В статье апробирован многолинейный подход к характеристике институтов власти у номадов Центральной Азии в V-XI вв. На основе анализа управленческих структур различных кочевых обществ автором предложены четыре основные ступени сложности организации власти у кочевого населения восточного ареала степной Евразии. Каждая из этих моделей предполагает наличие двух вариантов: 1) локальные и децентрализованные политии; 2) консолидированные военно-политическим путем номадные и номадно-оседлые сообщества.

Ключевые слова: кочевые общества Центральной Азии, политогенез, многолинейность развития, модели организации власти, акефальные и сегментарные политии, сложные "вторичные" вождества, кочевые империи, номадно-оседлые государства.

ВВЕДЕНИЕ

Многолинейные теории [Бондаренко, 1998; Claessen, 2000; Коротаев, Крадин, Лынша, 2000; Коротаев, 2003; Бондаренко, Гринин, Коротаев, 2006; Классен, 2006; Гринин, Марков, Коротаев, 2008; и др.] открывают новый этап в развитии наших представлений о политогенезе в доиндустриальных социумах. Многолинейный подход ориентирован прежде всего на изучение уникальных черт в эволюции обществ, выявление альтернативных форм социально-политической организации, разнонаправленности процессов трансформации власти и социальных систем. В то же время исследования кочевниковедов последних десятилетий были в основном ориентированы на выявление общих тенденций развития феномена [Barfield, 1989, 1993, 2000; Крадин, 1992, 2000, 2002(1), 2007; Хазанов, 2000, 2002 и др.]. Их результатом стали разработка форм взаимодействия номадов и земледельческих цивилизаций, мнение о преимущественно догосударственном характере власти в аридных условиях (государство у кочевников оформляется при завоевании степняками оседлого населения) и ограниченности процессов усложнения властных систем даже в наиболее крупных военно-политических объединениях кочевников уровнем суперсложного вождества. Тем не менее значительное число исследователей продолжают называть "государствами" самые разные политии номадов. Очевидно, что управленческие системы кочевников, особенно в номадных империях, как явление сложное и многогранное, не могут быть описаны с помощью однозначных дефиниций.

Методология исследования строится на синтезе неоэволюционистской концепции политогенеза, теории многолинейной эволюции, мир-системного и кросскультурного

Работа выполнена по проекту РГН - МинОКН Монголии N 07 - 01 - 92002a/G "Кочевые империи монгольских степей: от хунну до державы Чингисхана".

стр. 20
анализа. Исходя из задач статьи, главное внимание уделено многолинейным теориям, на основе которых и выявляются специфические черты властных институтов в кочевых обществах раннего средневековья.

ВЛАСТНЫЕ СИСТЕМЫ НОМАДОВ В СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОМ РАКУРСЕ

Среди политических образований кочевников V в. особо стоит выделить Жуань-жуаньский каганат (402 - 552). Основные шаги по созданию обширной степной политии были традиционны - это покорение соседних кочевников (гаогюйские и некоторые монголоязычные племена) и реорганизация военно-административной структуры на основе десятичных принципов [Материалы..., 1984, с. 267 - 269]. Специфика взаимодействия Жуань-жуаньского каганата с Китаем заключалась в более сложной структуре отношений жуанъ-жуаней с китайской империей Сун вследствие существования буферного государства Тоба Вэй. С одной стороны, это ставило пределы для эксплуатации жуань-жуанями ограниченных ресурсов дома Вэй. С другой, кочевые корни Тоба позволили использовать крайне эффективные меры борьбы с жуань-жуанями (армия Вэй, включавшая крупные кавалерийские подразделения, совершала успешные рейды против жуань-жуаней). Но с 520-х гг., особенно после разделения в 534 г. Северной Вэй на Восточную и Западную Вэй, начался период доминирования жуань-жуаней на севере Китая. Последствия этого доминирования были неоднозначными. Силы каганата сконцентрировались в основном на китайском направлении. Правители жуань-жуаней стремились закрепить свой статус браками с вэйскими принцессами и надеялись создать объединенное номадно-оседлое государство [Крадин, 2000(1), с. 90]. В то же время контроль над зависимыми кочевыми племенами постепенно ослаб, в результате чего на западе каганата в 522, 534 - 537, 540 гг. последовала череда выступлений гао-гюйцев, а в 536 г. данники жуань-жуаней, тюрки, смогли покорить 50 000 кибиток теле [Бичурин, 1950, с. 228], образовав полунезависимое вождество в рамках каганата. Через 16 лет тюрки создали новую кочевую империю - Первый Тюркский каганат.

История Жуань-жуаньского каганата наглядно показывает неустойчивость типичных кочевых империй. Это прежде всего находит отражение в кризисных моделях взаимодействия с Китаем. Необходимо учитывать, что грань между теми формами отношений с Китаем, которые способствуют централизации и усилению кочевых империй, и теми отношениями, которые ведут к их дезинтеграции, очень и очень тонка, и она не всегда улавливалась кочевыми лидерами. Сильный объединенный Китай выступал и как объект дистанционной эксплуатации, и как наиболее сильная военная угроза для номадов. Поражения от китайцев и невозможность получить от Китая престижные товары и продукты земледелия подрывали авторитет степных правителей и вели к междоусобицам. Причем большинство вариантов выхода из кризиса кочевых образований ограничивалось разными способами восстановления престижной экономики (распределение военной добычи, даней, даров и откупов земледельцев среди аристократии и рядового населения). Ослабленный (разделенный на несколько царств) и попавший в зависимость от кочевников Китай, как ни странно, создавал не меньшую угрозу распада кочевых империй, что хорошо видно на примере Жуань-жуаньского каганата.

Видимо, не совсем верно сводить дихотомию "кочевники-земледельцы" к одной схеме и игнорировать нюансы взаимоотношений кочевников и оседлого населения. Так, Первый Тюркский каганат обладал потенциалом превращения в данническую империю и, вероятно, был таковым в 570 - 590-е гг., когда в составе владений оказались Восточный Туркестан, Средняя Азия, Причерноморье и Предкавказье. Но и его переход к государственным формам политического управления земледельцами был блокирован развернувшейся междоусобной войной и распадом на две части. Позднее восточные тюрки, пережившие кризис, связанный с фактическим подчинением суйскому правительству и активной китаизацией окружения Тули-хана [Бичурин, 1950, с. 242 - 245],

стр. 21
нашли выход в возрождении имперской политики при Шиби-хане. Воспользовавшись ослаблением Суйской династии, он в 615 г. совершил набег, в ходе которого ему даже удалось нанести поражение императору и прекратить выплату дани. Затем в результате активных действий Шиби-хана был восстановлен контроль и над кочевниками в степи [Бичурин, 1950, с. 245].

Подчинившись Китаю в 630 г., тюрки были, пожалуй, единственными центрально-азиатскими номадами, которые смогли через 50 с небольшим лет воссоздать империю. Вероятно, этот факт длительное время довлел над сознанием элиты Второго Тюркского каганата. Даже полвека спустя после успешного восстания, в период мирных отношений с Китаем, надпись в честь Кюль-Тегина предупреждала об опасности сближения с ханъцами: "У народа табгач, дающего без ограничения столько золота, серебра, спирта и шелка, была речь сладкая, а драгоценности "мягкие" (изнеживающие. - С. В.)... Дав себя прельстить их сладкой речью и роскошными драгоценностями, ты, о тюркский народ, погиб в большом количестве" [Малов, 1951, с. 33 - 35]. Иоллыг-тегин, автор надписей на стеле Кюль-Тегина и Бильге-каган, рисует архетипичную бинарную оппозицию, которая отражала ментальные установки правящей в каганате элиты: "...о тюркский народ, когда ты идешь в ту страну (Китай. - С. В.), ты становишься на краю гибели; когда же ты, находясь в Отюкенской черни... ты можешь жить созидая свой эль..." [Малов, 1951, с. 35]. Эти наставления имели вполне конкретное назначение, ибо вина за гибель Первого каганата налагалась не столько на народ табгач (Китай), сколько на неразумных и трусливых каганов [Малов, 1951, с. 36 - 37]. В этом контексте и стоит рассматривать первейшую политическую задачу лидеров каганата - быть мудрыми, ограничить контакты кочевников с китайцами и обеспечить поставки китайских товаров в степь с помощью набегов и получения даров.

Устойчивость всей системы этноплеменной иерархии в кочевых империях обеспечивали военные успехи, престижная экономика и сплоченность элиты. Крупные поражения сразу ставили имперскую политию номадов на грань развала. Две неудачи войск Капаган-кагана в столкновении с арабами (712 - 713) в Тохаристане и с китайцами под Бешбалыком (714) вызвали череду восстаний против тюрок карлуков, азов, изгилей, токуз-огузов, байырку и других номадов (714 - 716) и едва не привели к гибели Второй тюркский каганат. Только решительные действия Кюль-тегина позволили избежать раскола в тюркском обществе, а череда военных побед - сохранить империю. В политической практике каганов ключевую роль играл замкнутый круг: военный успех - добыча - ее раздача - престиж. Тем самым обеспечить подъем и функционирование имперской системы у кочевников можно было только одним путем - вести войны и побеждать. Был еще вариант поддержания политики "мирного сосуществования", однако он вел к постепенной деградации имперской структуры и ее кризису, что произошло со Вторым Тюркским каганатом в начале 740-х гг. Распределение захваченного в ходе походов имущества и "даров" из Китая происходило в соответствии с этноплеменной иерархией. Престижные товары доставались почти исключительно кочевой аристократии и окружению кагана. Тем не менее престижная экономика охватывала и многочисленные слои рядовых кочевников. В тюркских надписях фиксируется, что каганы "устраивали и поднимали тюркский народ", "неимущих делали богатыми, немногочисленных делали многочисленными" [Малов, 1951, с. 38]. Роль верховного редистрибутора наглядно характеризует отрывок из надписи в честь Бильге-кагана: "...их золото и блестящее серебро, их хорошо тканные шелка, их напитки, добытые из зерна, их верховых лошадей и жеребцов, их черных соболей и верховых белок я добыл для моего тюркского народа" [Кляшторный, 2003, с. 62].

Выполнение тюркскими каганами военно-управленческих, редистрибутивных, сакрально-ритуальных и судебных функций не требовало от правителей создания сложного аппарата управления. В основном каганы опирались на традицию ("тюркские установления"), традиционную структуру власти (кланово-племенных лидеров)

стр. 22
и своих родственников. Отсутствие городов и подчиненных обширных территорий с земледельцами исключало возможность трансформации Второго Тюркского каганата в более сложную политическую организацию, нежели имперское вождество.

С тюркскими каганатами тесно связана судьба целого ряда неимперских политических образований номадов. Остановимся на примере каганата Сеяньто во главе с Инанем, возникшего в ходе противостояния племен теле с тюрками. Процесс возвышения Инаня отчасти управлялся Тан (в 629 г. Инань получил из Китая грамоту, литавру и знамя, а также титул Чжень-чжу Пицьсйе хана [Бичурин, 1950, с. 338]). После подчинения тюрок Китаю Сеяньто занял степные территории к северу от Гоби, а Инаню подчинились многие телесские поколения. Возникло среднемасштабное сложное вождество. Но дальнейший рост владений и переход в имперский статус оказался невозможным. Инань не смог покорить другие кочевые группы. Попытка совершить в 641 г. набег против тюрок, расселенных в пограничной зоне Тан, закончилась поражением войск Сеяньто от китайцев. А при отступлении сеяньтосцы попали в снежную бурю, в которой погибли "восемь человек из десяти". План возвышения Сеяньто до имперского уровня провалился. Показательно сочетание военно-политических и природно-климатических факторов, которые "остановили" рост сложного вождества Сеяньто в кочевую квазиимперию.

Превращение Сеяньто в имперскую политию было невозможно еще и потому, что Инань выбрал другую модель отношений с Китаем. Признание сеяньтосцев подданными Тан имело неформальное значение, а налагало на кочевников вполне конкретные обязательства по выплате дани. После поражения 641 г. Инань в знак примирения прислал 3000 лошадей, в следующем году сеяньтоский правитель, прося о браке, предоставил лошадей, быков, баранов и верблюдов. Однако даже к такой форме взаимодействия с Танской империей Сеяньто был не вполне готов. Хроники не случайно указывают, что Сеяньто "не имел государственного казначейства. Требуемое с подчиненных не вполне собрано..." [Бичурин, 1950, с. 341]. Все это говорит о том, что во внутренней структуре Сеяньто существовали какие-то политические препятствия для централизации, и объясняет быстрый распад объединения Сеяньто при сыне Инаня Бачжо. Он пытался провести централизацию (танские хронисты указывают на казни многих вельмож, служивших при Инане), но не добился своего. В конечном счете китайские и тюркские войска уничтожили "Дом Сеяньто" [Бичурин, 1950, с. 343].

С падением Тюркских каганатов в пределах степной Евразии возникло несколько крупных кочевых объединений: на Северном Кавказе и в Нижнем Поволжье - Хазарский каганат, в Приазовье - Великая Болгария, в Приаралье - огузская конфедерация, в Монголии - Уйгурский каганат, в Семиречье - Тюргешский каганат и Карлукское ханство и др. Казалась бы, исторически заложенные древними тюрками традиции административного устройства, титулатуры, военно-политической практики должны были определить сходные формы организации власти в этих образованиях. Однако каждая из обозначенных политий развивалась достаточно индивидуально. Показательно, что уйгуры, создавшие свой каганат на той же территории, где существовал Второй Тюркский каганат, стали возводить города и крепости, гораздо активнее развивали торговлю и обмен с оседлыми миром [Данилов, 2004, с. 56 - 66, 150 - 153]. Это, в свою очередь, способствовало знакомству кочевой элиты не только с культурой Китая, но и с культурными традициями Среднего Востока. Итогом стало принятие окружением кагана манихейства. Уйгурское объединение в целом дает пример довольно индивидуального пути политической трансформации. Поражение от кыргызов привело к миграции части уйгуров в Восточный Туркестан, где они осели в оазисах и выбрали совершенно иную форму политической адаптации: создали несколько мелких ханств, в которых кочевники-уйгуры взаимодействовали с согдийцами (Ганьчжоуское, Турфанское и другие княжества) [Малявкин, 1983; Восточный Туркестан..., 1988, с. 323 - 346].

стр. 23
Близкая к уйгурской модель отношений кочевников и оседлого населения была в Тюргешском каганате. Традиции подобного взаимодействия зародились еще в Западнотюркском каганате. На территории Тюргешского каганата существовало несколько крупных городов: Суяб, Невакет, Кува, Актаг и др. Через эти города проходила транзитные торговые магистрали, тесно связывавшие каганат с городскими центрами Средней Азии. В городах каганата чеканилась монета с согдийскими надписями и тюркскими тамгами. Например, монеты с тамгой "ат" были зафиксированы в 15 городах, а монеты с тюркской тамгой "ат" и согдийской надписью "Господин тюргешский каган. Деньга" только в Красной Речке представлены 916 экземплярами [Аитова, 2000, с. 129 - 130]. Наряду с этим в Тюргешском каганате пользовались и китайскими монетами [Камышев, 2000]. Все эти данные говорят о процветании торговли и ремесла в Тюргешском каганате. Вероятно, существовал и соответствующий политический аппарат, регламентировавший условия торговли и собиравший пошлины и налоги. В то же время система управления кочевниками мало изменилась. Еще первый каган Уч-элиг (Учжилэ) провел административную реформу, разделив страну на 20 областей (во главе с тутуками), каждая из которых выставляла 7 тыс. воинов. Наряду с этим в Чуйской и Илийской долинах учреждались каганские ставки [Бичурин, 1950, с. 296; Кляшторный, Савинов, 2005, с. 102]. Скорее всего каган со своим окружением в течение года перемещался от ставки к ставке. Это был не только маршрут кочевания, но и метод управления. Перемещаясь по стране, каган осуществлял надзор, принимал решения, наказывал.

Ведущую роль в управлении кочевниками в Тюргешском каганате также занимала престижная экономика. Про кагана Сулука "Тан шу" сообщает, что он "хорошо обращался со своими подданными", "роды мало-помалу соединялись и народ его умножился до 200 000 душ; посему опять сделался сильным в Западном крае", "Сулу хорошо управлял людьми; был внимателен и бережлив. После каждого сражения добычу всю отдавал подчиненным: почему роды были довольны и служили ему всеми силами" [Бичурин, 1950, с. 297, 298]. С Сулуком, проводившим активную внешнюю политику, связан расцвет Тюргешского каганата. Однако многочисленные войны и содержание армии требовали расходов. Как повествуют источники, "расходы ежедневно увеличивались, а положительных запасов не было. В поздние годы он почувствовал скудность; почему награбленные добычи начал мало-помалу удерживать без раздела". Тогда и "подчиненные стали отдаляться от него" [Бичурин, 1950, с. 299]. Напряжение в каганате нарастало. Через год после его сокрушительного поражения от арабов в 737 г. Сулук был убит. Гибель Сулука положила начало двадцатилетней борьбе за власть между "желтыми" и "черными" тюргешами, после чего последовал распад Тюргешского каганата.

Более устойчивым оказалось объединение карлуков, первоначально располагавшееся на юге современного Восточного Казахстана и Западного Алтая. Карлуки играли важную политическую роль в Западнотюркском каганате и по мере его ослабления получили автономию. Войска Второго Тюркского каганата неоднократно совершали походы против карлуков. В надписи в честь Кюль-тегина указана причина этих военных экспедиций: "народ карлуков вследствие свободы и независимости стал (нам) врагом" [Малов, 1951, с. 41]. В итоге карлуки смогли добиться независимости, а их глава принял титул ябгу. Однако столкновения с тюрками, а затем с уйгурами продолжались. В этом противостоянии карлуки смогли занять часть Семиречья, а в 766 г., после откочевки огузов в низовья Сырдарьи, захватить Тараз и Суяб. Тем самым карлуки установили контроль над Тохаристаном и торговыми маршрутами [Кляшторный, Савинов, 2005, с. 113 - 117]. Воспроизводя тюргешскую модель, карлуки чеканили свои монеты и использовали монеты китайской чеканки [Камышев, 2000]. Силы карлуков приумножились благодаря миграции в каганат племени ягма из Восточного Туркестана. Давление Саманидов заставило карлуков переместить свои центры в Кашгарию и Прииссыкулье, где их правитель стал именовать себя Табгач-ханом, владетелем Кашгарии [Кляшторный, Савинов 2005, с. 122]. Таким образом, в течение VII-IX вв. наблю-

стр. 24
дался поэтапный рост статуса власти правителей карлуков. Это, несомненно, отражало усложнение политической системы. Логическим завершением данных тенденций стало образование Караханидского каганата в 840 г., когда ябгу карлуков провозгласил себя Бильге Кюль Кадыр-каганом.

Изначально в каганате не сложилась централизованная система власти. Господствующее положение в карлукской конфедерации занимали племена чигилей и ягма. При сыновьях Бильге Кюль Кадыр-хана каганат был разделен на две части - восточную и западную. Восточный каган с титулом Арслан Кара-хакан был из чигилей и считался верховным ("старшим"). Его столица находилась в Баласагуне. Западный Бугра Кара-каган представлял племя ягма. Его ставки располагались в Кашгаре и Таразе. К X в. сложилась дуальная (каждый титул и должность в восточной части каганата имела аналог в западной) многоуровневая система управления каганатом (при этом во главе каганата могли находиться три и более правителей). Успешная борьба с Саманидами за обладание Средней Азией, а также принятие около 960 г. ислама условно знаменуют окончательное превращение Караханидского каганата в государство. Его экономическую базу составляли налоги и пошлины с оседлого населения Средней Азии, Восточного Туркестана и Семиречья, что способствовало росту бюрократического аппарата. Наряду с этим существовало большое количество удельных князей с большей или меньшей степенью самостоятельности от верховного правителя [Бартольд, 1963, с. 285, 330; Караев, 1983; Петров, 1981; Кочнев, 2006, с. 245 - 249]. С 991 г. Караханиды начали чеканить свою монету в Фергане, Бухаре, Илаке, Шаше, Узгенде, Баласагуне, Кашгаре, Самарканде и других городах. Чеканка караханидских динаров и дирхемов первоначально преследовала не экономические, а скорее пропагандистско-политические цели (засвидетельствовать переход этих городов под контроль Караханидов и связь с исламской традицией). В дальнейшем эти цели чеканки монеты сохраняли свое значение, но широкое распространение караханидских монет свидетельствует и об их активном применении в торговом деле [Кочнев, 2006, с. 149 - 190].

В 1041 - 1042 гг. произошел раздел на два самостоятельных каганата: Западный (с центром в Самарканде) и Восточный (с центром в Баласагуне). Первоначально считалось, что в каждом каганате было по нескольку каганов: старший (Арслан-хан), младший (Бугра-хан), "низшие" (Арслан-илиг, Бугра-илиг, Арслан-тегин, Бугра-тегин). Однако Б. Д. Кочневу удалось убедительно показать, что в Западном каганате не было дуальной организации. Он возглавлялся единственным каганом, который покончил с множеством ханов и князей, создав централизованное управление. Первый западный каган Табгач-хан Ибрахим установил прямой порядок престолонаследия от отца к сыну [Кочнев, 2006, с. 250 - 251]. В Восточном каганате дуальная система сохранилась дольше, что объясняется более устойчивым влиянием кочевых традиций, но в конечном счете и здесь в XII в. она была ликвидирована. Говоря об общих тенденциях развития государственной власти в Караханидском каганате, можно отметить, что в период расширения каганата в X - начале XI в. структуры власти были весьма подвижны и предполагали участие в управлении большого количества полунезависимых правителей, но с момента разделения каганата в середине XI в. и по мере укрепления власти баласагунских и самаркандских правителей наметилась тенденция к централизации власти. Вне всякого сомнения, письменные, археологические и нумизматические данные позволяют нам видеть в Караханидском каганате одну из самых развитых форм государственности среди политических образований, созданных кочевниками.

Киданьская империя Ляо представляет еще один пример трансформации сложного вождества в государственное образование. Основатели империи Абаоцзи и Дэгуан из рода Елюй действовали вполне в духе других знаменитых кочевых лидеров и провели политическую реформу, в результате которой от власти оказались отстранены большинство представителей родовой аристократии. Елюй Абаоцзи также провозгласил принцип наследования от отца к сыну и возвысил уйгурский род Сяо, из которого

стр. 25
киданьские правители брали себе жен. В 916 г. Абаоцзи принял императорский титул Тянь-хуан-вана, что послужило отправной точкой движения к универсальной (объединившей кочевников и земледельцев) форме государственности [Пиков, 2002, с. 192 - 193]. В период своего расцвета империя включала территории с разными экономиками (Северо-Восточный Китай, Монголия, Маньчжурия и т.д.) и смогла интегрировать их в единую хозяйственную систему. Во многом копируя китайские институты управления, кидани создали собственный центральный и провинциальный аппарат, фискальные и судебные органы. Администрация состояла из чиновников, управлявших территориями с земледельческим населением, и отдельный, более простой аппарат власти для номадов. Широко применяли кидани и китайское право [Пиков, 1992; Данынин, 2006, с. 117 - 125]. Одновременно кидани использовали традиционную политику дистанционной эксплуатации в отношении Южного Китая, добиваясь увеличения дани и подарков. В монгольских степях кидани развернули строительство городов-крепостей, в которые для обслуживания киданьских гарнизонов переселялись китайцы, бохайцы и другие зависимые народы [Крадин, 2002; Пиков, 2002; Данилов, 2004]. Практически уже к середине XI в. можно говорить о том, что киданьская империя Ляо трансформировалась в традиционное государство, в котором весомую долю составляли политические традиции кочевников.

Совершенно другую модель без усложнения властной иерархии демонстрируют печенеги и кыпчаки. Кыпчаки (половцы) как в казахстанских степях, так и в Северном Причерноморье на протяжении нескольких столетий составляли многочисленные племенные группы, лишь изредка и непостоянно консолидировавшиеся в первичные (простые) вождества, как, например, союзы Боняка, Тугоркана, Шарукана или объединения кыпчаков с центрами в городе Сыгнак (на Сырдарье) и в Торгайских степях Центрального Казахстана [Плетнева, 1975; 1990; Кумеков, 2003, с. 76]. Причины децентрализации кыпчаков, вероятно, необходимо искать не только во внутренней структуре родоплеменных объединений. Скорее всего это было следствием расположения отдельных племен кыпчаков в зоне влияния крупных земледельческих центров (Русь, Византия, государство Хорезмшахов и др.). Тем самым разные племенные группы кыпчаков, представляя собой периферию этих центров, тяготели к определенному из них, что затрудняло их интеграцию. Сходный сегментарный характер власти фиксируется у печенегов. Картина политической децентрализации печенегов нашла отражение в труде Константина VII Багрянородного (913 - 959) "Об управлении империей". Он называет восемь округов (орд?) печенегов, четыре их которых располагались в междуречье Днестра и Днепра, а другие четыре - между Днепром и Волгой. Каждый округ имел своего хана, делился еще на пять родов, которые возглавлялись "меньшими" ханами [Константин Багрянородный, 1991]. Таким образом, на степных пространствах Евразии у печенегов и кыпчаков господствовала акефальная сегментарная модель политической адаптации, но с определенной периодичностью возникали "центры притяжения" в виде простых и сложных вождеств, судьбы которых были недолговечны.

Приведенные выше примеры организации власти у кочевников наглядно показывают разнообразие путей политогенеза и невозможность вписать номадов в какую-либо единую схему политического развития.

ФОРМАЛИЗОВАННЫЙ КРОССКУЛЬТУРНЫЙ АНАЛИЗ

Еще одним научным инструментом сравнения кочевых образований и выявления их особенностей является формализованный кросскультурный анализ. В данной статье мы воспользуемся критериями сложности обществ, разработанными Дж. Мёрдоком и К. Провостом [1972]. Эти авторы собрали информацию о 186 обществах из всех регионов мира и типологизировали их на основе критериев культурной сложности: 1) пись-

стр. 26
Таблица 1

Динамика уровня сложности Первого Тюркского каганата

Важный этап в политическом развитии Первого Тюркского каганата

Балл в соответствии с критериями Дж. Мёрдока

Всего

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

552 гг.

2

0

0

0

3

3

1

1

3

2

15

570-е гг.

3

0/4

0/4

0/4

3

3

1

1

4

2

17/29

603 г.

3

0/4

0/4

0/4

3

3

1

1

4

2

17/29

Таблица 2

Динамика уровня сложности Восточно-тюрского каганата

Важный этап в политическом развитии Восточно-тюркского каганата

Балл в соответствии с критериями Дж. Мёрдока

Всего

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

603 г.

3

0/4

0/3

0/4

3

3

1

1

4

2

17/28

629 г.

3

0

0

0

3

3

1

0

3

2

15

Таблица 3

Динамика уровня сложности Второго Тюркского каганата

Важный этап в политическом развитии Второго Тюркского каганата

Балл в соответствии с критериями Дж. Мёрдока

Всего

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

Конец 680-х гг.

3

0

0

0

3

3

1

1

2

2

15

После 716 г.

4

0

0

0

3

3

1

1

4

3

19

743 - 744 гг.

4

0

0

0

3

3

1

1

3

2

17

менность и записи; 2) степень оседлости; 3) земледелие; 4) урбанизация; 5) технологическая специализация; 6) наземный транспорт; 7) деньги; 8) плотность населения; 9) уровень политической интеграции; 10) социальная стратификация. Каждая переменная оценивается по пятибальной шкале от 0 до 4. В итоге составленная база данных позволила выявить существенный разрыв по данным критериям между различными обществами и цивилизациями. В СССР аналогичная работа проводилась Л. Б. Алаевым. Он внес важное уточнение, включая в анкету общества на разных этапах их развития. Тем самым удалось получить картину динамики сложности обществ в различные исторические периоды [Алаев, 1982]. Поэтому, чтобы проследить динамику в развитии выбранных нами кочевых объединений раннего средневековья, мы сделаем несколько хронологических срезов, связанных с важными этапами их политической истории. При составлении таблиц использовались письменные источники и материалы исследований по истории кочевников раннего средневековья. Двойные показатели по ряду критериев отражают ситуацию в степи и одновременно в контролируемых кочевниками территориях с оседлым населением, городами (Восточный Туркестан, Семиречье, Средняя Азия, Северный Китай).

стр. 27
Таблица 4

Динамика уровня сложности Тюргешского каганата

Важный этап в политическом развитии Тюргешского каганата

Балл в соответствии с критериями Дж. Мёрдока

Всего

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

Конец VII в.

4

1/4

1/3

1/4

3

3

2

2

3

3

23/32

Ок. 729 г.

4

1/4

1/4

1/4

4

3

4

2

3

3

26/35

Ок. 756 г.

4

1/4

1/3

1/3

4

3

4

2

2

2

24/31

Таблица 5

Динамика уровня сложности Уйгурского каганата

Важный этап в политическом развитии Уйгурского каганата

Балл в соответствии с критериями Дж. Мёрдока

Всего

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

745 г.

4

0

1

0

3

3

1

1

2

2

17

783 г.

4

1/3

1

1/4

4

3

2

1

4

3

24/28

Конец 830-х гг.

4

1/2

1

1/3

4

3

2

1

3

2

22/25

Таблица 6

Динамика уровня сложности печенежских объединений в X - первой половине XI в.

Важный этап в политическом развитии печенежских объединений

Балл в соответствии с критериями Дж. Мёрдока

Всего

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

915 г.

2

0

0

0

3

3

1

1

2

2

14

972 г.

2

0

0

0

3

3

1

1

2

2

14

После 1036 г.

2

0

0

0

3

3

1

1

1

2

13

Таблица 7

Динамика уровня сложности половецких объединений в XI в.

Важный этап в политическом развитии половецких объединений в XI в.

Балл в соответствии с критериями Дж. Мёрдока

Всего

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

Начало XI в.

2

0

0

0

3

3

1

1

2

2

14

1055 г.

2

0

0

0

3

3

1

1

2

2

14

Конец XI в.

2

0

0

0

3

3

1

1

3

3

16

Таблица 8

Динамика уровня сложности Караханидского каганата в X-XI вв.

Важный этап в политическом развитии Караханидского каганата

Балл в соответствии с критериями Дж. Мёрдока

Всего

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

840 г.

3

1/4

1/4

1/3

4

3

2

2

3

2

22/30

Около 1000 г.

4

1/4

1/4

1/4

4

3

4

3

3

3

27/36

1050 г.1

4

4

4

4

4

3

4

3

4

4

38

1 В данной строке даны характеристики Западного каганата Караханидов.

стр. 28
Таблица 9

Динамика уровня сложности Ляо в X-XI в.

Важный этап в политическом развитии Ляо

Балл в соответствии с критериями Дж. Мёрдока

Всего

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

907 г.

3

1

2

1

3

3

2

2

2

2

21

947 г.

4

1/4

2/4

1/4

4

3

4

4

3

3

29/37

Начало XI в.

4

4

3/4

4

4

3

4

4

4

4

38/39

Источник ко всем таблицам: [Murdock G. and Provost C., 1972, p. 379 - 392].

Полученные результаты, вне всякого сомнения, достаточно условны, но показывают довольно существенные различия как в сложности форм социально-политической организации, так и в динамике развития кочевых обществ.

АНАЛИЗ РЕЗУЛЬТАТОВ

Исследования специфических черт организации власти в кочевых обществах раннего средневековья позволяют выявить довольно разнообразные по сложности и функциональному назначению потестарно-политические системы номадов. Эта картина еще более усложняется в том случае, если рассматривать властные системы номадных империй в динамике. В одних случаях доминируют циклические моменты, в других - прослеживается рост сложности и устойчивости власти. Даже в пределах одного региона (Центральная Азия) нами сделана попытка на примере Жуань-жуаньского, Тюркских и Уйгурского каганатов, империи Ляо показать, сколь неодинаковыми при внешней схожести могут быть пути трансформации политических институтов. Хотя все они, как считают исследователи, пытались использовать близкую полупериферийную модель взаимодействия с Китаем, в реальной истории происходило это весьма и весьма различно. Так, правители Сеяньто изначально исходили из доктрины подчинения Китаю, что исключало возможность роста каганата Сеяньто в кочевую квазиимперию.

Ключевое значение для истории номадизма имели кочевые империи. Их различные модели охватывают более широкий спектр вариантов, чем обозначенные Н. Н. Крадиным типичные, даннические и завоевательные империи [Крадин, 2000(1), с. 316]. Например, разными были пути политической трансформации Тюркских и Уйгурского каганатов, которые сочетали (в зависимости от периода своей истории) признаки типичных и даннических империй. Начав свое существование как типичное кочевое имперское образование, Уйгурский каганат в итоге наряду с внешними данническими формами взаимодействия с подчиненными земледельцами стал образцом инновационного развития степного урбанизма и соответствующих политических практик. Ничего близкого не наблюдалось у тюрок, которые, особенно после 50-летнего пребывания под властью Тан, были противниками всего, что олицетворяло оседлую жизнь, хотя это не мешало тюркской элите использовать китайские товары.

Особый случай представляла собой киданьская империя Ляо, длительное время сохранявшая черты и кочевой империи, и традиционного китайского государства. Этот образец окажется востребованным позже чжурчженями, монголами, маньчжурами. В то же время Ляо можно поставить в один ряд с другими государствами-империями, такими как Караханидский каганат. Эта форма политических образований номадов должна быть выделена в отдельный тип и дополнительно исследована в сравнительно-историческом ракурсе. Потенциально близки к империям-государствам Тюргешский и Кимакский каганаты. Однако центробежные силы в этих объединениях оказались

стр. 29
сильнее устойчивой тенденции на формирование традиционных государственных структур.

Наконец, самую простую систему власти, опиравшуюся на традиционные права кланово-племенных лидеров, демонстрируют печенежские и кыпчакско-половецкие объединения. В соответствии с предложенной в статье версией их сегментарность в какой-то мере объясняется "притяжением" отдельных племенных групп и союзов к разным земледельческим центрам-цивилизациям (Византия, Древняя Русь, Хорезм).

В целом если развивать мир-системный взгляд на историю взаимодействия номадов и земледельцев, то для раннего средневековья можно выделить две формы. Одна из них была представлена Т. Барфилдом [Barfield, 2002] как модель пропорционального усложнения кочевых политий до уровня кочевых империй параллельно с возрастающими размерами и силой оседло-земледельческого "центра". Эта "закономерность" дважды дала сбой (Сеяньто, когда Тан была на пике своего развития, и Ляо в условиях непреодолимого кризиса танской государственности). Вторая форма преобладала в Средней Азии, где наряду с дистанционной эксплуатацией кочевниками земледельческих центров издавна сложилась и получила всесторонние развитие в раннесредневековый период традиция синтеза кочевого и оседлого начал.

Сопоставив результаты изучения властных институтов конкретных номадных политий с данными, выявленными на основе кросс-культурного анализа, мы получили следующие результаты.

Прослеживается совпадение определенных типов потестарно-политических систем (сегментарное акефальное объединение, сложное вождество, суперсложное вождество и государство) с уровнями сложности кочевых обществ, выраженными в формальных цифровых показателях. Так политически сегментированные печенежские и половецкие объединения получили по таблице Дж. Мёрдока и к. Провоста не более 16 баллов. Уровень их политической интеграции чаще всего не превышал двух баллов и только в случае возникновения непостоянных вождеств достигал трех баллов. Интересно, что близкие цифровые показатели имели и некоторые кочевые империи в период своего зарождения или при завершении кризисов, за которыми следовал распад политий. Сумма баллов от 17 до 25 с высокой долей вероятности говорит о том, что данное объединение достигло уровня сложного или суперсложного вождества. При этом необходимо учитывать, что кочевники внешне, в отношении покоренных земледельцев и горожан (в таблицах вторые цифры), использовали более развитые социально-политические практики, а включение таких территорий с оседлыми жителями дает повышение показателей по технологиям, плотности населения, урбанизации и так далее и в сумме может составить от 25 до 35 баллов. Это сочетание "внутренних" и "внешних" оценок кочевых обществ также дифференцирует картину их социально-политического и экономического развития. Кочевые общества с уровнем сложности более 25 баллов являются переходными к ранней государственности (26 - 30 баллов) или объединениями с уже сложившимися государственными структурами (31 - 34 балла). Здесь, как и в предшествующем случае, важно учесть "внутренние" (только кочевые) и "внешние" (с учетом зависимого оседлого населения) параметры. Наиболее сложные формы социально-политической организации присутствуют в тех обществах, где происходит органичный синтез кочевого и оседлого начал (35 и выше баллов). Среди каналов усложнения социально-политической организации номадов следует назвать завоевание и интеграцию в состав кочевых политий населения с разной хозяйственной специализацией, систему управления подчиненным кочевым и оседлым населением на периферии номадной империи, контроль за торговыми путями и городами, строительство в степи торговых и административных центров и т.д.

В общих чертах можно обозначить следующие ступени сложности (модели) организации власти у кочевников.

На первой ступени следует расположить акефальные и сегментарные кочевые общества двух типов. Первый тип предполагает существование в акефальных кочевых сообществах, разделенных на кланы и линиджы, традиционных клановых лидеров, власть которых опирается на обычай старшинства, традиционного авторитета. Такие акефальные общности не имели единого центра интеграции, а сеть обладателей власти была многочисленна и территориально рассредоточена (теле в середине VI в., кып-

стр. 30
чакские объединения). В рамках второго типа на сегментарном пространстве с периодичностью возникают центры интеграции для решения военных задач, которые чаще всего следует характеризовать как первичные вождества. Правители таких центров не только опирались на традиционное клановое право, но и обладали харизматическими качествами. Однако власть в подобных образованиях была неустойчивой и не передавалась по наследству автоматически. Чаще всего такие вождества распадались после смерти лидера-основателя.

Вторую ступень представляли сложные "вторичные " вождества - более централизованные и многочисленные объединения кочевников. Территориально их можно определить как среднемасштабные кочевые общества. Здесь, как и в первом случае, можно выделить два типа политий номадов. Первый связан с еще неустойчивыми формами интеграции разноэтничных групп кочевников, в результате чего возникает двухуровневая этноплеменная иерархия (объединение во главе с тюрками-тугю, подчинившими в 536 г. теле, каганат Сеяньто, объединение карлуков в начале VIII в. и др.). Второй тип включает более устойчивые сложные вождества, в которых важное значение имели механизмы политической интеграции, связанные с необходимостью контроля за подчиненным оседлым населением (например, карлуки в конце VIII - IX в.).

Третья ступень связана с крупными политическими образованиями номадов - кочевыми империями. Такие кочевые государственноподобные квазиимперские политий мы склонны вслед за Н. Н. Крадиным определять как суперсложные вождества. По внешним признакам - наличие политического центра (ставка) и "штаба" (военно-административная иерархия), организация военных предприятий, заключение договоров с земледельцами и торговля с ними, использование письменности в мемориально-пропагандистских целях, применение фискальных практик в отношении подчиненного оседлого населения - кочевые суперсложные вождества напоминали государства, но внутренняя структура управления и сама политическая деятельность в кочевых империях явно не дотягивали до государственного уровня. Взаимодействие власти и населения ограничивалось религиозной, военной, редистрибутивной сферами. Главным инструментом интеграции кочевников и обеспечения их товарами земледельцев оставалась армия, ее военные успехи. Власть опиралась не на разветвленный аппарат гражданских чиновников, государственный суд и письменный закон, а на кочевые традиции и институт престижной экономики. Этот механизм наряду с военными удачами и сакральными функциями правителя обеспечивал ему авторитет и подчинение кочевников, но вряд ли делал власть устойчивой.

Третья ступень представлена двумя формами: типичные и даннические кочевые империи. Сразу стоит оговориться, что различия между типичными и данническими кочевыми империями достаточно условны, так как даннические отношения присутствуют и в той и в другой модели. В типичной империи номадов данничество охватывает наименее престижные группы кочевников, которые поставляли скот (тюрки поставляли дань жуань-жуаням железными изделями), и оседлое население окраинных притаежных территорий (кыштымов). Даннические империи были ориентированы на подчинение земледельческого населения и получение с них продуктов земледелия. В истории крупных политических образований кочевников мы можем выделить отдельные периоды, когда они были ближе или к типичным, или к данническим империям. Так, в период активной экспансии (середина 550-х - 570-е гг.) тюркам удалось захватить оазисы Восточного Туркестана и Средней Азии. В отношении этих территорий Первый Тюркский каганат выступал как данническая империя. Однако после разделения каганата в 603 г. на Западный и Восточный Восточнотюркский каганат стал типичной номадной квазиимперией.

Четвертую ступень уровня сложности политических систем номадов представляют государства, созданные кочевниками в ходе завоевания территорий с городским и земледельческим населением. Первый тип - более или менее локальные государствен-

стр. 31
ные образования, где кочевники доминируют в элите, а в политической организации преобладают кочевая титулатура и традиции (уйгурские ханства в Восточном Туркестане). Второй - масштабные государства номадов, сочетавшие контроль земледельческих и степных районов (соответственно сочетавшие налоговую и данническую практику), - Ляо и Караханидский каганат.

ВЫВОДЫ

Предложенные в статье восемь типов кочевых объединений - это своеобразные базовые модели, параметры которых могут уточняться применительно к каждому кочевому обществу. Общий разброс форм организации власти довольно обширен: от сегментарных родовых сообществ и политий с устойчивой тенденцией усложнения властных институтов до государственных образований. В пространственном отношении в евразийских степях существовали регионы, где политогенез у кочевников имел определенные, более или менее устойчивые формы. В Центральной Азии на протяжении раннего средневековья преобладали типичные и даннические кочевые империи. Кочевые суперсложные вождества с центром в монгольских степях воспроизводили полупериферийную по отношению к Китаю модель взаимодействия кочевников и земледельцев. В Средней Азии и Семиречье на протяжении раннего средневековья наблюдалась более тесная интеграция кочевников и оседлого населения. Номады нередко захватывали политическую власть в городах, получали продукты ремесла и земледелия не столько путем дистанционной эксплуатации, сколько благодаря дани, рентам, налогам, пошлинам и т.д. Естественно, подобные политические практики вели к появлению более сложных политических систем и оформлению государственности с высокой долей участия кочевников.

В целом применение многолинейных теорий социальной эволюции, кросскультурной и мир-системной концепций позволяет увидеть кочевой мир не только в культурном, но и в социально-политическом отношении как более дифференцированный, сложный и многообразный. Способы политической адаптации номадов существенно различались даже в пределах одного региона, не говоря уже о разных зонах степной Евразии.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Аитова С. М. Статистический анализ находок древнетюркских монет в Семиречье и Отрарском оазисе // Известия Министерства образования и науки Республики Казахстан, Национальной Академии наук Республики Казахстан. Серия общественные науки. 2000. N 1.

Алаев Л. Б. Опыт типологии средневековых обществ Азии // Типы общественных отношений на Востоке в средние века / Отв. ред. Л. Б. Алаев. М.: Наука, 1982.

Бартольд В. В. История культурной жизни Туркестана // Бартольд В. В. Сочинения. Т. II. Ч. I. M.: Наука, 1963.

Бичурин Н. Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. I. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1950.

Бондаренко Д. М. Многолинейность социальной эволюции и альтернативы государству // Восток (Oriens). 1998. N 1.

Бондаренко Д. М., Гринин Л. Е., Коротаев А. В. Альтернативы социальной эволюции // Раннее государство, его альтернативы и аналоги: Сборник статей / Под ред. Л. Е. Гринина, Д. М. Бондаренко, Н. Н. Крадина, А. В. Коротаева. Волгоград: Учитель, 2006.

Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье. Очерки истории. М.: Наука, 1988.

Гринин Л. Е., Марков А. В., Коротаев А. В. Макроэволюция в живой природе и обществе. М.: Изд-во ЛКИ, 2008.

Данилов С. В. Города в кочевых обществах Центральной Азии. Улан-Удэ: Изд-во Бурятского научного центра СО РАН, 2004.

Даньшин А. В. Государство и право киданьской империи Великое Ляо. Кемерово: Кемеровский институт (филиал) ГОУ ВПО "РГТУ": Кузбассвузиздат, 2006.

стр. 32
Камышев А. М. Местные подражания китайским монетам // Известия Министерства образования и науки Республики Казахстан, Национальной Академии наук Республики Казахстан. Серия общественные науки. 2000. N 1.

Караев О. История Караханидского каганата (X - начало XIII вв.). Фрунзе: Илим, 1983.

Классен Х. Дж. М. Эволюционизм в развитии // Раннее государство, его альтернативы и аналоги: Сборник статей / Под ред. Л. Е. Гринина, Д. М. Бондаренко, Н. Н. Крадина, А. В. Коротаева. Волгоград: Учитель, 2006.

Кляшторный С. Г. История Центральной Азии и памятники рунического письма. СПб.: Филологический факультет СПб.ГУ, 2003.

Кляшторный С. Г., Савинов Д. Г. Степные империи древней Евразии. СПб.: Филологический факультет СПб.ГУ, 2005.

Константин Багрянородный. Об управлении империи. М.: Наука, 1991.

Коротаев А. В. Социальная эволюция. М.: Восточная литература, 2003.

Коротаев А. В., Крадин Н. Н., Лынша В. А. Альтернативы социальной эволюции (вводные замечания) // Альтернативные пути к цивилизации / Отв. ред. Н. Н. Крадин, А. В. Коротаев и др. М.: Логос, 2000.

Кочнев Б. Д. Нумизматическая история Караханидского каганата (991 - 1209 гг.). Ч. I. Источниковедческое исследование. М.: ООО Издательский дом "София", 2006.

Крадин Н. Н. Кочевые общества. Владивосток: Дальнаука, 1992.

Крадин Н. Н. Кочевники, мир-империи и социальная эволюция // Альтернативные пути к цивилизации / Отв. ред. Н. Н. Крадин, А. В. Коротаев, Д. М. Бондаренко и В. А. Лынша. М.: Логос. 2000(1).

Крадин Н. Н. Общественный строй жужаньского каганата // История и археология Дальнего Востока: к 70-летию Э. В. Шавкунова / Отв. ред. Н. Н. Крадин и др. Владивосток: Изд-во ДВГУ, 2000(2).

Крадин Н. Н. Структура власти в кочевых империях // Кочевая альтернатива социальной эволюции / Отв. ред. Н. Н. Крадин и Д. М. Бондаренко. М.: ИА РАН-ЦЦИРИ, 2002.

Крадин Н. Н. Комплексные общества номадов в кросс-культурной перспективе // Монгольская империя и кочевой мир / Отв. ред. Б. В. Базаров, Н. Н. Крадин, Т. Д. Скрынникова. Улан-Удэ: Изд-во Бурятского научного центра СО РАН, 2004.

Крадин Н. Н. Кочевники Евразии. Алматы: Изд-во "Дайк-Пресс", 2007.

Кумеков Б. Е. О древнетюркских государственных традициях в Кимакском каганате и Кипчакском ханстве // Известия Национальной Академии наук Республики Казахстан. Серия общественные науки. 2003. N 1.

Малов С. Е. Памятники древнетюркской письменности. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1951.

Малявкин А. Г. Уйгурские государства в IX-XII вв. Новосибирск: Наука, 1983.

Материалы по истории древних кочевых народов группы дунху / Введение, перевод и комментарий В. С. Таскина. М.: Наука, 1984.

Петров К. И. Очерки социально-экономической истории Киргизии VI - начала XIII вв. Фрунзе: Илим, 1981.

Пиков Г. Г. К проблеме влияния китайского права на уголовное законодательство киданей // Северная Азия и соседние территории в средние века. Новосибирск: Наука, 1992.

Пиков Г. Г. Киданьское государство Ляо кочевая империя // Кочевая альтернатива социальной эволюции / Отв. ред. Н. Н. Крадин и Д. М. Бондаренко. М.: ИА РАН-ЦЦИРИ, 2002.

Плетнева С. А. Половецкая земля // Древнерусские княжества X-XIII вв. М.: Наука, 1975.

Хазанов А. М. Кочевники и внешний мир. Изд. 3-е. Алматы: Изд-во "Дайк-Пресс", 2000.

Хазанов А. М. Кочевники евразийских степей в исторической ретроспективе // Кочевая альтернатива социальной эволюции / Отв. ред. Н. Н. Крадин и Д. М. Бондаренко. М.: ИА РАН-ЦЦИРИ, 2002.

Barfield T. The Perilous Frontier: Nomadic Empires and China, 221 BC to AD 1757. Cambridge: Blackwell, 1989.

Barfield T. The Nomadic Alternative // Englewood Cliffs. N.Y.: Prentice-Hall, 1993.

Barfield T. The Shadow Empires: Imperial State Formation along the Chinese-Nomad Frontier // Empires. Ed. by C. Sinopoli, T.D'Altroy, K. Morrision and S. Alcock. Cambridge: Cambridge University Press, 2000.

Claessen H.J.M. Structural Change: Evolution and Evolutionism in Cultural Anthropology. Leiden: Research School CNWS, Leiden University, 2000.

Murdock G. and C. Provost. Measurement of Cultural Complexity // Ethnology. 1972. 12 (4).

© library.ee

Permanent link to this publication:

https://library.ee/m/articles/view/ОСНОВНЫЕ-МОДЕЛИ-ОРГАНИЗАЦИИ-ВЛАСТИ-У-КОЧЕВНИКОВ-ЦЕНТРАЛЬНОЙ-АЗИИ-ПЕРИОДА-РАННЕГО-СРЕДНЕВЕКОВЬЯ-В-СВЕТЕ-ТЕОРИИ-МНОГОЛИНЕЙНОСТИ