Как известно, биографической основой для ахматовского "Реквиема" (1935-1961) послужил арест ее третьего мужа Николая Пунина и ее сына Льва Гумилева. Но и страдальческая тень Николая Гумилева без сомнения бросает отсвет на читательское восприятие цикла. Приведем характерный отрывок из воспоминаний Лидии Жуковой, которая в 1935 году однажды оказалась соседкой Ахматовой в бесконечной тюремной очереди: "Вот и ее черед, она подошла к окошку-щелке, - там какие-то петлицы и неприступный манекен; негромко, не разжимая рта, она произнесла положенное: "Ахматова - Гумилеву" (...) По застывшей очереди волной отзывались эти имена. Льва Гумилева, сына двух поэтов, наказывали за грехи отцов, быть может, только за то, что они поэты" (Цит. по: Ахматова A.A. Requiem / Сост. и прим. Р.Д. Тименчика при участии К.М. Поливанова. М., 1989. С. 155-156).

Судя по дневнику Н.Н. Пунина. в фамилии отца была склонна искать причину ареста сына и сама Ахматова: "...Что он видал, мой мальчик? Он никогда никаким образом контрреволюционером не был... Способный, молодой, полный сил - ему завидуют и сейчас используют то, что он сын Гумилева... Как из меня сделали вдову Гумилева" (Там же. С. 194).

стр. 26

Но ведь и в ахматовском "Реквиеме" упоминание о Гумилеве-сыне соседствует с упоминанием о Гумилеве-отце:

Тихо льется тихий Дон,

Желтый месяц входит в дом.

Входит в шапке набекрень.

Видит желтый месяц тень.

Эта женщина больна,

Это женщина одна,

Муж в могиле, сын в тюрьме,

Помолитесь обо мне.

Помимо очевидной переклички с детской считалкой о месяце, "который вынул ножик из кармана", это стихотворение содержит отсылку к знаменитой ахматовской "Молитве" 1915 года:

Дай мне горькие годы недуга,

Задыханья, бессонницу, жар,

Отыми и ребенка, и друга,

И таинственный песенный дар -

Так молюсь за Твоей литургией

После стольких томительных дней,

Чтобы туча над темной Россией

Стала облаком в славе лучей.

Сбылось почти все, о чем просилось: были "дарованы" болезнь, бессонница, потеря "и ребенка, и друга". Только вот вместо солнца, залившего Россию лучами славы, из тумана вышел зловещий "желтый месяц" "в шапке набекрень". А потому истовая "Молитва" Ахматовой о России теперь сменяется обращением поэтессы к людям России: "Помолитесь обо мне..."

Стихотворение "Тихо льется тихий Дон..." в мини-цикле "Вступление", открывшем "Реквием", помещено вторым. Четвертым - стихотворение "Показать бы тебе, насмешнице...":

Показать бы тебе, насмешнице И любимице всех друзей, Царскосельской веселой грешнице, Что случится с жизнью твоей - Как трехсотая, с передачею, Под Крестами будешь стоять И своею слезою горячею Новогодний лед прожигать. Там тюремный тополь качается, И ни звука - а сколько там Неповинных жизней кончается...

стр. 27

Представляется более чем вероятным, что эти строки сознательно ориентированы на стихотворение Николая Гумилева "Память" (которое Ахматова в своих позднейших записных книжках назвала "замечательнейшим" из произведений поэта. См.: Записные книжки Анны Ахматовой (1958-1966). M.-Torino, 1996. С. 639).

"Память", напомним, строится как каталог портретов автора стихотворения в разные годы жизни ("Самый первый: некрасив и тонок...";

"И второй... любил он ветер с юга..."; "Я люблю избранника свободы, / Мореплавателя и стрелка..."). На исходном контрасте выстроено и стихотворение Ахматовой.

Дополнительным сигналом, указывающим на присутствие в стихотворении "Показать бы тебе, насмешнице..." гумилевской темы, может послужить упоминание о Царском Селе в третьей его строке.

Permanent link to this publication: