Как известно, малые этнические группы, дисперсно расселенные среди больших народов, фактически обречены на быструю или медленную ассимиляцию, особенно если группа уже утратила такие важные факторы, сохранявшие ее в течение длительного периода, как религия и связанная с ней духовная и культурная изолированность от окружающей среды. Такой группой являются караимы, которые в течение второй половины XIX-XX в. постепенно покидали места традиционного проживания в Крыму, Литве и на Западной Украине. Они расселялись по крупным городам России, создавая в них небольшие диаспоры, постепенно отходя от своих вековых устоев и традиционных ценностей. Этот процесс усилился в советское время, когда были закрыты почти все караимские храмы-кенасы, исчезли духовные и общественные организации, сплачивавшие народ. Это хорошо прослеживается на примере караимской диаспоры Москвы - одной из наиболее крупных общин на территории бывшего СССР.

Предполагается, что караимы - потомки иудаистской секты, переселившейся из Израиля в Причерноморье еще до Рождества Христова. Как полагал антрополог В. П. Алексеев, в их этногенезе участвовали хазары. В период средневековья караимы, следуя по торговым путям, сформировали еще одну крупную общину (кроме Крыма) в Литве. Их немногочисленные диаспоры существуют и в других местах, включая Москву. Для науки караимы интересны в первую очередь как своеобразный пример малой этноконфессиональной и этнолингвистической группы.

История московской караимской диаспоры в рассматриваемый период почти не попадала в поле зрения исследователей. Некоторым исключением является вышедшая в 1999 г. статья [Михайлов, 1999]. За эти семь десятилетий в малочисленной, но в то же самое время очень активной в дооктябрьский период столичной диаспоре, происходили ассимиляционные процессы, приведшие в конечном счете одну из крупнейших общин бывшего СССР на грань исчезновения. Именно этот период оказался роковым для всего караимского народа, включая его московскую общину. Опубликованных сведений об истории караимской диаспоры в столице в рассматриваемый период практически нет. Небольшую отрывочную информацию можно найти в московских архивах. Большая же часть сведений, которые легли в основу данной статьи, была почерпнута автором в ходе полевых исследований 1996 - 2001 г. непосредственно от самих московских караимов, представителей старшего поколения, либо помнящих этот период, либо знающих о нем от своих родителей.

До 1917 г. московская караимская община представляла собой хотя и небольшое, но довольно богатое и экономически активное сообщество. Караимам принадлежали такие крупные табачные фабрики, как "Фабрика товарищества Габая" (современная "Ява"), "Дукат", "Гильзы Катыка". Помимо них представители караимской диаспоры владели сетью мелких табачных магазинов по всей Москве, а также предприяти-

стр. 45

ями и торговыми заведениями в других отраслях. Численность караимов в Москве, согласно общероссийской переписи 1897 г., составляла 332 человека, а по данным внутренней переписи общины в 1911 г. - 500 человек [Краткий исторический очерк..., с. 119 - 121]. Приток караимов в Москву продолжался, особенно во время Первой мировой войны, когда в город приехали караимы из западных губерний, покидавшие районы боевых действий. Но точная численность московских караимов накануне 1917 г. неизвестна.

После Октябрьской революции значительная часть зажиточных московских караимов либо погибла, либо была вынуждена бежать из Советской России. Однако потомки некоторых известных семейств до сих пор проживают в столице. Во время революции и гражданской войны многие московские караимские семьи покинули город, перебравшись в более тихие места, но в середине 1920-х гг. большая их часть вернулась. В это же время в Москву из Крыма и других южных регионов страны, где свирепствовал голод, бежали многие караимские семьи. Караимская молодежь с юга была готова учиться и работать. Численность общины достигла наивысшей точки и согласно примерным оценочным данным составила около 800 человек. В дальнейшем численность московских караимов вследствие ассимиляционных процессов, низкой рождаемости, войны и т.д. неуклонно сокращалась. Небольшой приток в Москву караимов из других регионов особой роли уже не играл, тем более что наблюдался небольшой отток части западных караимов, приехавших в Москву из западных губерний, в Литву.

Первое время после Октября московским караимам удавалось трудиться в тех же отраслях, что и при прежнем режиме. Среди них было немало представителей технической интеллигенции, врачей, ветеринаров, работников различных торговых заведений. По рассказам старожилов удалось выяснить, что еще до войны и сразу после нее многие московские караимы работали директорами небольших магазинов. До 1956 г. директором крупного гастронома на Лубянке был караим Иосиф Маркович Гаммал. Его родственник, Соломон Антонович Гаммал, во времена НЭПа держал собственную парикмахерскую на Пречистенке, затем работал парикмахером при Генштабе, а после войны - в Министерстве образования, также парикмахером.

И после 1917 г. московские караимы еще долго трудились в табачной сфере. Прежнее "Товарищество Габая" в 1922 г. стало фабрикой "Ява" - по названию одного из наиболее популярных видов производимых ею папирос. На фабрике продолжали трудиться специалисты-караимы, включая сына умершего еще в 1879 г. основателя фабрики Самуила Габая. Иосиф Самойлович Габай (1872 -1939) работал на фабрике с девятнадцатилетнего возраста, был прекрасным знатоком табака. Он настолько хорошо знал задействованную в производственном процессе технику, что мог без труда собрать и разобрать любую машину. После революции, несмотря на свое происхождение, Габай-младший был выдвинут на должность генерального директора фабрики, на которой проработал до своей смерти в 1939 г. При нем фабрика "Ява" стала одним из крупнейших табачных предприятий в СССР [Ельяшевич, с 29 - 30]. Кроме Габая на фабрике трудились многие караимы. На нынешней "Яве" мне удалось только собрать информацию о члене правления Якове Исааковиче Черкесе и главном сортировщике и специалисте по табаку Самуиле Моисеевиче Тотеше, работавших еще в 1920-х гг. Конечно, караимов в то время на фабрике было гораздо больше. Все они трудились еще до 1917 г. и были оставлены на ней как незаменимые специалисты. После Великой Отечественной войны на "Яве" уже не было ни одного караима.

На другой крупнейшей московской караимской табачной фабрике - "Дукате" -представители этого народа продержались несколько дольше. Последним работавшим здесь караимом был главный табачный мастер Семен Исаакович Фиркович. Он

стр. 46

пришел на фабрику еще при ее основателе и первом владельце И. Д. Пигите в 1905 г. и проработал до самой своей смерти (1955). В1920 - 1930-х гг. на "Дукате" также работало немало караимов, но найти более подробную информацию о них не удалось.

Гильзовая фабрика Катыка после революции какое-то время работала под вывеской табачной фабрики "Красная Звезда", а затем прекратила свое существование. О работавших в тот период на ней караимах не известно ничего. Ее прежние владельцы Абрам Катык и его сестра Анастасия после 1917 г. бежали из страны, а их брат и совладелец фабрики Арон Ильич Катык остался в Советской России и испытал все прелести бытия "лишенца". Согласно информации, полученной от проживающей ныне в Москве его внучки, Натальи Борисовны Гуниной, он умер в 1934 г. Один из сотрудников фабрики, родственник Катыков, Авдей Семенович Прик, в 1920 - 1930-х гг. работал заведующим табачной секцией в "Мосторге" (ныне - ЦУМ).

Во время НЭПа прежняя караимская монополия на табачную торговлю в столице рухнула. В адресно-справочной книге "Вся Москва на 1927 год", мне удалось найти только одно частное табачное заведение Веры Моисеевны Чадуковой, находившееся на Арбатском рынке [Вся Москва. .., с. 777]. По рассказам старожилов, в то же самое время продолжал существовать частный магазинчик караима Юфуды Леви на Остоженке. Его сын, Илья Леви, проживавший в соседнем с своим тезкой Ильей Ильфом, доме по той же улице, согласно московским караимским преданиям, стал одним из прототипов Остапа Бендера. И. Леви был человеком авантюрного склада, не любил работать, имел страсть к филателии и антиквариату, но самое главное - он был турецкоподданным и сыном турецкоподданного. В 1927 г. Леви, отказавшись принять советское гражданство, уехал в Турцию. В Москве до настоящего времени проживает его племянница.

Дольше всего караимы были в Москве директорами небольших табачных магазинчиков. Они работали на этом поприще даже после войны. Последними были братья Тришкан. Старший из них, Моисей Рафаилович, был директором магазинчика на Сретенке, дом 5, до 1963 г. Его младший брат, Яков Рафаилович, директорствовал в районе Серпуховской площади до 1970-х гг. Он был последним московским караимом, связанным с табаком. С его уходом на пенсию и смертью в 1975 г. закончилась эра караимского табака в Москве.

По рассказам караимов-старожилов, их соплеменники прежде очень недоверчиво относились к советским покупным табачным изделиям. Они были большими знатоками и ценителями табака и курить что попало не могли. Как правило, нелегальным путем с фабрик через работавших там соплеменников доставались необходимые "скелетные" и "ароматические" сорта табака, из которых составлялся необходимый букет. Практически в каждом доме была машинка для набивки сигаретных гильз. Некоторые изготовляли кустарные сигареты (которые качеством были несравненно лучше хороших покупных) на продажу. Например, в доме 17 по Рождественскому бульвару до начала 1950-х гг. проживала пожилая супружеская пара Арзу Яковлевна и Самуил Елисеевич Мичри. Они нелегально доставали табак и гильзы с фабрик и изготавливали сигареты, которые у них с большим удовольствием приобретали как соседи по дому и знакомые, так и представители московской творческой богемы. Эта продукция отличалась высоким качеством. У караимов было особое чутье табака, которое и позволило им быть до 1917 г. "табачными генералами" России.

В дальнейшем среди караимов Москвы стала заметно доминировать интеллигенция, прежде всего техническая. В настоящее время среди караимов столицы России довольно много лиц с высшим образованием, некоторые имеют ученую степень.

До начала XX столетия у караимов принадлежность к нации и принадлежность к религии означала фактически одно и то же. Религия играла роль этносохраняющего фактора. Отход от нее и даже вступление в брак с лицами других религий автомати-

стр. 47

чески означали выход человека из общины. По мере приобщения караимов, в первую очередь крымских, к русской европейской культуре, во второй половине XIX в. наметился отход от религии предков и традиционных устоев, что обеспечило относительно быструю ассимиляцию караимов русскими и другими крупными народами. В начале рассматриваемого периода в Москве еще действовали традиционные религиозные нормы караимов. До конца 1924 г. в Москве, по адресу Большая Никитская улица, дом 19, функционировала караимская кенаса. Она занимала квартиру N 15, ибо построить отдельное здание для нее московские караимы, несмотря на значительную прослойку зажиточных членов в общине, так и не успели. В 1920-х гг., в период большого наплыва приезжих в Москву и жилищного кризиса, были закрыты практически все молельни различных конфессий, помещавшиеся в жилых строениях или не отличавшиеся от таковых по внешнему виду. В 1924 г. настала очередь и квартиры, занимаемой караимской кенасой. Инициатором выселения, как обычно и бывало в таких случаях, стало местное жилтоварищество. Взамен городские власти предложили караимам на выбор несколько помещений торгового типа в соседних районах, но они не устраивали общину по каноническим мотивам [ЦГАМО, ф. 66, оп. 1, д. 714, л. 1 - 6].

Кенаса была выселена, хотя некоторые московские караимы-старожилы, в том числе и дочь последнего московского эрби (учителя) Тамара Сергеевна (Саадьевна) Бабаджан (в девичестве - Ельяшевич, 1917 г.р.,) утверждают, что на Большой Никитской молились до 1928 г. Но в московских архивах сохранилось несколько документов периода после 1924 г., где представители верующих караимов просят власти разрешить им проведение собрания членов религиозной общины в том или ином арендуемом помещении. Если бы кенаса не была выселена, то искать помещение для собрания не пришлось бы.

Община верующих караимов официально прекратила свое существование в 1928 г. Причина ликвидации религиозного общества не известна. Из самих московских караимов о ней сейчас никто не помнит. Удалось только выяснить, что именно до этого года исполнял свои обязанности московского старшего газзана (священнослужителя) Арон Ильич Катык, служивший при московской кенасе с 1922 г. В Москву он переехал годом раньше из Крыма, спасаясь от голода. Помимо служения в кенасе он активно занимался драматургией. В 1930 г. Катык переехал в Свердловск, а в 1933 г. -в Ленинград. 20 мая 1943 г. А. И. Катык умер от голода во время блокады. Известно, что до своего отъезда из Москвы он продолжал частным образом исполнение духовных обязанностей. Старожилы рассказали и про Абрама Семеновича Новицкого - последнего московского караимского газзана, происходившего из Литвы, из Тракая, где у него оставался дом, проданный наследниками уже после его смерти. Новицкого называли "литовским газзаном", хотя духовно он окормлял не только литовских караимов. После закрытия кенасы он продолжал неофициально исполнять свои обязанности. Делал Новицкий это тайком до самой своей смерти в 1956 г. Погиб он довольно нелепо: при переходе улицы попал под трамвай. Жил последний московский газзан в районе Яузских ворот и Таганки. Собрать о Новицком более подробную информацию не удалось, так как в советском обществе быть священнослужителем, пусть даже и находящимся не у дел, было небезопасно. О его деятельности почти ничего не знал даже его сын Борис Абрамович Новицкий, с которым мне довелось общаться.

Помимо двух вышеупомянутых газзанов в Москве жил и газзан по фамилии Шакай, но собрать о нем какую-либо информацию - был ли он "коренным" московским караимом или переселился в 1920-х гг. из другого города; какие-либо сведения о его жизни, даты смерти и тому подобное - не удалось. Старожилы помнили лишь его фамилию. В период существования кенасы при ней жил и шамаш (служитель) по фами-

стр. 48

лии Ботук. О нем помнят, как он регулярно обходил все дома московских караимов, сообщал новости, узнавал о каких-либо событиях в той или иной семье, т.е. был своеобразным караимским "связным". О его дальнейшей судьбе после ликвидации религиозного общества никто ничего не знает.

После прекращения деятельности религиозного караимского общества верующие московские караимы, поколение которых дожило до 1940-х гг., перенесли свою религиозную активность в дома. Регулярно, по субботам и праздникам, они собирались на молитву у наиболее активных верующих стариков. Мне удалось определить только два таких места. Одно из них находилось в доме-мастерской у последнего московского эрби Саадьи Семеновича Ельяшевича, выходца из Литвы, где собирались в небольшом числе преимущественно литовские караимы. Другое находилось неподалеку, в квартире Шишманов, на углу Арбата и Большого Афанасьевского переулка; сюда также часто приходил Ельяшевич, который руководил общей молитвой. Литовские караимы отличались большим консерватизмом и строгостью в вере. Дочь Ельяшевича, Тамара Саадьевна (Сергеевна) Бабаджан, рассказывала, что ее отец держал свою семью в строгих религиозных рамках, запрещал детям даже заходить в храмы и молитвенные дома других конфессий. Прежде любой караим, изменивший вере своего народа или женившийся на иноплеменнице, изгонялся из общины. Ельяшевич следовал этому правилу. Ни один из крестившихся или вступивших в брак с русскими женщинами караимов не смел появиться на пороге его дома. В то же самое время у него в гостях часто бывали представители других народов, даже православные монахи и монахини, которым он всегда старался помочь.

Ельяшевич до самой своей смерти в 1940 г., наряду с газзаном Новицким и другими верующими караимами, играл ведущую роль в религиозной жизни общины. Они проводили свадебные церемонии, провожали покойников, обрезали младенцев. По словам Т. С. Бабаджан, у них в доме хранилось покрывало, которым накрывали гроб с покойником, но впоследствии оно было утеряно. С уходом старшего поколения караимов в 1940-х гг. религиозная жизнь в московской общине практически сошла на нет. В документах Центрального муниципального архива Москвы, в фонде уполномоченного Совета по делам религиозных культов по Москве и Московской области, мне удалось найти упоминание о том, что во втором квартале 1945 г. общество верующих караимов Москвы, числом до 100 человек, подавало заявление на регистрацию [ЦМАМ, ф. 3004, оп. 1, д. 3, 18]. Более подробные сведения об этом не удалось найти ни в архивных документах, ни узнать от старожилов. Из нынешних караимов-стариков об этом никто ничего не знает.

Во второй половине 1940-х гг. в Москву неоднократно приезжал последний гахам (духовный глава) караимов Серая Маркович Шапшал, проживавший в Литве. Во время одного из приездов, в начале 1948 г., он встретился с активом московской караимской общины Москвы в доме семьи дочери последнего московского эрби Ельяшевича, Т. С. Бабаджан, проживавшей по адресу ул. Кропоткинская, 12. На встрече присутствовало около полутора десятков человек, включая хозяев квартиры. Она больше напоминала посиделки старых знакомых, коими большинство из присутствовавших и являлись. По рассказам участников встречи, ни Шапшал, ни сопровождавший его в этой поездке старший газзан Тракайской кенасы Фиркович так и не помолились. Дочь литовского караима Исаака Семеновича Кобецкого, в доме которого во время визитов в Москву останавливался Шапшал, также не помнит, чтобы тот хоть раз при ней или при ком-либо совершил молитву. О богослужении для своих соплеменников-единоверцев говорить не приходится, хотя в это время в Москве еще были живы религиозные караимы, которые знали древнееврейский язык, молитвы, порядок богослужения. Еще был жив и последний московский газзан Новицкий. Визиты Шапшала в столицу носили исключительно деловой и научный характер: он

стр. 49

встречался с видными востоковедами и тюркологами, обсуждая с ними проблемы тюркского происхождения караимского народа. Сам С. М. Шапшал был одним из крупнейших сторонников этой теории. Ему как человеку, более беспокоившемуся о науке, нежели о религии, возрождение на территории СССР еще одной общины, помимо сохранявшихся Тракайской и Евпаторийской (последняя - до 1956 г.), было совершенно безразлично.

В 1920 - 1930-х гг. в подавляющем большинстве московских караимских семей продолжали отмечаться традиционные праздники: Суккот, Кипур, Недава, особенно - Пасха и Пурим. Практически все праздники были связаны с религией, но они быстро стали символическими. Дольше держались доставлявшие особую радость детям Пасха и Пурим, на которые приготовлялись особые блюда в виде мацы ("опресноков") и пасхальных яиц на Пасху и треугольных пирожков в виде "ушей Аммана" на Пурим. Пока были живы знавшие молитвы старики, праздничный стол всегда начинался с их чтения. По рассказам старожилов, молитвы читали на древнееврейском и "мусульманском" языках. Что имелось в виду под "мусульманским" языком - арабский или тюркский караимский, который сами караимы до недавнего времени именовали "татарским", пояснить так никто и не смог. Информаторы, рассказывавшие это, сами не знали языка своего народа. Читавший молитвы обязательно надевал что-либо на голову, как правило, тюбетейку.

В послевоенные десятилетия в подавляющем большинстве семей традиционные праздники были забыты. Стали отмечать православную Пасху: пекли куличи и красили яйца, которые затем освящали в церкви. В ряде семей, особенно смешанных, уже в 1940-х гг. крестили детей. Небольшим исключением были некоторые семьи литовских караимов, где в 1940-х гг. иногда для совершения обряда обрезания младенцев обращались к еврейским раввинам в московскую хоральную синагогу. Религия караимов в Москве была забыта. Считавшие себя верующими шли в православные церкви. Свадебная обрядность безвозвратно ушла в прошлое. Как мне сказал один из московских караимов, человек уже в возрасте, он ни разу не побывал на чисто караимской свадьбе. С похоронной обрядностью сложилась такая же ситуация. Небольшим исключением была караимская поминальная халва. Фактически в Москве осталась лишь одна семья, где еще как-то стараются сохранять остатки караимских религиозных традиций. Это семья Т. С. Бабаджан. Здесь дольше сохранялась традиция религиозных праздников. Старшее поколение этой семьи не употребляет свинины и крольчатины, тщательно вымачивает мясо перед приготовлением. Т. С. Бабаджан за всю свою жизнь ни разу не побывала ни в одной христианской церкви.

С уходом караимской религии в Москве исчез тот фактор, который веками сохранял этнос от ассимиляции в условиях проживания небольшими группами среди представителей крупных народов в Крыму, Литве, на Западной Украине. По мере отхода от религии стали быстро размываться традиции; значительная часть браков стала заключаться вне общины. Появившаяся еще до 1917 г. идея замены фактора религиозного на национальный, и особенно активно развивающаяся в настоящее время, успеха в деле предотвращения неизбежной ассимиляции не имеет.

В 1920 - 1930-х гг., семьи караимов селились небольшими кустами в центральных районах Москвы. Многие были связаны родственными узами или происходили из одного крымского или южнороссийского города. Несмотря на отсутствие официально зарегистрированных обществ, караимы, особенно родственники и молодежь, тесно общались в своем кругу. В этот период соплеменники еще составляли значительный процент среди общего числа знакомых той или иной караимской семьи. Западные, или литовские (трокские) караимы, большей частью общались между собой. До Великой Отечественной войны их молодежь регулярно собиралась в одной из квартир на Остоженке. Впоследствии, когда молодые люди обзавелись своими семьями, об-

стр. 50

щение между ними не прекратилось и имело продолжение в следующих поколениях. Однако это не означает, что между западными и крымскими караимами существовал какой-либо антагонизм. Все московские караимы осознавали себя частью единой общности независимо от происхождения, местных особенностей культуры и разговорного диалекта.

Внутриэтнические связи были еще очень крепкими. Когда в город приезжал кто-либо из Крыма или другого города, он без труда находил через родственников и знакомых своих соплеменников и вливался в состав диаспоры. По словам одной московской караимки, ее мать рассказывала, что когда она еще девушкой впервые побывала на посиделках в одном из караимских домов, то ее впечатления были таковы: собравшиеся обменивались последними новостями, отцы и особенно матери присматривали брачных партнеров для своих детей, а остальное время все с пылом доказывали друг другу, что караимы - не евреи. Последняя тема была особенно популярна в разговорах караимской интеллигенции еще с XIX столетия, когда, стремясь быть полноправными гражданами Российской Империи, караимы доказывали властям свое отличие от евреев их происхождением, что впоследствии привело к созданию так называемого тюркского мифа.

В довоенный период значительная часть московских караимов, особенно старшего и среднего возрастов, знала караимский язык и многие свободно общались на нем дома. На всевозможных встречах также зачастую общались на родном языке. Но со временем в семьях стало преобладать русскоязычие. Участившиеся смешанные браки привели к практически полному забвению живого общения на родном языке. Поколение последних активных носителей языка жило в Москве еще в послевоенные десятилетия, примерно до начала 1960-х гг. Дома, с детьми и внуками, они уже разговаривали преимущественно по-русски, на родном же только друг с другом. Когда возникало сильное желание "поболтать по-татарски", старики шли в гости к своим сверстникам. Уже упоминавшийся Соломон Антонович Гаммал, когда его семью переселили из центра Москвы на проспект Вернадского, общался на этом языке с пожилой татаркой из соседнего подъезда, чей язык был близок и понятен караиму. Он всегда извлекал выгоду из своего тюркоязычия, когда ходил за покупками. В магазинах он всегда высматривал продавцов восточной внешности, среди которых он легко определял татар, туркмен и других представителей тюркского мира. Гаммал обращался к ним на своем родном языке, который без труда был понятен любому тюрку. И, как следствие, он получал лучший товар из-под прилавка. Будучи уроженцем Крыма, Соломон Гаммал прекрасно знал и армянский язык, которым часто пользовался в аналогичных случаях.

Это поколение московских караимов, как уже говорилось, ушло из жизни к 1960-м гг. Их дети знали язык пассивно, и то только благодаря тому, что на нем общались дома родители. В настоящее время среди караимов старшего поколения в Москве есть люди, еще помнящие язык своего народа, но на нем давно никто не говорит.

В послевоенные десятилетия семьи московских караимов продолжали общаться друг с другом, но с уходом старшего поколения прежние связи становились все более и более слабыми и поддерживались зачастую только на родственном уровне. Молодые поколения ассимилировались, религия практически исчезла, традиции народа быстро забывались. Встречи родственников происходили уже не с тем постоянством, как прежде. В отдельных семьях бытовали "воскресники", когда родня, жившая в условиях старой Москвы неподалеку друг от друга, собиралась за столом каждый выходной. В других семьях собирались несколько раз в году, на юбилеи, гражданские праздники, в дни важных событий. Московские караимы еще поддерживали тесные отношения с родственниками в Крыму и в городах юга. Литовские караимы были связаны с Литвой. Со временем, особенно после расселения москвичей из обжитых

стр. 51

районов старой Москвы в "спальные" районы в 1960-х гг., встречи родственников стали происходить только "на свадьбах и похоронах". Распад Советского Союза в 1991 г. значительно усложнил, а в ряде случаев сделал невозможными контакты с родней в Крыму и на Украине.

Еще в первые послевоенные десятилетия в некоторых московских караимских семьях хранились пластинки с записями крымско-татарских песен и танцев, которые бытовали и у караимов. Дело в том, что прежде светская культура у караимов была крайне бедна и многие ее элементы были целиком заимствованы у крымских татар. Это прежде всего касалось народных песен и танцев. Пластинки ставили преимущественно тогда, когда приходили родственники и гости-соплеменники. Знавшие язык подпевали. Танцы не исполнялись из-за тесноты помещений в коммунальных квартирах, где проживали караимы. В отличие от некоторых других московских диаспор, караимы не выходили со своей музыкой во двор и не устраивали там гуляний.

Еще в 1940 - 1960-х гг. в московских караимских семьях регулярно старались готовить блюда национальной кухни, если это, конечно, позволяло наличие необходимых продуктов. По крайней мере, на каждом сборе родственников на столе было что-нибудь из караимской кухни. Как правило, это были караимские чебуреки, национальные пирожки и т.п. В некоторых домах эти блюда готовили не только в дни праздников и прихода гостей, но и в повседневной жизни. Старые тетради с полным набором рецептов хранились во многих семьях. В смешанных семьях мужья зачастую заставляли русских жен учиться готовить караимские блюда. Но со временем стало уходить и это. Блюда национальной кухни превратились в деликатес, который готовят лишь изредка, по особо торжественным случаям.

Если до 1917 г. в Москве действовали официально зарегистрированные караимские общества, то после революции все попытки столичной диаспоры создать что-либо подобное неизменно терпели фиаско. В начале 1923 г. группа караимской учащейся молодежи пыталась зарегистрировать Московскую караимскую общину. Эта организация, несмотря на свое название, не имела ничего общего с существовавшей тогда религиозной караимской общиной, а должна была представлять, по мысли ее создателей, "союз караимов, объединенных общностью языка, культурным, бытовым и историко-этнографическим укладом жизни". Помимо культурно-просветительной деятельности община должна была заниматься и этнографическими исследованиями. Чуть позже, на рубеже 1924 - 1925 гг., пыталось зарегистрироваться Московское караимское культурно-просветительное общество, в инициативную группу которого входили многие известные представители московской караимской диаспоры. Оно должно было заниматься культурно-просветительной работой среди соплеменников в Москве и ее окрестностях. В обоих случаях Моссовет отказал в регистрации ввиду того, что цели обществ выходили за пределы их компетенции [ЦМАМ, ф. 1215, оп. 1, д. 244, л. 1 - 11; оп. 2, д. 37, л. 1 - 10]. По рассказам караимов-старожилов, еще одна безуспешная попытка регистрации караимского общества имела место в 1930-х гг. Вся культурная, просветительская и общественная деятельность караимов московской диаспоры была сосредоточена по домам соплеменников.

Новые попытки создания в Москве караимского объединения были сделаны в 1950-х гг. Старожилы рассказали мне о двух многолюдных караимских собраниях в 1956 г. (в обоих случаях собралось не менее 250 человек). Первая встреча происходила в помещении Института языкознания АН СССР, вторая - в лектории Политехнического музея. Точные даты и поводы для этих встреч никто так и не смог вспомнить. Рассказывали, что работа по объединению караимов велась не только в Москве, но и в ряде других городов, где имелись более или менее крупные общины караимов. Но создать официально зарегистрированное общество ни в Москве, ни где-либо еще караимы так и не смогли. Одним из результатов этой деятельности можно назвать по-

стр. 52

явление в Большой Советской Энциклопедии статьи "караимы", в которой подчеркивалось их тюркское происхождение. Заслуга в этом принадлежит Исааку Семеновичу Кобецкому, пенсионеру республиканского значения, проявлявшему себя в общественной деятельности не только на караимском поприще. Выход этой статьи помог многим караимам, которых постоянно причисляли к еврейскому народу, поступить в престижные ВУЗы, устроиться на хорошую работу. Дело доходило почти до анекдота. При поступлении в институт или устройстве на работу люди помимо требуемых документов носили с собой еще и фотокопию статьи БСЭ. Она играла роль своеобразной "справки" о том, что караимы - не евреи. Благодаря собранным Кобецким материалам по караимскому языку, в 1974 г. был издан "Караимско-русско-польский словарь". Но имя Кобецкого среди его авторов не упоминается.

Не имея своего официального общества, караимский актив Москвы, насчитывавший не более двух десятков человек, преимущественно лиц старшего возраста, продолжал собираться по домам. Основным смыслом этих встреч, помимо чисто житейских разговоров, было любимое занятие - "обсуждение караимских вопросов". О том, как это происходило в 1950 - 1960-х гг., информацию найти не удалось. Известна лишь история группы, которая собиралась с 1970 г. Группа насчитывала свыше 20 человек. Т. С. Бабаджан и учитель одной из московских школ Самуил (Семен) Моисеевич Кушуль. Последний приходился двоюродным братом известной караимской деятельнице Семите Исааковне Кушуль, проживавшей в Крыму, и был ее московским поверенным в делах общения с представителями столичной науки. Встречи проходили на квартире Т. С. Бабаджан и ее мужа в Новых Черемушках и в доме С. М. Кушуля в поселке "Сокол", по адресу: улица Левитана, 4. Известно, что в 1975 г. группа провела подписку на книгу О. Я. Прика "Очерки грамматики караимского языка - крымский диалект", вышедшую в Махачкале. Список желающих получить книгу составил 121 человек. На встречах, в числе прочих "караимских вопросов", обсуждалось также появление в "просионистской" печати статей о происхождении караимов. Письмом от 3 мая 1984 г. группа, совместно с представителями татов (горских евреев) обратилась в ЦК КПСС с просьбой "пресечь просионистские выступления на страницах печати, выражавшиеся в фальсификации происхождения и истории малых народностей СССР - татов и караимов". В ответ на это обращение представителю караимов было сказано, что тюркское происхождение их народа доказано и приняты меры "исключающие публикацию статей, искажающих историю происхождения караимов". Меры заключались в рассылке особого циркуляра главным редакторам всех еврейских изданий на территории СССР, в котором запрещалось писать что-либо на тему истории происхождения, религии и культуры караимов.

Летом 1989 г., по инициативе членов группы - Т. С. Бабаджан, С. Я. Шамаша и А. И. Фуки - была создана и официально зарегистрирована Караимская культурно-просветительская Ассоциация ИЛК (Интернациональная Лига Караимов - имелось в виду, что она должна объединять караимов России, Литвы и Украины), первое собрание которой состоялось 31 июля 1989 г. История деятельности этой организации в основном попадает на 1990-е гг. и выходит за рамки рассматриваемого периода.

За сравнительно небольшой исторический отрезок времени, фактически совпавший с существованием советского строя, одна из самых крупных и активных караимских общин нашей страны прошла период от сплоченной городской диаспоры, которая имела свой храм - кенасу, свои культурно-просветительные общества, экономическую базу, - до постоянно сокращающейся в численности совокупности потомков прежнего сообщества, утративших религию, язык, этнографические особенности своего народа. Ныне ни в одной караимской семье Москвы, даже среди представителей старшего поколения, нельзя услышать караимскую речь. Ни один человек не вспомнит хотя бы одну молитву. Исчезли почти все элементы бытовой караимской

стр. 53

культуры, частично сохранявшиеся еще в 1960-х гг. Люди, продолжающие считать себя караимами, записанные таковыми в прежних советских паспортах, по своему менталитету и тяготениям к культурным ценностям неотличимы от обычных москвичей. Еще продолжает существовать расколотое в 1994 г. караимское общество, но его собрания сводятся лишь к небольшим посиделкам, либо к раздаче материальной помощи, присланной от парижского соплеменника-эмигранта. Люди среднего возраста и молодежь, большая часть которых являются детьми от смешанных браков, равнодушны ко всему, что связано с караимами. Некоторые из представителей этих возрастных категорий еще продолжают считать себя караимами, но не всегда могут даже объяснить, что это за народ. Следует полагать, что с уходом из жизни старшего поколения караимов, существование в Москве этой диаспоры прекратится.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Вся Москва на 1927 г.

Ельяшевич Б. С. Караимский биографический словарь (от конца VIII века до 1960 года) // Караимы. Материалы к серии "Народы и культуры" Института этнологии и антропологии РАН. Вып. 14. Кн. 2. М., 1993.

Краткий исторический очерк московской общины // Караимская жизнь. Кн. 7. М., 1911.

Михайлов С. С. Из истории караимской диаспоры в Москве в XIX-XX вв. // Восток (Oriens). 1999. N 4.

Permanent link to this publication: