6-8 июля 2012 г. в Институте монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН (Улан-Удэ) состоялась международная научная конференция "Наука и буддизм". В работе конференции приняли участие ученые из КНР, Индии, Монголии, США, Италии, а также из российских научных центров: Москвы, Санкт-Петербурга, Новосибирска, Екатеринбурга, Самары, Кызыла, Читы, Улан-Удэ. Конференция была посвящена обсуждению актуальных проблем современной буддологии, возможностей межкультурного диалога и взаимодействия, исследованию институтов, ценностей и практик современного буддизма, его взаимодействию с современным социумом и наукой.

Во вступительном слове директора ИМБТ СО РАН, чл.-корр. РАН Б.В. Базарова отмечалось, что одним из важных научных направлений института и всего Бурятского научного центра является изучение интеллектуального потенциала буддизма и возможностей использования буддийских знаний на благо современного человечества. Конференция продолжила обсуждение данной темы, в частности осмысление мирового опыта взаимодействия современной науки и буддизма.

В приветствии министра образования и науки Республики Бурятии А.В. Дамдинова отмечалось тесное сотрудничество научных учреждений и вузов республики с отечественными и зарубежными буддийскими центрами по изучению культурного и образовательного опыта, распространению медицинских знаний, совместных научных исследований.

В выступлении Хамбо Ламы Д. Аюшева содержался призыв к ученым более активно изучать накопленные многими поколениями буддийских ученых знания и способствовать тому, чтобы они становились достоянием народа.

Работа конференции была организована по трем секциям: "Философские и теоретикометодологические аспекты изучения буддизма, его системы образования и практик"; "Буддизм и современное общество", "Тибетская медицина в современном обществе".

В докладе досточтимого Лобсана Норбу Шастри (Сарнатх, Индия) "Буддизм и современная наука: возможность плодотворного диалога" было отмечено, что буддизм и западная наука имеют много общих точек соприкосновения, схожие методологические подходы, совпадающие выводы, что дает прочные основания для ведения диалога между буддистами и (западными) учеными. Вместе с тем в ряде направлений (эпистемология, логика, психология) буддизм, возможно, пошел даже дальше современной западной науки, и она могла бы многое почерпнуть из буддизма.

В докладе П.П. Дашинимаевой (Улан-Удэ) были рассмотрены некоторые аспекты сознания и познания в контексте буддийской философии. Сравнивая достижения современной нейролингвистики и концепции сознания и языка, разработанные буддийскими философами, докладчик приходит к выводу о том, что поступательная эволюция внешней стороны жизнедеятельности не свидетельствует о прогрессе мыслительно-познавательной способности Homo sapiens, поскольку в своей основе открытия или концепции современных лингвистик и философии языка подтверждают соответствующие тезисы буддийской философии, разработанные 1500-2000 лет назад, поэтому осуществить профилактику мыслительного упадка, улучшение мыслительной функции и совершенствование своих когнитивных возможностей под силу только самому субъекту, имеющему в руках алгоритм однонаправленной концентрации.

В докладе С.Ю. Лепехова (Улан-Удэ) сравнивались ценности буддийской цивилизации и идеалы рациональности в современной науке. Отмечая, что наука и идеалы рациональности рассматриваются в концепции "открытого общества" К. Поппера в качестве основ современной западной цивилизации и гарантов демократического развития, докладчик указывает на то, что они также не были чужды и буддистам. В докладе, в частности, проводится сравнительный анализ достижений буддийской и западной логики.

В докладе В.Г. Лысенко (Москва) обсуждалась возможность анализа буддийского атомизма в свете современных понятий "возникающие свойства" и "квалия" и сделан вывод о том, что указанные понятия могут на законных основаниях стать элементами нашего метаязыка применительно к буддизму. Разумеется, они наполнятся несколько иными смыслами, но это послужит только их обогащению, считает докладчик, благодаря их применению мы сможем увидеть в этой

инокультурной традиции аспекты, представляющие интерес и в перспективе наших современных поисков.

В докладе О. Лхагва, Ц. Сайнсанаа, Л. Эрдэнчимэг (все - Улан-Батор) "Физика и восточная философия" ставился вопрос о том, что концепции и прогресс квантовой физики и синергетики позволяют выяснить научную основу мистической философии Востока и буддизма. Под влиянием революционных идей квантовой физики классическая парадигма науки претерпела существенное изменение в соответствии с признанием природы неразделимости любых, не только микроскопических, но и макроскопических, систем, включая Вселенную. Развитие специальной и общей теорий относительности установило взаимопревращаемость пространства и времени, а также массы и энергии, которая заложила начало пониманию мысли, что состояние просветления сводится к абсолютной точке без протяженности, или же наступает абсолютное настоящее. В свете синергетики целостность системы, обусловливаемая хаотичностью, также находится в общем согласии с идеей буддистов, согласно которой "исчезают разграничения между телом и сознанием, субъектом и объектом... каждая вещь связана с остальными вещами... не только в пространственном, но и во временном отношении".

В докладе Н.В. Пупышевой (Улан-Удэ) "Поиск новой парадигма: буддизм и квантовая физика" акцент делается не столько на сходстве, сколько на различии подходов. Основное различие между принципами буддийской и западной эпистемологии лежит в сфере отношений субъекта и объекта познания. Для буддизма характерна субъектная направленность познания, а для западной мысли - объектная, в соответствии с чем сформировались столь разные модели мира, характерные для этих культур. Таким образом, буддийская и западная модели мира отличаются друг от друга точкой отсчета. Эта точка отсчета представляет собой некий концептуальный "ген", проявляющий себя во всех науках, развившихся на его основе.

Водоразделом между буддийским учением и поисками истины западных ученых, считает докладчик, остается отношение к нравственности. Для западной физики это понятие находится вне пределов ее компетенции. Для буддийского учения нравственность это основа, игнорирование которой бросает человека в бездну дурной участи и лишает познание смысла. Знание - сила, однако наука, лишенная нравственной основы, способна превратиться в "нечистую силу". Будет ли найден общий язык между западной наукой и буддизмом, в большой степени зависит от того, смогут ли западные ученые изменить точку отсчета, т.е. картину мира в собственных головах, и от нравственного вектора познания. Буддизм же, как полагает докладчик, открыт для диалога со всеми.

И.С. Урбанаева (Улан-Удэ) в докладе "Наука и буддизм: история встречи, компаративистика и перспективы взаимодействия" предположила, что неудачи буддологов в их попытках понимания буддизма объясняются помимо прочего тем, что они подходят к нему в основном как к религии. При этом на буддизм проецируются те стереотипные религиоведческие представления, которые сформировались в отношении других религий, от коих буддизм радикально отличается и по способу теоретического обоснования своей сотериологии, и по характеру спасительной миссии. По мнению выступавшей, для понимания специфики буддизма, в том числе как религии, а также его роли в современном мире более плодотворен взгляд на него со стороны науки и философии. В докладе подробно обсуждены результаты взаимодействия буддийских и западных ученых в различных областях научного и философского знания в совместных проектах и научных конференциях.

В докладе Л.Б. Четыровой (Самара) сделана попытка рассмотреть философию Мераба Мамардашвили как синтез западной и восточной философии. Мамардашвили не только свободно вводит многие термины восточной философии, но, по мнению докладчика, и использует буддийскую методологию и буддийские подходы при обращении к центральной для него проблеме сознания, а также сквозь них "прочитывает" творчество известных европейских философов, отбрасывая привычные мировоззренческие схемы. Тем самым он отказывается от устойчивого стереотипа, сложившегося в европейской философии и отрицающего какое-либо влияние восточной философии.

Секция "Философские и теоретико-методологические аспекты изучения буддизма, его системы образования и практик".

В докладе А.А. Базарова (Улан-Удэ) рассматривались основные сочинения, использовавшиеся в схоластическом монастырском образовании в Бурятии XIX-XX вв. Автор на основе исследования издательской деятельности бурятских монастырей приходит к выводу, что в рассматриваемый период в Бурятии можно обнаружить интерес к такому разделу из системы клас-

сического буддийского монастырского образования, как Виная (монашеская дисциплина). Этот интерес имеет в основном теоретический характер. Практическая сторона проблемы монашеской дисциплины и монастырских правил в бурятских дацанах фиксируется в конкретных уставах монастырей. Примером может служить монастырский устав Цугольского дацана "Сокровищница трех поучений", написанный Арья-пандита Агван-лобсан-чжалцан-балсанбо. Данные уставы в основном копировали уставы тибетских и монгольских монастырей и в дальнейшем не изменялись. Тем не менее в период упадка монастырской жизни, "обновленческого движения" первой четверти XX в., связанного с именами С. Цыденова, А. Доржиева, уставы могли подвергаться редактированию.

В своем докладе Джампа Самтен (Индия, Сарнатх) попытался исследовать историческое развитие буддизма на основе сравнительного текстологического изучения "Махапаринирванасутры". Автор пришел к выводу о том, что Махаяна и Тхеравада могут рассматриваться как параллельные доктринальные линии уже в раннем буддизме.

Д. С. Жамсуева (Улан-Удэ) охарактеризовала основные направления научных исследований известного российского этнографа К.М. Герасимовой. Полемический заряд многих статей ученого был направлен на преодоление "советского" догматизма в научной методологии этнографических дисциплин (в том числе и в собственных исследованиях) и обусловлен необходимостью осознать нерешенные проблемы, понять и оценить новые подходы к теоретическому осмыслению фактологического материала. Вместе с тем очевидно и неприятие К.М. Герасимовой антиисторизма, априорных умозрительных конструкций в этнографической науке, которые в нынешней российской действительности "процветают" на фоне девальвации марксистской теории исторического процесса.

В докладе С.В. Капранова (Киев, Украина) обсуждалась интерпретация буддизма в работах М. Элиаде. Буддологические фрагменты различных работ Элиаде складываются в целостную (хоть и неполную) и достаточно систематическую картину, которая вписывается в его общую теорию религии. Это свидетельствует о серьезном интересе к учению Будды.

Доклад Ч.Ц. Цыренова (Улан-Удэ) был посвящен особенностям перевода и интерпретации древнекитайских текстов (на материале ранних синобуддийских текстов). В процессе понимания и перевода ранних синобуддийских текстов неизбежны определенные издержки, имеющие объективные причины лингвистического и межкультурного характера. К ним относятся многовариантность перевода, разнообразные ошибки переписчиков, а также интерпретация противоречивых аллюзий и аллегорий, скрытых цитат и цитат с отсылкой. Частично компенсировать эти издержки можно с помощью поясняющих комментариев переводчика и дополнительных вариантов перевода. Реконструкция терминологического аппарата не всегда возможна в полном объеме. Видимо, трудность реконструкции терминологического аппарата китайского буддизма на раннем этапе своего развития объясняется тем, что это учение находилось в стадии становления и формирования китайских философских эквивалентов для понятий индобуддийской культуры, а также выработки собственных синобуддийских понятий и терминов.

Л.Е. Янгутов (Улан-Удэ) обратился к проблеме преподавания буддизма в высших учебных заведениях России и рассмотрел достоинства и недостатки существующих в настоящее время учебных программ и пособий по данной теме. Отмечались работы, в которых, по мнению автора, дается адекватное изложение основ буддийского учения.

Секция "Буддизм и современное общество".

В докладе Д.Д. Амоголоновой (Улан-Удэ) "Буддийское возрождение в контексте социокультурной модернизации (на материале современной Бурятии)" отмечалось, что значение религиозной идентификации в период демобилизации этничности существенно возрастает. Даже при слабом знакомстве большинства бурят с буддийской догматикой и с их по большей части аскриптивном отношении к религии и условной верой буддийские институты выполняют функции социальной самоидентификации. Благодаря убеждению в том, что буддизм - это национальная ценность, искренне верующие и индифферентно относящиеся к религии люди в равной степени ощущают свою принадлежность к этнокультурному (и политическому) сообществу - "бурятам". В этом смысле буддизму отводится инструментальная роль в конструировании бурятской этносферы, которая включает в себя все многообразие этнически окрашенных практик, манифестирующих принадлежность к группе (этническая идентичность). Одновременно многие черты традиционной религиозной культуры в повседневности приобретают характер региональных ценностей и гуманитарно-географических образов своего пространства, а потому синкретизм религиозных чувств, сложившийся за период длительного межкультурного взаимодействия рус-

ских и бурят, не ослабевает, а напротив, становится более выраженным. Посредством этого укрепляется межэтническое доверие и конструируется толерантность.

П.К. Варнавский (Улан-Удэ) в докладе "Диалог науки и религии в условиях глобализации: в поиске взаимной опоры? (на примере традиционных конфессий в Республике Бурятии)" анализировал причины и условия, способствующие сближению науки и религии. Наука (гуманитарная), теряя прочную почву под ногами вследствие распространения постмодернистского мировоззрения, отрицающего возможность всякого объективного знания и постулируя его принципиальную релятивность, пытается ответить на этот вызов путем обращения к религиозно-философской традиции. В этих условиях религия (традиционная), теряя паству и проигрывая конкуренцию своим оппонентам-"еретикам", использует науку (и/или образование), стремясь сохранить свою легитимность за счет присвоения части символического капитала последней. Однако при сходстве долгосрочных стратегических целей православия и буддизма можно отметить существенную разницу в их тактике. Не претендуя на лавры научного познания, но ставя религию выше науки, православная церковь стремится укрепить свои позиции в обществе через систему образования. Буддисты, наоборот, нисколько не стремятся к клерикализации школьного образования, выступая сторонниками сохранения его светского характера и ратуя за то, чтобы учащиеся сами могли решать - изучать им основы той или иной религии или нет. Но в отличие от православных они довольно активно настаивают на том, что буддизм имеет очень много общего с современной наукой, и если нельзя говорить об их полноценном синтезе, то, во всяком случае, можно ожидать тесного и выгодного взаимодействия. Несмотря на столь заметную разницу в действиях православной и буддийской церквей, результаты, которых они могут добиться в перспективе, будут примерно одинаковы. И те, и другие укрепят свои культурные, социальные, политические позиции в обществе за счет освоения и частичного присвоения институтов, ранее находившихся в монопольном распоряжении тех, кто олицетворял исключительно силы секуляризации.

Итак, заключает П.К. Варнавский, политическая практика определяет схожесть позиций традиционных конфессий, что, в свою очередь, ведет к схожести их реакций и поведения в обществе. Эта схожесть проявляется прежде всего в том, что религиозные институции в поисках путей развития ориентируются на "внешние" факторы государство и/или ресурс этничности, а не на потенциал религии как таковой.

Доклад А.С. Колесникова (СПб.) посвящен некоторым аспектам влияния буддизма на культуру России на рубеже XIX-XX вв. В частности, докладчик подробно остановился на взглядах и деятельности князя Э.Э. Ухтомского, которого он считает идеологом "протоевразийства". Э.Э. Ухтомский в отличие от своего учителя B.C. Соловьева в вопросе о диалоге культур ориентировался не столько на христианские ценности, сколько на принцип взаимного уважения и взаимопроникновения культур. Это способствовало формированию в России более благоприятных условий для развития межкультурного и межнационального диалога, осознанию своей культурной и цивилизационной миссии, а также влияло на внешнюю политику страны и содействовало успешному развитию отечественного востоковедения и буддологии в этот период.

В.Н. Руденко (Екатеринбург) в своем докладе обсуждает институт жеребьевки из Золотой урны и его место в политических процессах в Тибете. Жеребьевка из Золотой урны - один из старейших институтов публичного права Китая, предназначенный для определения реинкарнаций духовных лидеров тибетского буддизма. Он имеет более чем двухсотлетнюю историю и в настоящее время придает определенную парадоксальность системе публичного права КНР: в нем одновременно функционируют правовые нормы, основанные на рационализме и иррационализме, на атеизме и теизме. Институт жеребьевки из Золотой урны вызывает неоднозначные оценки в буддизме. В то время как официальные китайские власти заявляют о строгом следовании двухвековой исторической традиции и религиозному ритуалу, сторонники Далай-ламы XIV не приемлют жеребьевку из Золотой урны. Для них жеребьевка из Золотой урны - лишь эпизод в истории китайско-тибетских отношений. Ими была произведена собственная идентификация перевоплощения Панчен-ламы X по обычаю предсказаний с жеребьевкой мучными шариками. Панчен-ламой XI в мае 1995 г. был объявлен Гедун Чоки Ньима, который сразу же был арестован китайскими властями и до настоящего времени находится в заключении. Далай-лама XIV и его окружение пытаются вывести процедуру идентификации тулку из сферы публичного права Китая и вернуться к религиозной традиции. Поэтому вопрос о значении института Золотой урны является предметом бескомпромиссной полемики между спорящими сторонами. В этом споре институт жеребьевки из Золотой урны имеет религиозное и геостратегическое значение и чрезвычайно политизирован. Очевидно, что его возрождение для китайской стороны - подго-

товительный этап в решении проблемы преемника Далай-ламы XIV. На фоне заявлений главы тибетского буддизма о возможности его реинкарнации в одной из свободных стран мира или о прекращении реинкарнаций далай-лам вообще Китай создал правовой механизм идентификации далай-ламы и продолжения существующей линии его реинкарнаций. Однако дальнейшее применение института Золотой урны может углубить раскол в среде буддийского духовенства.

В докладе С.Л. Кузьмина (Москва) проблема статуса Тибета рассматривалась в рамках концепции "наставник-покровитель" (тиб. чой-йон), сформировавшейся в Тибете в середине IX начале XIII в. и легитимировавшей ту схему отношений, которая сложилась у цинских императоров с высшими тибетскими ламами. Докладчик полемизирует с некоторыми выводами В.Н. Руденко: «Назвать использование Золотой урны как правового механизма вмешательства государства в "назначение" тулку в современной КНР нормой права, основанной на рационализме и иррационализме, атеизме и религиозном мистицизме, трудно». Но соглашается с мнением предыдущего докладчика о том, что жеребьевка из Золотой урны символизирует китайский суверенитет над духовной практикой тибетского буддизма. В целом, считает С.Л. Кузьмин, отношения цинских императоров с высшими иерархами тибетского буддизма нельзя трактовать в терминах современного права. Тибет не был захвачен империей Цин или мирно включен в нее. Статус одной страны как части другой предполагает обоюдное согласие. В данном случае этого не было. Тибет не провозглашался частью империи и оставался отдельным государством, находившимся в зависимости от нее. Эта зависимость допускала и допускает противоречивые трактовки. Противоречия снимаются лишь при объяснении данной зависимости отношениями "наставникпокровитель" между Далай-ламами и цинскими императорами-буддистами. Цинский сюзеренитет вместо этих отношений признала Великобритания, а затем 31 августа 1907 г. - "Конвенция между Россией и Великобританией по делам Персии, Афганистана и Тибета". Это было сделано "через голову" тибетцев, которые не признали такой сюзеренитет. Ко времени развала империи Цин в 1912 г., когда ею правили не императоры, а регенты, последние стали переводить прежние отношения в вассальные и реализовывать планы превращения Тибета в цинскую провинцию. Отношения "наставник-покровитель" были разрушены. В результате Тибет объявил свою независимость, которой пользовался до вторжения КНР в 1950-х гг.

Секция "Тибетская медицина в современном обществе".

В докладе СМ. Николаева (Улан-Удэ) был сделан обзор достижений сотрудников Института общей и экспериментальной биологии СО РАН за последние несколько десятилетий в области исследования литературных источников по тибетской медицине, расшифровке и идентификации названий болезней, методов и средств лечения, расшифровке и идентификации лекарственного сырья, его химического состава и фармакотерапевтической эффективности.

В совместном докладе Ч. Ниды (Рим, Италия) и СМ. Найдановой (Улан-Удэ) рассматривались традиции тибетской медицины в современном мире. Накопленный в настоящее время богатейший научный материал открывает перспективы для всесторонних экспериментальных исследований. Существующая в современной медицине тенденция к интеграции и официальное признание целесообразности использования методов народной медицины открывают перспективу более широкого применения тибетской медицины, ее безопасных и эффективных методов и средств в повседневной врачебной практике, в сохранении общественного здоровья.

Доклад Н.Д. Болсохоевой (Улан-Удэ) был посвящен истории организации тибетских манба-дацанов (медицинских дацанов) и развитию классического медицинского образования в Тибете. Первый медицинский колледж, основанный на тибетском культурном пространстве, располагался в Менлунге (sman lung) в районе Конгпо (kong ро) южнее Лхасы. Его строительство осуществлялось в VIII в. по инициативе тибетского короля Тисрондэвцзана (khri srong Ide btsan, годы правления 755-797). Традиционно в Тибете медицина пользовалась весомой поддержкой правящих кругов и развивалась в историческом контексте тибетского государства. Тот факт, что глава государства активно участвовал в создании первого медицинского колледжа, свидетельствует об определенном интересе и благосклонности официальных кругов к распространению медицинских знаний в стране. Медицина считалась составной частью многогранной тибетской культуры и успешно развивалась в рамках централизованного тибетского государства. В докладе были рассмотрены наиболее актуальные вопросы тибетского медицинского образования на примере манба-дацанов в Менлунге, Чагпори и Институте тибетской медицины и астрологии в Лхасе. Эти образовательные центры в значительной степени явились прообразом для создания медицинских школ на территории Тибета и внедрения образовательных программ. Принципы академического медицинского образования, разработанные выдающимся тибетским мыслите-

лем, ученым-энциклопедистом Деси Сангье Гьяцо, признавались едиными для всех тибетских манба-дацанов. Они с небольшими изменениями и дополнениями продолжают существовать и в настоящее время благодаря богатству оригинальных положений и идей в учебной медицинской литературе.

Тема доклада В.В. Бороноева (Улан-Удэ) автоматизация пульсовой диагностики функционального состояния человека по канонам тибетской медицины. В настоящее время достаточно активно ведутся работы, направленные на объективизацию и автоматизацию пульсовой диагностики состояния организма в таких странах, как КНР, Япония, Южная Корея, Франция, США, Россия и др. В исследованиях основное внимание уделяется поиску технических решений, прежде всего разработке датчиков пульса. Комплексные исследования по объективизации и автоматизации пульсовой диагностики функционального состояния человека по канонам тибетской медицины были начаты в лаборатории пульсовой диагностики (ЛПД) Отдела физических проблем Бурятского научного центра Сибирского отделения РАН в 1983 г. под руководством проф. Ч.Ц. Цыдыпова. Отличительной чертой подхода к изучаемой проблеме в ЛПД является его явно выраженный междисциплинарный характер, предполагающий наряду с физической интерпретацией основных положений пульсовой диагностики и созданием интеллектуального информационно-вычислительного диагностического комплекса более широкий спектр исследований в области источниковедения и теории тибетской медицины. Такой подход к проблеме предопределил три основных направления исследований лаборатории: 1) информационные и экспертные диагностические системы тибетской медицины; 2) объективизация и автоматизация пульсовой диагностики; 3) объективизация биологически активных точек (БАТ) тибетско-монгольской медицины и разработка на их основе электропунктурного метода диагностики. Конечная цель исследований создание интеллектуального информационно-вычислительного диагностического комплекса тибетской медицины, представляющего собой синтез автоматизированного пульсодиагностического комплекса (АПДК) с экспертной диагностической системой. Основное назначение комплекса - имитация мышления и действий тибетского врача в течение всего цикла лечебного процесса: диагностика нозология - лечение. Результаты исследований позволили обосновать возможность инструментального способа диагностики заболеваний по пульсу. По техническому заданию, составленному на основе переводов и анализа первоисточников, разработан и изготовлен автоматизированный пульсодиагностический комплекс, удовлетворяющий требованиям диагностики по пульсу в тибетской медицине. Намечена перспектива использования АПДК.

Участники конференции отметили плодотворность совместного обсуждения актуальных научных, религиозных, социальных и культурных проблем учеными и служителями культа. Со времени проведения первой такой конференции значительно расширились как круг участников, так и тематика исследуемых вопросов. Участники встречи призвали к сохранению культурного наследия, повышению толерантности в межконфессиональных и межнациональных отношениях, укреплению эффективного взаимодействия религиозной, культурной и научной общественности.

Permanent link to this publication: