"Британия Южных Морей", "Тихий уголок старой Англии", "Верный сын Британской империи" - так еще пару десятилетий назад называли Новую Зеландию. Однако с середины 80-х гг. XX в. об этой стране заговорили как о "возмутителе спокойствия в АТР", "предателе интересов Запада", "непослушном мальчике", зараженном неизлечимым "новозеландским синдромом". Новая Зеландия оказалась единственной страной западного мира, которая смогла отстоять собственные интересы даже ценой разрыва традиционных военно-политических отношений со своими могущественными союзниками в условиях продолжавшейся "холодной войны". Она создала оригинальные социальные и политические отношения внутри страны и по-новому определила ее роль и место в системе международных отношений. Столь радикальные изменения были связаны с процессами национальной и политической самоидентификации новозеландского общества, протекавшими со второй половины XX в. Свертывание экономических связей с Европой, уменьшение британского культурного влияния, переосмысление многих европейских ценностей, уникальное географическое положение привели к возникновению особого "новозеландского национализма".

В своих основных чертах историческое развитие Новой Зеландии повторяло путь других "белых доминионов" Великобритании. Главным сектором экономики являлось сельское хозяйство, ориентированное главным образом на бывшую метрополию. Во внешней политике, согласно стратегии "имперского единства", осуществлялась ориентация на метрополию как на единственного и надежного "протектора".

После Второй мировой войны Новая Зеландия связала свою судьбу с другой "дружественной" страной, способной защитить ее - Соединенными Штатами Америки. Заключенный в июле 1951 г. договор о взаимной обороне между Австралией, Новой Зеландией и США (АНЗЮС) явился реальным воплощением новой политики "опоры на двух протекторов". Новая Зеландия, так же как и Австралия, стремилась использовать союз не только для обеспечения своей безопасности, но и для защиты своих региональных интересов. Следуя в фарватере политики своего союзника, Новая Зеландия в большей степени служила глобальным интересам США и оказалась втянутой во многие внешнеполитические акции, включая войну в Корее и во Вьетнаме.

В начале 1970-х гг., казалось бы, незыблемый союз стал подвергаться сомнению. Пришедшее к власти в 1972 г. лейбористское правительство проявило новый подход к решению внешнеполитических проблем. Лидер Новозеландской лейбористской партии (НЗЛП) Норман Кирк объявил, что "малые страны" в новой международной обстановке не могут всецело полагаться на своих протекторов и должны отстаивать собственные интересы [Independence and Alliance..., 1983, p. 3]. Лейбористское правительство вывело воинский контингент из Вьетнама и подвергло пересмотру сотрудничество

стр. 131

с США в области ядерной стратегии, выдвинув идею создания в южной части Тихого океана безъядерной зоны. В качестве первого шага воплощения в жизнь этой идеи планировалось введение запрета на заходы американских кораблей с ядерными силовыми установками и ядерным оружием на борту в новозеландские порты.

Столь радикальный пересмотр внешней политики был обусловлен глубокими процессами, происходившими в Новой Зеландии во второй половине XX в. Вызванные ими перемены в экономике, культуре и социальных отношениях были тесно связаны с процессами становления нации и определения национальной идентичности.

Долгое время политическая система Новой Зеландии строилась в основном по двухпартийному принципу. У власти, сменяя друг друга, находились две политические партии - Национальная и Лейбористская. Национальная партия Новой Зеландии, объединявшая в своих рядах зажиточных фермеров и крупную городскую буржуазию, являлась приверженцем либерально-консервативных традиций, включая верность Британскому Содружеству и партнерам по АНЗЮС. Лейбористская партия провозглашала принципы социальной справедливости и во многом напоминала Лейбористскую партию Великобритании. Внешнеполитический курс лейбористов мало чем отличался от политики своих оппонентов. После Второй мировой войны двухпартийная система претерпела серьезную трансформацию.

В послевоенные годы в Новой Зеландии произошли существенные изменения в экономике. Из страны преимущественно аграрной она превратилась в аграрно-индустриальную. Быстрыми темпами развивались машиностроение, металлообрабатывающая, химическая, нефтеперерабатывающая, угольная, текстильная промышленность. Расширилась сеть автомобильных, железнодорожных и воздушных сообщений. Чрезвычайно увеличился приток иностранных капиталовложений. К 1976 г. их общая сумма достигла 1.4 млрд. дол. [Малаховский, 1981, с. 162].

Индустриальное развитие сопровождалось ростом сельского хозяйства, которое, используя новейшие технические средства, добилось значительного увеличения производства продукции. При этом рост сельскохозяйственного производства сопровождался неуклонным уменьшением числа занятых в аграрном секторе. В то же время количество работающих в обрабатывающей промышленности, строительстве и энергетике и особенно в сфере обслуживания, финансах, органах управления постоянно возрастало. В 1979 г. в первичном, вторичном и третичном секторах новозеландской экономики работало соответственно 10.8, 34.1 и 55.4% самодеятельного населения [Малаховский, 1981, с. 165]. Естественным поэтому был все увеличивающийся рост городского населения. В 1977 г. население Новой Зеландии насчитывало 3140 тыс. человек, из которых более половины проживало в семи крупнейших городах.

Экономический подъем привел к резкому росту притока рабочей силы из-за рубежа. Страна нуждалась в рабочих руках, и власти поощряли иммиграцию. Так, были отменены квоты и расширены субсидии иммигрантам из западноевропейских стран. При этом в страну привлекались, как правило, высококвалифицированные специалисты. Многим иммигрантам правительство предоставляло возможность повысить свою квалификацию. За 1960 - 1971 гг. положительное сальдо внешней миграции составило 80.9 тыс. человек. Только в 1973 / 74 г. число вновь прибывших в страну составило свыше 38 тыс. человек [см.: Стефанчук, 1987, с. 143 - 144]. Основная масса приезжих селилась в крупных городах и промышленных центрах. При этом увеличивался удельный вес иммигрантов не только в промышленности, но и в финансовом и страховом деле, сфере социального обеспечения, коммунального и личного обслуживания.

Рост экономики страны сопровождался улучшением социального положения населения. К концу 1960-х гг. по уровню жизни, измеряемому долей ВВП на душу населения, Новая Зеландия занимала четвертое место в мире. О стране заговорили как о го-

стр. 132

сударстве "всеобщего благоденствия", где не существовало социального неравенства, характерного для североамериканских и европейских стран.

Еще с начала 1960-х гг. новозеландское правительство приступило к диверсификации национальной экономики и ее внешней торговли, чтобы ослабить их зависимость от бывшей метрополии. Параллельно с перестройкой промышленности шло освоение новых рынков сбыта. Поиск их субсидировался правительством. Уже к началу 1970-х гг. ведущее место во внешнеторговых отношениях Новой Зеландии заняли три крупнейшие страны Тихоокеанского бассейна - США, Австралия и Япония. Потребителями новозеландской продукции стали также страны Ближнего Востока, Юго-Восточной Азии и Латинской Америки.

Экономические изменения после Второй мировой войны привели к появлению в стране "нового социального класса". Если довоенная Новая Зеландия, ориентированная на стабильный экспорт в Великобританию, представляла собой некое застывшее консервативное общество, то в последние десятилетия в нем произошли глубокие изменения. Индустриализация страны и рост обслуживающих секторов экономики требовали высококвалифицированной рабочей силы. Это дало толчок к развитию образования вообще и специального и высшего образования в частности. Если в 1945 г. вузы страны закончило всего 5 тыс. человек, то в 1981 г. университетские дипломы получили 170 тыс. [Department of Statistics..., 1987, p. 278]. При этом подавляющее большинство дипломированных специалистов обучались в Новой Зеландии, а не в Великобритании, как раньше. Эти люди стали приобретать свой экономический и социальный статус в обществе. Некоторые успешно продвигались в области бизнеса и финансов, другие стали занимать влиятельное положение в сфере услуг, средств массовой информации, образования и государственной службы. Таким образом, возникла новая, стремящаяся к власти капиталистическая элита. Часть этой элиты, поддерживающая принципы свободного предпринимательства, объединилась в Новозеландскую партию, которая, по выражению лидера лейбористов Д. Лонги, пришедшего на смену Н. Кирку, являлась "возрожденной Национальной партией Новой Зеландии" [Стефанчук, 1987, с. 36]. Другая ее часть, сосредоточивавшая свою деятельность на социальных проблемах, вошла в состав Лейбористской партии, заметно повлияв на дальнейшую политику НЗЛП. Третья часть, в основном интеллигенция, стала создавать свои новые политические объединения, вроде Партии ценностей.

Новую политическую элиту объединяли два важных обстоятельства. Во-первых, она представляла "новый социальный класс", в который входила часть городского населения, представленная высококвалифицированными рабочими и хорошо образованной городской интеллигенцией, многие из которых являлись выходцами из семей послевоенных иммигрантов. Во-вторых, новая элита, впрочем, как и весь "новый социальный класс", ни экономически, ни политически, ни культурно не была связана с Великобританией. Поэтому именно она стала главным вдохновителем возникавшего "новозеландского национализма".

Сразу после Второй мировой войны новозеландское общество по-прежнему продолжало ассоциировать себя с Великобританией. Во время войны новозеландские солдаты сражались за Британскую империю, за британскую нацию, за британские интересы. У. Черчилль был популярен в Новой Зеландии, потому что он считался героем в Великобритании; вступление на престол молодой английской королевы искренне приветствовалось жителями далекой страны; первое в мире восхождение на Эверест новозеландца Э. Хиллари расценивалось как победа "англосаксонской расы". Даже вступление в АНЗЮС рассматривалось как действие в пределах традиционного новозеландского самоопределения как "лояльного слуги большой империи" [Australia, New Zealand and the United States..., 1991, p. 190]. Подобный образ страны поддерживался и

стр. 133

поощрялся Великобританией. Как отмечал новозеландский историк Дж. Филлипс, восприятие новозеландцами своей страны как "самого прекрасного сына империи" "исходило от британского правящего класса и удовлетворяло потребности этого класса" [New Zealand, Canada and the United States.., 1987, p. 158].

С возникновением "нового социального класса" отношение к Новой Зеландии как к "уголку старой Англии" внутри страны стало меняться. Начался процесс резкого снижения уровня влияния британской культуры на новозеландское общество. Доля английских радио- и телепередач, фильмов, произведенных в Великобритании, к началу 1980-х гг. снизилась почти в три раза. Если в 1957 г. половина всех продаваемых в стране книг была издана в Англии, то к 1980-м гг. доля английских книг составляла всего 10%. Одновременно доля книг, опубликованных в Новой Зеландии, увеличилась с 7 до 65% [New Zealand, Canadaandthe United States..., 1987,p. 38 - 42]. При этом публикации, радио- и телепередачи были обращены к местной новозеландской аудитории, а не к британской, как это было раньше. В школах и университетах было введено преподавание новозеландской истории, новозеландской литературы. Возникли национальные театры и музеи.

В 1960-е гг. британскую культуру попытались заменить американской массовой культурой. Голливудские фильмы и поп-музыка вызывали интерес у части населения страны, однако в целом американская культура не пользовалась успехом у "нового социального класса" Новой Зеландии, особенно у его высокообразованной элиты. Американскую экспансию в этом направлении она воспринимала как "культурный империализм". Поэтому, как отмечал Дж. Филлипс, "Соединенные Штаты не смогли заменить британскую культуру и стать новым эмоциональным и интеллектуальным центром", а "освободившееся пространство заполнялось интересом в первую очередь к собственной истории и собственной культуре" [Australia, New Zealand and the United States..., 1991, p. 189]. Участие Новой Зеландии в войне во Вьетнаме вызвало у населения "чувство позора за то, что Новая Зеландия оказалась всего лишь прыщом на хвосте большого орла" [Australia, New Zealand and the United States..., 1991, p. 192], а это еще больше отдалило страну от Соединенных Штатов Америки и усилило процессы поиска национальной идентичности.

Политическая элита "нового социального класса" в своей борьбе за власть со старыми консервативными кругами не хотела и не могла иметь ничего общего с их политикой и идеологией. Она стремилась выработать свои ценности, которые бы по-новому определили место Новой Зеландии в мире. Следствием этих стремлений и стало возникновение "новозеландского национализма". Страна стала рассматриваться как исключительное место на Земле, экзотической природе которой угрожали некие отрицательные стороны индустриальной цивилизации. Экологические движения и "зеленые" постоянно противопоставляли образы девственной природы последствиям экологического загрязнения. Именно в этот период новозеландцы стали чаще именовать свою страну "Киви", чтобы подчеркнуть исключительность ее флоры и фауны. Само слово "киви" стало использоваться для обозначения всего новозеландского: "киви - продукт", "киви - спорт", "киви - девушка". Все это эмоционально заряжало население и, по мнению "зеленых", способствовало усилению национального сплочения.

Первое проявление "новозеландского национализма" произошло в 1973 г., когда лейбористский премьер-министр Н. Кирк послал в район атолла Муророа новозеландский военный корабль в знак протеста против французских ядерных испытаний. Это вызвало в стране огромное чувство национальной гордости. Борьба за экологию становилась важным фактором в становлении "новозеландского национализма". Не случайно возникшая в начале 1970-х гг. Партия ценностей впитала в себя многие идеи защитников окружающей среды. Партия призвала к переоценке духовных и материаль-

стр. 134

ных ценностей и стремилась привести их в соответствие с Всемирной декларацией прав человека.

Изменились понятия ценностей и у лейбористской партии. Лейбористы стали постоянно подчеркивать, что их главной целью также является национальное единение и достижение подлинной независимости. По их мнению, "единство и независимость взглядов" могут показать пример более многочисленным, более могущественным и сильным нациям. "Мы можем создать такую превосходную систему, - говорили они, - которую весь мир будет уважать, которой большинство стран будет завидовать, а многие - подражать" [цит. по: Малаховский, 1981, с. 175].

С позиций национализма выступала и Новозеландская партия, как она сама себя представляла - партия фермеров и буржуазии. Сплочение новозеландской нации она видела в полной ликвидации половой и расовой дискриминации, отмене раздельной системы представительства коренного народа маори в парламенте и даже в выходе страны из блока АНЗЮС. На выборах 1984 г. Новозеландская партия сыграла определенную роль в поражении Национальной партии, собрав более 12% голосов избирателей.

С процессами национальной идентичности новозеландцев были связаны протесты против спортивных контактов с Южно-Африканской Республикой. Они были вызваны не только выражением отрицательного отношения жителей страны к режиму апартеида. Долгое время в рамках "белых" доминионов проводились различного рода спортивные соревнования. Особой популярностью пользовались матчи по регби. Этот традиционно британский вид спорта долгое время ассоциировался с англосаксонскими ценностями, а регулярные соревнования по регби демонстрировали как бы единство этих ценностей среди бывших доминионов и метрополии. Протесты против турне южноафриканских регбистов выражали в первую очередь нежелание Новой Зеландии причислять страну к наследникам англосаксов и "идентифицировать себя с мировым господством белого человека" [Australia, New Zealand and the United States..., 1991, p. 193]. В 1973 г. премьер-министр Н. Кирк отменил запланированные соревнования с регбистами ЮАР, а когда в начале 1980-х гг. правительство Национальной партии их вновь разрешило, по стране прокатилась мощная волна протестов, сопровождавшаяся столкновениями с полицией. Как отмечал новозеландский исследователь Д. Чаппл, регби впервые стало источником международных проблем и "подвергло сомнению нашу прежнюю национальную идентичность" [Australia, New Zealand and the United States..., 1991, p. 192].

В становлении "новозеландского национализма" большую роль сыграло феминистское движение страны. Новое поколение женщин требовало все больше прав в сферах экономики, образования, культуры и политики. И они добились многого. Если в 1951 г. в парламенте Новой Зеландии имелась всего одна представительница "прекрасного пола", то к началу 1980-х гг. число женщин достигло 13. Феминистки оказали влияние на формирование новой национальной идентичности. Своим активным участием в антивоенных акциях и протестах против регби они "подрывали" в стране "мужскую культуру" (война, регби и т.д.) и подвергали сомнению "идентификацию Новой Зеландии как страны мужского начала" [Dann, 1985, р. 26]: именно с его наличием ранее идентифицировалась "англосаксонская раса".

Важнейшим элементом в формировании новозеландской идентичности стала проблема коренного населения - маори. В начале 1970-х гг. в Новой Зеландии развернулось движение за представление страны как страны маори, как Аотеароа ("Страна длинного белого облака"). Еще с конца XIX в. в Новой Зеландии существовало культурное движение "маориленд". В то время преобладало убеждение, что маори являются вымирающим народом, и их судьба всецело находится в руках пакеха - белых жителей Новой Зеландии. Культура маори, по мнению пакеха, должна была быть приспо-

стр. 135

собленной к европейской культуре для их же блага. Мореходные и военные качества маори сравнивались с англосаксонскими традициями, маорийские легенды и сказания отождествлялись с норвежскими и греческими. Иными словами, как писал Дж. Филлипс, маорийцы представлялись как "почетные белые", "наши маори", а сама культура "маориленда" была призвана сделать Новую Зеландию "более похожей на историческую родину - Великобританию" [Phillips, 1983, р. 520 - 535].

Движение за Аотеароа коренным образом отличалось от культуры "маориленда". К началу 1970-х гг. численность маорийского населения превысила 225 тыс. человек и продолжала расти вследствие высокой рождаемости [Малаховский, 1981, с. 172]. Маори образовали наиболее влиятельное национальное меньшинство в Новой Зеландии, которое стало добиваться больших прав, в том числе прав на землю, на использование родного языка, на возрождение национальной культуры. Произошла политическая мобилизация маорийских племен. Они резко активизировали свою деятельность, особенно по защите земельных прав. В 1975 г. маори Северного острова устроили грандиозный "земельный марш", который привел к серьезным столкновениям между аборигенами и европейскими поселенцами на окраинах Окленда. Противостояние удалось остановить только с помощью полиции и армейских частей.

Действия маори нашли поддержку у многих пакеха, в первую очередь из числа "нового социального класса". В поисках национальной идентичности "новый класс" проявлял особый интерес к маорийской и полинезийской культуре. Этот "ренессанс" неизбежно вел новозеландцев - маори и пакеха - к переосмыслению "европейского культурного доминирования в этой части мира" [Renwick, 1987, р. 197 - 214]. Новозеландцы еще задолго до Второй мировой войны ощущали принадлежность своей страны к Тихоокеанскому региону. Но в то время "тихоокеанская принадлежность" связывалась с поддержкой западных экономических и политических интересов и охватывала весь регион, включая Юго-Восточную Азию, Японию и Соединенные Штаты Америки [Australia, New Zealand and the United States..., 1991, p. 196]. Движение за Аотеароа способствовало осознанию новозеландцами принадлежности своей страны конкретно к южной части Тихого океана. Сами новозеландцы все чаще стали воспринимать себя как один из народов Океании, причем самый развитой и наиболее ответственный за данную территорию. Поэтому события на Фиджи или в Новой Каледонии становились в центре внимания новозеландского общества.

"Южнотихоокеанская идентификация" имела два важных последствия. Во-первых, усилилось восприятие Новой Зеландии как некой "райской страны", "страны прибоя и солнца", находящейся в южной части Тихого океана, которую необходимо защитить от внешнего загрязнения. Во-вторых, изменилось восприятие угроз в отношении Новой Зеландии. Советский Союз, Китай, коммунизм в Юго-Восточной Азии перестали вызывать опасения. Они воспринимались как некий другой и далекий мир. Зато на Юге Тихого океана вырисовывалась "угрожающая тень" Франции, взрывающая атомные бомбы и подавляющая движение канаков в Новой Каледонии. Эти страхи усиливались от присутствия в регионе американских кораблей с атомными бомбами и ядерными силовыми установками. Именно Францию и США молодой "новозеландский национализм" стал воспринимать как главных нарушителей спокойствия в этой части земного шара.

Еще одним важным элементом нарождавшегося "новозеландского национализма" стало восприятие страны как некого "морального примера" для "испорченного и коррумпированного" "старого мира". Как всякая страна переселенческого типа, Новая Зеландия в своем стремлении привлечь иммигрантов и определить свое место в мире представляла себя как "еще один Эдем", "страну, избранную богом", новый "остров Утопия". Подобные явления наблюдались и в Австралии, и в США. Но в отличие от

стр. 136

этих двух стран "новозеландский утопизм" базировался на местных традициях. Исключительные природные и климатические условия породили у жителей страны мотивацию на "ограждение самих себя от пороков индустриализации и урбанизации старого мира" [Australia, New Zealand and the United States..., 1991, p. 197].

После Второй мировой войны, с ростом экономики и благосостояния, о Новой Зеландии стали говорить как о "мировой социальной лаборатории", главным экспериментом которой являлось создание "государства всеобщего благоденствия". Однако к началу 1980-х гг. такая роль страны в мировой истории перестала удовлетворять требованиям "нового социального класса", тем более что в мире к тому времени появилось немало примеров эффективной социальной политики. Не найдя особых оснований для национальной исключительности внутри страны, эта часть новозеландского общества перенесла свои национальные устремления в русло внешней политики. Демонстрации у атолла Муророа в 1973 г. и протесты против турне южноафриканских регбистов в 1981 г. впервые привлекли внимание мирового общественного мнения к этой маленькой, находящейся "на краю света" стране. Возникшее тогда чувство национальной гордости ("На нас смотрит весь мир!") привело к появлению идеи о некой исключительной роли новозеландцев на международной арене, о возможности их стать "моральным примером" для всего остального мира.

Суть этого "утопического морализма" сводилась к тому, что Новая Зеландия была не способна влиять на международные отношения посредством военной силы или с помощью экономических рычагов, и единственным средством воздействия являлся "моральный пример". В условиях "холодной войны" полем применения "морального примера" виделась борьба за мир, за предотвращение ядерной катастрофы, за мировую экологию. Понимая, что во всемирном масштабе добиться этого будет сложно, новозеландцы сосредоточили свое внимание на Южнотихоокеанском регионе, который, по их мнению, еще можно было бы оградить от "болезней старого мира". В связи с этим Д. Филлипс рассматривал новозеландский "утопический морализм" как некий эквивалент "доктрины Монро". В свое время Соединенные Штаты, обосновывая эту доктрину, ссылались на желание оградить Латиноамериканский континент от "старых колониальных европейских ценностей" [Australia, New Zealand and the United States..., 1991, p. 198].

Процессы поиска национальной идентичности и своего места в мире в Новой Зеландии заметно отличались от аналогичных процессов в Австралии. Еще в довоенные времена, когда Новая Зеландия считалась "самым лояльным сыном империи", новозеландцы считали, что "старший брат" относится к ним слишком ревностно и подозрительно, бывает часто "груб и несправедлив". Малейшие признаки какого-либо высокомерия со стороны Австралии всегда вызывали в Новой Зеландии обиду. Тесное сближение между ними после Второй мировой войны, укрепление взаимных экономических, оборонных и культурных связей явилось естественной реакцией на тихоокеанскую ориентацию обеих стран, вызванную процессами национальной идентификации. Но если Австралия обращала свои взоры на весь Тихий океан, то Новая Зеландия связывала себя исключительно с его южной частью.

После Второй мировой войны в Австралии тоже шли процессы, связанные с появлением "нового среднего класса" и ослаблением британского влияния. Но в отличие от Новой Зеландии, "австралийский национализм" сформировался гораздо раньше. К 1940-м гг. Австралия была уже достаточно урбанизированной страной, со сложившимися традициями и уверенностью в собственных возможностях. Она считала себя крупной региональной державой и серьезным международным актором. Геополитические интересы Австралии имели тенденцию к распространению на север, в Индонезию и Юго-Восточную Азию. Соответственно по-разному воспринимались обеими странами

стр. 137

и исходящие для них угрозы. По опросам общественного мнения в начале 1980-х гг. австралийцы и новозеландцы сходились во мнении только относительно угрозы, исходящей от СССР (37 и 31% соответственно). Далее восприятие угроз заметно различалось. Если австралийцы ставили на самые высокие места угрозы, исходящие от азиатских стран (Индонезия, Китай, Вьетнам, Япония), то для новозеландцев самыми опасными после СССР представлялись Соединенные Штаты Америки и Франция [Defence and Security..., 1986, p. 40]. Австралийцы считали, что собственных вооруженных сил будет недостаточно для отражения внешних угроз и необходимо опереться на более мощного союзника. Новозеландцы же полагали, что использование вооруженных сил для устранения угроз их стране просто нереально, и искали пути решения проблем с помощью "морального примера". По-разному протекали в обеих странах процессы иммиграции. Если в Австралии стали преобладать иммигранты преимущественно из азиатских стран северной части Тихого океана, то Новая Зеландия принимала в основном выходцев с островов Океании, что усиливало ее "южнотихоокеанскую идентификацию".

К началу 1980-х гг. в Новой Зеландии национальная самоидентификация и международное самоопределение не являлись законченными процессами. Они даже не охватили большинство населения страны. По-прежнему среди части городского населения были сильны традиции идентификации с Великобританией и рассмотрения новозеландской культуры как части британской культуры, по-прежнему преобладали консервативные традиции в сельской местности. Значительное большинство новозеландцев выступало за участие страны в блоке АНЗЮС. Попытки решения маорийских проблем, особенно в области земельных прав и образования, все еще отвергались основной частью пакеха. Тем не менее процессы идентификации не только продолжались, но и обнаруживали тенденции к доминированию идей "южнотихоокеанской ориентации" и "морального примера".

Действительно, в демонстрациях против войны во Вьетнаме, в антиядерных протестах 1970-х гг., в столкновениях с полицией во время турне южноафриканских регбистов участвовали в основном молодежь и наиболее образованные круги городского населения. Но среди них были и будущие премьер-министры страны Дэвид Лонги и Хелен Кларк, будущий лидер феминистского движения Маргарет Шилдс, будущий лидер Лейбористкой партии Фил Гофф. Именно участие в общественных протестах 1960 - 1970-х гг. заставило их пойти в политику. Именно эти люди, представлявшие элиту "нового социального класса", стали приобретать неизменную популярность в стране и влиять на формирование общественного мнения в Новой Зеландии.

"Новозеландский национализм" настолько глубоко проникал в общество, что отразился даже на Национальной партии. Как это ни странно, первый шаг к определению "особого места" Новой Зеландии в мире сделали именно консерваторы. В начале 1980-х гг. премьер-министр Новой Зеландии Р. Малдун объявил о новом понимании вопросов внешней политики и экономики. "Наша внешняя политика есть торговля, - провозгласил он, - нас не интересуют в значительной степени внешнеполитические дела, нас интересует торговля" [New Zealand International Review, 1980, p. 3]. В этом лозунге не только отражался прагматический подход консерваторов к вопросам внешней политики и экономики, но и просматривались тенденции "самоидентификации по - новозеландски".

Если консерваторы ограничивали "особое место" только вопросами экономики и торговли, то пришедшие им на смену в 1984 г. лейбористы во главе с Д. Лонги впервые продемонстрировали миру особенности "новозеландского национализма" в военно-политической области. Внешняя политика теперь велась по двум главным направлениям: за создание безъядерной зоны в Тихом океане и против заходов в новозеландские порты кораблей с ядерным оружием на борту. В начале 1985 г. Д. Лонги от имени правительства объявил об отказе в посещении Новой Зеландии американским кораблям с

стр. 138

ядерным оружием на борту. США предприняли ответные меры, фактически прекратив всякие военные контакты с Новой Зеландией в рамках АНЗЮС. Страна смогла выдержать беспрецедентный нажим со стороны Вашингтона и его союзников. Это произошло, несмотря на то, что, по выражению Д. Лонги, "США при желании могли раздавить нас как гусеницу" [New Zealand International Review, 1989, p. 26]. В 1989 г. Новая Зеландия законодательным путем закрепила за собой безъядерный статус. Отменить его была не в силах даже Национальная партия, правившая в стране все 1990-е гг.

Необходимо отметить, что во внешней политике "новозеландский национализм" был тесно связан с концепцией "малой страны", к которой причислялась Новая Зеландия [McGraw, 1994, р. 7 - 25]. Эта концепция имела широкое распространение и определяла развитие внешнеполитической доктрины, независимо от того, какая политическая партия находилась у власти. Суть ее сводилась к тому, что "малые страны" в международных отношениях должны занимать место, соответствующее их экономическому и военному потенциалу. Они также обладают неким набором характеристик, отличающих их от остальных стран, и с учетом этих характеристик строят свою внутреннюю и внешнюю политику.

Согласно концепции "малых стран", ограниченные ресурсы небольших государств предполагают их ограниченное участие в международных делах. По степени участия в международных делах - уровню оказания международной помощи - Новая Зеландия заметно уступала другим развитым странам. Решения ООН отчислять на помощь развивающимся странам 0.7% от ВВП Новой Зеландией практически не выполнялись. В 1990 г. с приходом к власти консерваторов официальная помощь Новой Зеландии упала до рекордно низкого уровня в 0.21% от ВВП [Dominion, 30.12.1992, р. 2].

Концепция "малых стран" предполагает, что интересы таких государств сужаются до уровня их региона или ограничиваются проблемами, непосредственно их затрагивающими. На первый взгляд эта концепция кажется неприменимой по отношению к Новой Зеландии. Интересы страны, как глобальной торговой единицы, простирались далеко за пределы региона. За исключением Австралии, основные торгово-экономические партнеры Новой Зеландии расположены вне ее собственного региона. В то же время жизненно важные интересы Новой Зеландии за рубежом носили гораздо более ограниченный характер, по сравнению, скажем, с той же Австралией. В новозеландской политике некоторым географическим областям уделялось приоритетное внимание, тогда как другие просто игнорировались. Для Новой Зеландии основной дипломатической функцией являлось содействие продвижению ее торговых интересов, а внимание дипломатических служб сосредоточивалось только на тех районах, которые имели значение для страны с точки зрения торговли.

Следующая отличительная черта "малых стран" - приоритет экономических интересов над политическими - наиболее характерна для Новой Зеландии. Выдвинутый Р. Малдуном лозунг "внешняя политика есть торговля" полностью соответствовал данной концепции.

Еще одна характерная черта малых государств - они всегда стремятся достигать своих внешнеполитических целей через сотрудничество с другими государствами, нежели действуя самостоятельно. Действительно, "малые страны" по определению не могут обеспечить свою безопасность, не опираясь на помощь других, более сильных государств. Новая Зеландия при правительствах обеих политических сил всегда предпочитала сотрудничество с сильными партнерами. Правда, если правительства Национальной партии рассматривали интересы союзника как свои собственные, то лейбористы выступали за более независимую внешнюю политику, где интересы союзников не должны являться высшим приоритетом. Консерваторы первостепенное значение при-

стр. 139

давали АНЗЮС и союзу с США, а лейбористы стали больше внимания обращать на сотрудничество с Австралией, странами АСЕАН и ООН.

Считается, что "малые страны" традиционно имеют тенденцию поддерживать моральные принципы международных отношений и сложившиеся международно-правовые нормы. Действительно, новозеландцы всегда стремились продвигать свои идеалы во внешней политике, главными из которых считали антимилитаризм, антиимпериализм и интернационализм [New Directions..., 1985, p. 11]. Идеалы социальной справедливости распространялись ими и на область внешней политики и выражались в виде "моральной стратегии" прав человека. Но при этом Новая Зеландия не забывала о принципах прагматического подхода к международным делам. Страну часто критиковали западные партнеры, например, за отказ ввести санкции против Ирана в связи с "делом Рушди" или за недостаточное осуждение действий России в Чечне.

В 90-е гг. XX в. существенное влияние на развитие новозеландского общества и на внешнюю политику Новой Зеландии оказали процессы глобализации, которая рассматривалась новозеландскими политологами как новая эра, последовавшая за "холодной войной". Новая Зеландия одной из первых стала предостерегать мировое сообщество от эйфории, охватившей мир после окончания "холодной войны". Расчеты на то, что "война станет устаревшей" и ее заменят "экономические споры" при ООН, новозеландцы называли преждевременными. Министр обороны страны Д. Хенсли высказывал мнение, что за "холодной войной" могут последовать многочисленные региональные угрозы такого уровня, что "биполярная система прошлого может показаться более безопасной" [New Zealand International Review, 1992, p. 2].

Главными признаками глобализации, по мнению новозеландских специалистов, являлись экономическая взаимозависимость стран и народов, расширение торговли, рост иностранных инвестиций, интернационализация средств информации. В то же время они считают, что глобализация ни в коем случае не означает подчинение местных и национальных интересов интересам глобальным. Более того, по их мнению, глобализация является главным источником возрождения прав и культур народов Новой Зеландии [Trans-Tasman Relations..., 1996]. Она усилила процесс поиска национальной идентичности. В первую очередь это связано с возрождением конституционных и культурных прав коренного народа - маори. Правительство страны не только подтвердило основные положения договора Вайтанги, позволявшие маори иметь свою собственность и правительство, но и значительно расширило их земельные права. Маорийский язык наравне с английским приобрел статус государственного языка. Сам английский язык в средствах массовой информации настолько разбавлялся маорийскими словами и выражениями, что становился малопонятным для иностранцев. В новозеландском обществе появилось "чувство вины" за прошлое страны и проявления несправедливости, имевшей место в отношении коренного населения. Подчеркивать свою связь с маори стало модным. Многие семьи европейского происхождения даже стали обучать своих детей в маорийскихшколах [Trans-TasmanRelations..., 1996].

Процесс национальной идентичности в Новой Зеландии заметно отличался от аналогичных процессов в Австралии. Если австралийская идентичность основывалась на принципах многокультурности (мультикультурализма), то в Новой Зеландии происходило слияние двух культур - коренного населения (маори) и выходцев из Европы (пакеха), которые образовывали новую общность людей - "южнотихоокеанскую нацию". В процессе поиска национальной идентичности возникала даже идея о том, что Новая Зеландия является частью Азии, а новозеландцы - азиатским народом. В 1993 г. премьер-министр страны Д. Болджер на пресс-конференции в Токио представил себя как азиатского лидера. Это вызвало негативную реакцию со стороны руководителей некоторых азиатских государств. Премьер-министр Малайзии М. Махатхир, отвергая "ази-

стр. 140

атские амбиции" Новой Зеландии, заявил, что эта страна никак не может быть причислена к азиатской культуре, поскольку она ведет себя не в соответствии с азиатской традицией невмешательства в дела других народов [New Zealand International Review, 1994, p. 5]. В этой связи лидер новозеландской оппозиции Хелен Кларк заявила, что "стремление таких стран, как Новая Зеландия, Австралия, США и Канада усилить свое влияние в региональных организациях типа АСЕАН и АТЭС представляет собой попытки навязать им свой стиль и свои методы" [New Zealand International Review, 1995, p. 4]. Как отмечал японский ученый М. Камая, "азиатская лихорадка" в Новой Зеландии представляла собой попытку теснее привязаться к региону, а это вызывало в странах Азии опасение, что "новозеландский интерес к региону угаснет, как только экономический рост здесь станет замедляться" [New Zealand International Review, 1995, p. 4].

Следуя концепции "морального примера", Новая Зеландия активно работала по обеспечению глобального мира и безопасности. Понимая, что возможности страны ограничены, правительство сформулировало основные критерии своего участия в мероприятиях ООН: соответствуют ли они стратегическим и экономическим интересам Новой Зеландии; имеют ли они реальную перспективу достижения успеха; приемлемы ли они для противоборствующих сторон, для общественности Новой Зеландии и для ее вооруженных сил [New Zealand Herald, 1993, p. 5]. Следуя этим критериям, Новая Зеландия отказалась послать свои войска в Боснию и Герцеговину, так как эта территория не входила в сферу ее национальных интересов. Она также воздержалась при голосовании в Совете Безопасности ООН по введению эмбарго на поставки оружия в Боснию, чем вызвала недовольство некоторых своих партнеров. Так, премьер-министр Великобритании настойчиво убеждал поддержать международные силы, а Малайзия выразила разочарование новозеландским отказом "помочь единоверцам в Боснии" [New Zealand Herald, 1994, p. 2]. В ответ на критику новозеландское правительство заявляло, что будет проводить политику "тихой дипломатии", а не "дипломатии мегафона", полагая, что такая маленькая страна, как Новая Зеландия, не может в международных делах руководствоваться только идеологическими и моральными подходами и не имеет "священного права поучать мир" [McGraw, 2000, р. 46].

После азиатского кризиса 1998 г. правительство Национальной партии предприняло попытку улучшить отношения с Соединенными Штатами Америки. В сентябре 1999 г. для участия в саммите АТЭС в Окленде прибыла американская делегация во главе с президентом Б. Клинтоном. Это был первый визит столь высокопоставленной делегации США после объявленного в 1985 г. запрета на заходы американских кораблей с ядерным оружием на борту или имеющих ядерные силовые установки в порты Новой Зеландии. Американская администрация, заинтересованная в поисках союзников для проведения своих многочисленных "миротворческих" операций, желала улучшения отношений с Новой Зеландией. Б. Клинтон, в частности, предложил Новой Зеландии участвовать в операции многонациональных сил в Восточном Тиморе. Согласно достигнутым договоренностям, Новая Зеландия отдавала под австралийское командование в рамках международных сил по поддержанию мира в Восточном Тиморе (ИНТЕРФЕТ) один фрегат, четыре вертолета, два транспортных самолета, танкер и батальон пехоты. Общая численность новозеландских военнослужащих насчитывала 1200 человек, или 10% от всего численного состава вооруженных сил страны. Стоимость восточно-тиморской операции составляла 75 млн. новозеландских дол. [Asia Pacific Security..., 2000, p. 117]. Новая Зеландия активно поддержала мероприятия США и в других районах мира. Так, в Персидский залив были посланы два патрульных самолета "Орион" и фрегат "Те Каха". Около 20 новозеландских специалистов входили в состав британских сил в Боснии, несколько военнослужащих занимались разминированием в Косово, более 30 человек обеспечивали порядок на острове Бугенвиль.

стр. 141

Политика Национальной партии в области обороны и безопасности постоянно подвергалась критике со стороны оппозиции и новозеландской общественности. Так, партия "Национальный альянс" ратовала за независимую внешнюю политику, в том числе от Соединенных Штатов Америки. "Военные союзы, которые защищают статус-кво, когда этот статус является несправедливым и недемократичным, не могут быть частью политики нашей обороны", - говорил представитель партии М. Робинсон [New Zealand Foreign and Defence Policy..., 1999]. Еще более радикально была настроена "Партия зеленых". Она предлагала выйти из Договора пяти держав и изменить свое отношение к Австралии, пока эта страна следует "устаревшей стратегии" периода "холодной войны", подчиненной целям Америки [New Zealand Foreign and Defence Policy..., 1999.]. Партия "Новая Зеландия прежде всего" выступала за ужесточение иммиграционного законодательства, чтобы страну не использовали как "промежуточный аэродром на пути в другие страны" [New Zealand Foreign and Defence Policy..., 1999.].

В декабре 1999 г. на очередных выборах победу одержала оппозиция. Новым премьер-министром страны стала лидер Лейбористской партии Хелен Кларк. Последовавший за этим новый всплеск "новозеландского национализма" ухудшил отношения страны с Соединенными Штатами Америки и Австралией. Австралия утверждала, что транстасманские отношения, которые и без того "строились на песке", дали "глубокую трещину" [Australia and New Zeland..., 2000]. По мнению США, действия Новой Зеландии вели к разрушению западной системы "коллективной безопасности" и появлению "нового новозеландского изоляционизма" [Asia Pacific Security..., 1999, p. 123]. Они сомневались в том, что Новая Зеландия с такой малочисленной армией сможет обеспечить взятые на себя обязательства по поддержанию мира без должных тренировок, артиллерийской и воздушной поддержки, то есть без союзников. Новозеландское руководство отклоняло подобные утверждения и предостерегало США и Австралию от вмешательства в ее внутренние дела, попутно обвиняя их в постоянном "изобретении новых угроз" [Asia Pacific Security.., 1999, p. 125].

Возникновение "новозеландского национализма" явилось следствием процессов национальной и политической идентификации новозеландского общества. Пример Новой Зеландии демонстрирует, что "малые страны" в современном мире могут занять свое особое место. При этом не обязательно связывать свое благополучие и безопасность с каким-либо сильным союзником или коалицией. Опираясь на нормы международного права, сотрудничая с международными организациями, можно достичь экономической и политической стабильности, создать условия для социального развития и внутренней стабильности, сохранить хорошие отношения с соседями. Во всяком случае, в Новой Зеландии в этом не сомневаются.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Малаховский К. В. История Новой Зеландии. М.: Наука, 1981.

Стефанчук Л. Г. Новая Зеландия. Трудные годы. М.: Наука, 1987.

Asia Pacific Security Outlook 1999/ Ed. by Ch. Morrisson. Honolulu: East-West Center, 1999.

Asia Pacific Security Outlook 2000/ Ed. by Ch. Morrisson. Honolulu: East-West Center, 2000.

Australia and New Zealand: the Defence Policy Gulf / Centre for Strategic Studies, Strategic Briefing Papers, Vol. 4, Part 2, November 2000 (http://www.vuw.ac.nz / css)

Australia, New Zealand and the United States: Internal Change and Alliance Relations in the ANZUS States. N.Y.: Pranger, 1991.

Dann Christine. Up from Under. Wellington: Allen and Unwin, 1985.

Defence and Security: What New Zealanders Want / Defence Committee of Enquiry. Wellington: Government Printer, 1986.

Department of Statistics (New Zealand). Wellington: Government Printer, 1987.

стр. 142

Dominion (Wellington). 30.12.1992.

Independence and Alliance: Australia in the World Affairs / Ed. by P. Boyce, J. Angel. Sydney: Allen and Unwin, 1983.

McCraw D. New Zealand's Foreign Policy under National and Labour Governments: Variations on the "Small State" Theme? // Pacific Affairs. Vol. 67. No. 1. Vancouver, Spring 1994.

McCraw D. New Zealand's Foreign Policy in the 1990s: in the National Tradition // The Pacific Review. Center for the Study of Globalization and Regionalisation, University of Warwick, Coventry, U.K., 2000. Vol. 13. N 4.

New Directions in New Zealand Foreign Policy. Auckland: Benton Ross, 1985.

New Zealand, Canada and the United States. Dunedin: University of Otago, 1987.

New Zealand Foreign and Defence Policy at the End of the 20th Century: Views of Political Parties // Proceeding of a Pre-Election Seminar Held at the University of Auckland, 21 October 1999 (http://www.vuw.ac.nz/css/docs/re-ports/Preelection.html).

New Zealand Herald. 5.06.1993.

New Zealand International Review. Vol. XIV, N 4 (July-August 1989).

New Zealand International Review. Vol. XVII. N 3. 1992.

New Zealand International Review. Vol. XIX. N 4. 1994.

New Zealand International Review. Vol. XX. N 4. 1995.

New Zealand International Review. (Wellington). 1980. N 1.

Phillips J. Musings in Maoriland // Historical Studies. 1983. Vol. 20. N 81.

Renwick W. Show Us These Islands and Ourselves... // New Zealand Journal of History. 1987. Vol. 21. N 2.

Trans-Tasman Relation: Integration or Divergence? / Australian Institute of International Affairs (http://www. dfat.gov. au/media/speeches/foreign/1996/index.html).

Permanent link to this publication: