развивающихся стран по годовым объемам привлекаемых прямых иностранных инвестиций. В свою очередь, вывоз китайского капитала за рубеж в последние годы тоже развивался по нарастающей, и на конец 2005 г. общая сумма только легально зарегистрированных китайских инвестиций в других странах превысила 50 млрд. дол. В конце первого квартала 2006 г. золотовалютные резервы КНР достигли 853 млрд. дол., Китай вышел по этому показателю на первую позицию в мире, опередив Японию.

Все это позволяет говорить об уже происшедшем превращении Китая в новый, четвертый "центр силы" мировой экономики наряду с традиционной "триадой" США - Евросоюз - Япония. И если раньше исследователи внешнеэкономических связей Китая обращали внимание главным образом на влияние со стороны остального мира на процессы китайской модернизации, то теперь можно говорить о все возрастающем воздействии Китая на положение дел в мировом хозяйстве. Присутствие китайского экспорта на мировых рынках продукции обрабатывающей промышленности стало весомым уже к концу 1980-х гг., но тогда это были в основном технологически несложные товары легкой промышленности. За последнее же десятилетие в китайском экспорте обозначились структурные изменения, наибольший удельный вес в нем теперь приходится на продукцию машиностроения и электроники. Стало очевидным, что и китайский импорт в значительной мере определяет ситуацию на мировых рынках, в особенности это касается сырьевых товаров: после 2003 г. именно растущий спрос Китая стал одним из главных факторов поддержания высоких мировых цен на нефть, продукцию черной и цветной металлургии и т.д.

Более того, можно утверждать, что вовлечение Китая в мирохозяйственные связи уже оказало глубокое влияние на макроэкономическую динамику в мире, во многом модифицировало ее, причем это касается и течения макроэкономического цикла в развитых странах Запада. Включение китайских ресурсов, прежде всего трудовых, в международный оборот резко увеличило производственные возможности мирового хозяйства. Конкурентное давление со стороны дешевой китайской рабочей силы способствовало замедлению роста реальных доходов работающих по найму в США и других развитых странах, что повлекло за собой увеличение рентабельности компаний и стимулировало их инвестиционную активность. Присутствие на глобальных рынках дешевых китайских промышленных товаров оказало замедляющее воздействие на тем-

стр. 167

пы мировой инфляции, а в результате открылись новые возможности для осуществления стимулирующей денежной политики. Центральные банки западных стран, прежде всего американская Федеральная резервная система, в условиях замедления экономического роста в начале первого десятилетия XXI в. смогли удерживать процентные ставки на небывало низком уровне, не опасаясь вызвать тем самым резкое ускорение инфляции. Наконец, во многом именно за счет вложений китайских государственных валютных резервов в ценные бумаги американского Казначейства обеспечивается финансирование внешнеторгового дефицита США. В этом смысле приток китайских денег удерживает курс доллара по отношению к другим мировым валютам от крупномасштабной коррекции, которая поставила бы под угрозу стабильность международной финансовой системы. И если принять во внимание эти обстоятельства, то имеет смысл поставить вопрос, кто от кого больше зависит в современных условиях: Китай от технологических и финансовых заимствований у развитых стран или же, напротив, западные страны - от состояния дел в китайской экономике?

В обобщенной форме проблема влияния Китая на мировое хозяйство воплощается в активно дискутируемом в последние годы вопросе о реальных масштабах китайской экономики. Специалистами предлагаются различные методики пересчета китайского ВВП для международных сопоставлений - по текущему валютному курсу, по паритету покупательной способности (ППС) и т.д. Но даже если встать на точку зрения оптимистов и признать, что Китай по абсолютному объему ВВП уже стал "второй экономикой" мира, уступая лишь США, и что у него есть шансы достаточно быстро выйти на первое место, все равно остается актуальным вопрос о дальнейшей перспективе. Если Китай - это, как считают многие, "сверхдержава будущего", то нужно иметь в виду, что статус сверхдержавы предполагает не только военно-политическую мощь и значительный экономический потенциал, но также и некую цивилизационную миссию, способность предложить остальному миру для заимствований и копирования определенные социально-культурные ценности, а они, в свою очередь, должны подтверждаться технологическими преимуществами. Можно ли говорить, что уже в недалеком будущем Китай способен стать одним из технологических лидеров мира? Или же его экспансия будет происходить главным образом за счет низкотехнологичных, ресурсоемких производств и в этом качестве он будет генерировать все увеличивающуюся нагрузку на мировое хозяйство, перераспределяя в свою пользу мировые сырьевые ресурсы и загрязняя общую для всех среду обитания?

Эти вопросы тем более правомерны, что становление Китая как глобального "центра силы" произошло в условиях, когда китайская экономика сохраняет свой переходный статус, когда фундаментальные проблемы ее рыночной трансформации остаются нерешенными. Более того, есть веские основания утверждать, что те институциональные механизмы, которые сложились на предыдущих этапах китайских реформ и которые обеспечили стране высокие темпы экономического роста в 1980 - 1990-е гг., уже исчерпывают свои возможности, что они сами по себе порождают проблемы и диспропорции, угрожающие дальнейшему поступательному развитию Китая. В последние годы это признано и высшим китайским политическим руководством, заявившим о начале реализации новой "научной концепции развития", предполагающей переход к преимущественно интенсивным факторам роста, социальную ориентацию экономики, упор на ресурсосбережение и уменьшение нагрузки на окружающую среду.

Каким образом пойдут дальше процессы социально-экономических реформ в Китае? Реально ли вообще перейти к интенсивным методам экономического роста при существующей структуре китайской экономики? Очевидно, что модель экономического роста не меняется просто политическими решениями, для этого нужны фундаментальные изменения экономических институтов и механизмов экономической политики. В этой связи, отметил П. М. Мозиас, целесообразно прагматически оценить нынешнюю экономическую политику китайских властей. Действительно ли идет речь о "повороте влево", об активизации деятельности государства по перераспределению ресурсов и доходов в пользу социальных аутсайдеров? Или же, провозглашая социально ориентированные лозунги, власть канализирует и ослабляет тем самым недовольство низкодоходных групп населения и создает в результате политические предпосылки для дальнейшей либерализации экономики? Простое перечисление новых реформенных мероприятий, инициированных в 2005 - 2006 гг. (продажа значительных долей уставных капиталов в китайских государственных банках иностранным финансовым институтам; распродажа госпакетов акций в компаниях, прошедших биржевой листинг; санкция на выкуп государственных активов менеджерами госпредприятий и т.д.), дает основания считать, что в реальности, скорее, имеет место вто-

стр. 168

рой из описанных вариантов. Но понятно и то, что по мере углубления рыночных реформ весьма вероятно еще большее усиление социальной напряженности в стране. И если дальнейшее вовлечение Китая в мирохозяйственные процессы будет происходить на фоне вступления внутренних реформ в новую, высокорискованную стадию, то как это может сказаться на внешнеэкономическом и внешнеполитическом поведении Китая?

Вопрос о реальных масштабах китайской экономики имеет смысл поставить и ввиду углубляющейся интеграции народного хозяйства КНР и экономики Тайваня. Происходит массовый перенос производств с острова на материк, сопровождающийся перетоком в КНР тайваньских технологических, финансовых, предпринимательских ресурсов. Реальны ли перспективы формирования "Большого Китая" при очевидной сложности и неоднозначности ситуации в отношениях между КНР и Тайванем? Каковы могут быть последствия развития сотрудничества или, напротив, конфликта в рамках "Большого Китая" для остального мира?

Наконец, в условиях экономического возвышения Китая и для нашей страны актуальной задачей остается выработка адекватной линии поведения по отношению к восточному соседу. Является ли Китай для России перспективным и надежным партнером, а возможно и союзником, или же он все больше и больше будет выступать как соперник, чья экспансия чревата угрозами для России? Хотя сейчас двусторонние отношения хороши как никогда, эксперты-китаеведы "по долгу службы" обязаны задаваться этим вопросом и давать прогнозы возможного развития событий на перспективу.

А. И. Салицкий (ИМЭМО РАН) отметил, что выбор адекватной методики для сопоставления ВВП отдельных стран зависит от ответа на вопросы, какие цены являются более обоснованными - западные или китайские, и, соответственно, чьи деньги лучше выполняют функцию меры стоимости. Еще относительно недавно большинство развивающихся стран испытывало дефицит валютных поступлений в свои экономики, и тогда пересчет по текущим валютным курсам был оправдан, так как он позволял учитывать при калькуляции ВВП прежде всего те отрасли хозяйства, которые были действительно конкурентоспособны по международным меркам.

Но после того как для Китая и многих других развивающихся стран проблема накопления валютных резервов была в принципиальном плане решена, возникла возможность более достоверной оценки масштабов их экономик на основе паритета покупательной способности. Если использовать этот метод, то выясняется, что цены в Китае примерно в четыре раза ниже, нежели в развитых странах Запада. А в этой связи тезис о высокой энерго- и ресурсоемкости китайской экономики выглядит отнюдь не бесспорным. В случае пересчета по ППС объем китайского ВВП составит около 70% от соответствующего показателя США. Но при этом в Китае на долю промышленности приходится около 52% объема ВВП, а удельный вес сферы услуг в китайском ВВП в последние годы составлял около 32% и практически не увеличивался. Тогда как в структуре американского ВВП на сервисные отрасли приходится около 80%, а на промышленность - всего 18%. Отсюда и получается, что Китай производит больше промышленной продукции при меньших затратах ресурсов, а это, вообще говоря, означает, что китайская экономика уже развивается по интенсивному пути, хотя экономический рост и имеет выраженный трудоемкий характер.

Весьма неоднозначна и ситуация с влиянием Китая на международные сырьевые рынки. Дело в том, что поведение Китая как импортера определяется не только логикой спонтанно складывающейся страновой торговой специализации, но и осмысленной политикой китайских властей по повышению уровня национального ресурсного самообеспечения. По этой причине сплошь и рядом оказываются неадекватными высказываемые экономистами, особенно западными, алармистские прогнозы по поводу того, что спрос Китая на импортные ресурсы, в том числе продовольственные, будет неудержимо нарастать. В любом случае, резюмировал А. И. Салицкий, дальнейшее развитие Китая будет весьма самобытным. Желательно, чтобы оно не преподносило неприятных сюрпризов нашей стране, поскольку экономическое сотрудничество с Китаем может стать для России важной компонентой ее собственной модернизации.

З. А. Муромцева (ИДВ РАН) согласилась с А. И. Салицким в том, что укоренившийся в научных публикациях стереотип о ресурсной расточительности китайской экономики не стоит воспринимать как аксиому. Люди, бывавшие в Китае, обычно отмечают, что жителям этой страны даже на бытовом уровне свойственно внимание к ресурсосбережению. Однако ограниченность природных ресурсов ощущается растущим Китаем все острее и острее, и это выражается прежде всего в прогрессирующем ухудшении экологической ситуации. Поэтому не случайно то, что в

стр. 169

провозглашенной новым китайским руководством научной концепции развития именно идея перехода к менее ресурсоемкому типу экономического роста занимает стержневое место.

К числу основных составляющих "научной концепции развития" относятся, во-первых, промышленная модернизация на основе внедрения новых технологий; во-вторых, урбанизация, накопление человеческого капитала с упором на развитие сферы образования; формирование среднего класса; в-третьих, смягчение нагрузки на окружающую среду. К 2020 г. КНР должна войти в круг "инновационных государств", это означает, что удельный вес НТП в структуре факторов экономического роста должен превысить 70%, а среди применяемых технологий на долю импорта должно приходиться не более 30%. Реализации этих целей призваны способствовать: государственные программы развития НИОКР и распространения их результатов; повышение конкурентоспособности национального производства путем "выращивания" собственных ТНК за счет активного экспорта капитала; происходящие в ходе урбанизации изменения социальной структуры, которые должны способствовать распространению инноваций не только в сферах производства и управления, но и в быту.

Однако на темпах перехода к инновационной экономике не может не сказываться объективно существующий структурный дуализм китайской экономики. С одной стороны, развитие наукоемких производств в принципе должно обеспечивать экономию ресурсов, в том числе и трудовых. Но, с другой стороны, для Китая не менее актуальной задачей является обеспечение занятости огромного массива низкоквалифицированной рабочей силы, что выступает как тормоз для внедрения трудосберегающих технологий. Неясными пока остаются перспективы развития самостоятельного технологического потенциала Китая. На сегодняшний день, по оценкам многих специалистов, задача выхода на позиции мирового технологического лидера является для Китая нерешаемой. Тем не менее, по мнению З. А. Муромцевой, при обсуждении данной проблемы следует принимать во внимание исторические традиции Китая. Эта страна в прошлом была родиной многих знаменитых изобретений, от нее и в будущем вполне можно ждать неожиданностей.

Достаточно сложно прогнозировать и дальнейшее течение институциональных реформ в китайской экономике. Болезненная реструктуризация госсектора может быть осуществлена только в условиях консолидации китайского общества, а в ее достижении определяющую роль могут сыграть цивилизационные особенности Китая, так что и в этом плане ситуация может развиваться совершенно неожиданно для внешних наблюдателей. З. А. Муромцева высказала сомнения в реальности "левого поворота" в политике современного китайского руководства, обратив внимание на заявленные властями в последнее время планы новых сокращений производственных мощностей и занятости в госсекторе.

Я. М. Бергер (ИДВ РАН) в начале своего выступления выделил моменты, по которым его позиция отличается от точек зрения других участников дискуссии. Подсчет долларового эквивалента китайского ВВП, по мнению Я. М. Бергера, целесообразно вести на основе текущих валютных курсов, ибо внутрикитайские цены на товары и услуги и сейчас в значительной мере формируются в отрыве от тенденций международных рынков. Не согласился он и с тезисом об уже состоявшейся интенсификации китайской экономики. Китайский экономический рост остается экстенсивным, хотя в быту китайцам действительно свойственны крестьянская рачительность и экономность.

По убеждению Я. М. Бергера, Китай в настоящее время переживает переход к новой модели рыночного хозяйства. Прежняя модель стала результатом крайне либеральной экономической политики, проводившейся властями с начала 1990-х гг. В рыночные отношения в те годы втягивались даже такие социальные институты, которым это, вообще говоря, противопоказано, например, армия. В комбинации с сохранением реликтов командной экономики подобная либеральная модель привела к глубокому социальному расслоению, процветанию отраслевых монополий, сращиванию бизнес - элит с государством; обнищанию городских низов, прежде получавших доходы в госсекторе. Либеральная модель была основана на заимствовании Китаем западных стандартов общества потребления. В этом смысле показательно, что отраслями-лидерами экономического роста в последние годы выступали сектор недвижимости и автомобильная промышленность. Если они и дальше будут развиваться столь же высокими темпами, то для обслуживания порождаемого ими спроса не хватит сырьевых ресурсов всего мира.

Социальная ситуация в Китае сейчас нестабильна и взрывоопасна. Экономическую политику нужно менять в сторону повышения расходов на образование, медицину, НИОКР и т.д. Иными

стр. 170

словами, экономику нужно сделать действительно социально ориентированной, до сих пор она таковой не была. Корректировка курса, осуществленная новым китайским руководством, имеет поэтому вполне реальное содержание: создается новая рыночная модель, либеральная экономика приспосабливается к традициям Китая. Заявленные в последнее время властями новые меры, направленные на уменьшение непосредственного государственного присутствия в экономике, в частности продажи акционерных паев в китайских банках иностранным финансовым институтам, вызвали острую критику внутри страны. Причем недовольство высказывают не только идеологические ортодоксы, но и экономисты, защищающие интересы национального частного капитала. Последние возражают против предоставления иностранным инвесторам новых преференций, на этот раз - в доступе к покупкам государственных банковских активов. Несомненно, привлечение иностранных стратегических инвесторов к реструктуризации китайского финансового сектора - это во многом вынужденная мера. Она связана с тем, что уже в ближайшее время в соответствии с обязательствами Китая, данными при вступлении в ВТО, для иностранных банков должен быть открыт внутренний рынок страны. Перестройку китайских банков нужно было проводить очень быстро, так как в своем существовавшем виде национальная банковская система была заведомо неконкурентоспособной. Но под воздействием происходившей в последнее время полемики этот курс вполне может быть скорректирован.

Влияние Китая на мировую экономику до сих пор обеспечивалось главным образом на основе использования дешевых трудовых ресурсов страны. Но сейчас это преимущество утрачивается по мере роста зарплат, особенно в восточных провинциях. В новой социально-экономической модели упор будет делаться не на дешевый труд, а на инновации. Пока НТП в Китае во многом базировался на заимствованиях у других стран по каналам привлечения прямых иностранных инвестиций, которые вкладывались прежде всего в экспортные производства. Ориентация на внешний рынок позволила китайской экономике расти даже в условиях внутренней дефляции. Но наращивание китайского экспорта наталкивается на противодействие на западных рынках, о чем свидетельствует волна антидемпинговых процедур, инициированных в отношении китайских предприятий. Дальнейший экономический рост в рамках экспортоориентированной модели весьма проблематичен. Основная задача сейчас состоит в стимулировании внутреннего спроса, в развитии потенциально емкого, а реально пока весьма узкого внутреннего рынка. Но этому противодействует глубокая социальная дифференциация.

Ни китайские, ни зарубежные эксперты пока не берутся давать прогнозы внешнеполитического и внешнеэкономического поведения Китая в средне- и долгосрочной перспективе. Во всяком случае ясно, что наиболее вероятное направление китайской экспансии - это Юго-Восточная Азия, которая является естественным продолжением китайской экономики. Север (Россия) оказывается поэтому в выигрышном положении, это нужно использовать в российской политике, нужно уметь извлекать выгоду из заинтересованности Китая в российских энергоресурсах и технологиях. Я. М. Бергер высказал мнение, что воздействие Китая на остальной мир может быть цивилизационным, оно может состоять в создании живого, работоспособного примера социального рыночного хозяйства, основанного на традиционных китайских ценностях.

Л. П. Чихун (Экономич. факультет МГУ) отметила, что специфика китайского варианта системных реформ во многом определяется нахождением этой страны на этапе индустриализации. Китай начал реформы, оттолкнувшись от потенциала аграрного общества, сумел использовать возможности экономического роста, связанные с последовательным созданием отдельных отраслевых комплексов в промышленности. Поэтому и реформа отношений собственности, процессы перераспределения активов могли быть в Китае постепенными, а, вообще говоря, раздел собственности в ходе рыночной трансформации экономики является фундаментальной причиной усиливающейся дифференциации доходов.

Теория экономического развития утверждает, что между показателями социального неравенства, с одной стороны, и экономическим ростом - с другой, нет линейной зависимости. Но зависимость существует между неравенством и структурными изменениями в развивающейся экономике, которые заключаются в переливе ресурсов из традиционного сектора хозяйства в современный. В условиях Китая традиционный сектор фактически включает в себя не только сельское хозяйство, но и неэффективные государственные предприятия в промышленности, созданные еще в дореформенное время. Коэффициент Джини, измеряющий неравенство доходов, в Китае заметно выше, чем в России. Это связано с тем, что концентрация богатства в "верхних" социальных стратах в Китае более существенна, а нижние слои там гораздо беднее, чем в нашей

стр. 171

стране. Причем главным фактором, определяющим социальный статус и уровень доходов в Китае является принадлежность к традиционному или современному сектору экономики.

В конце 1980-х гг. Китай перешел к экспортоориентированному варианту индустриализации, и это соответствует общей тенденции, свойственной развивающимся экономикам: главным генератором спроса в условиях перехода от традиционного общества к современному является внешний рынок, иначе и быть не может при существующем низком уровне доходов внутри страны. Как и другие развивающиеся страны, Китай в своем технологическом развитии проходит стадию имитаторства, заимствований технологических разработок извне. Технологическое отставание Китая от наиболее передового международного уровня сохранится и в обозримой перспективе. Индустриализация сейчас идет в Китае кластерами, складывающимися вокруг предприятий, находящихся под контролем ТНК. И здесь есть потенциал для возможного конфликта между интересами иностранного капитала и национальными экономическими интересами, хотя до сих пор китайская инвестиционная политика достаточно удачно обеспечивала их баланс.

С точки зрения эндогенной теории экономического роста задачи государства в развивающейся экономике - это, во-первых, создание необходимой инфраструктуры и, во-вторых, инвестирование в человеческий капитал. Китай подошел сейчас к решению второй из этих задач, без чего невозможна оптимизация траектории экономического роста. Но, говоря о возможности построения в Китае социально ориентированной экономики, Л. П. Чихун заметила: мировой опыт свидетельствует, что такое развитие событий становилось реальным или при очень высоком уровне экономического развития страны и готовности общества пойти на крупномасштабное перераспределение доходов по каналам фискальной системы или при сверхконцентрации государственной власти в очень бедной стране. Ни один из этих вариантов для Китая сейчас не актуален.

Ю. Г. Литвинова (ИВ РАН) отметила, что проблема формирования "Большого Китая" с участием КНР и Тайваня вбирает в себя практически весь спектр вопросов, поднимавшихся на "круглом столе". Экономическая интеграция двух берегов Тайваньского пролива вызывает неодинаковые последствия для ее участников. По идее тайваньские инвестиции на материке должны не просто оказывать модернизирующее воздействие на экономику КНР, но и видоизменять ее в выгодном для Тайваня направлении. Однако на деле сильного влияния Тайваня на происходящую трансформацию китайского общества не чувствуется. И, напротив, в среде самого тайваньского бизнеса сложилось сильное прокитайское лобби, способное оказывать значительное воздействие на политическую ситуацию на острове.

Развитие экономики КНР сейчас во многом повторяет путь, пройденный в свое время Тайванем и другими новыми индустриальными странами Азии - путь экспортной ориентации и технологических заимствований у более развитых экономик. Но, оценивая возможное технологическое влияние Тайваня на материковую экономику, нужно учитывать, что даже в компьютерной индустрии, наиболее конкурентоспособной отрасли тайваньской промышленности, местные компании обладают лишь технологиями среднего по международным стандартам уровня. Это ограничивает возможности для становления всего "Большого Китая" как мирового технического лидера.

"Гонконгская модель" вряд ли может послужить прообразом будущего воссоединения КНР и Тайваня, хотя в политике по отношению к острову пекинские власти используют методы, опробованные ранее при налаживании связей с Гонконгом - стимулируют тайваньские капиталовложения на материке фискальными льготами, сквозь пальцы смотрят на развитие нелегального торгового обмена и т.д. После почти одновременного вступления КНР и Тайваня в ВТО двусторонние связи стали развиваться еще быстрее. Но если членство Китая в ВТО оказало очевидное стимулирующее воздействие на его экономику, то на Тайване, напротив, экономический рост замедлился. В любом случае бурно развивающиеся экономические связи уже оказывают стабилизирующее влияние на политическую ситуацию в Проливе, удерживают власти с обеих сторон от резких движений.

Ю. Г. Литвинова констатировала, что между экспортной ориентацией восточноазиатских экономик и экспортной зависимостью современного российского хозяйства нельзя ставить знак равенства: в первом случае речь идет о вывозе товаров обрабатывающей промышленности, а во втором - об экспорте преимущественно сырьевых товаров. Использование азиатского опыта трудоемкой экспортной специализации в российских условиях малореально. Но Китай и Россия уже становятся непосредственными конкурентами в тех областях, где обе страны располагают перспективными технологическими наработками - на рынке космических услуг, в энергетическом машиностроении, металлургии и т.д.

Permanent link to this publication: