За последние десять лет, т.е. уже в XXI в., более половины африканских стран в течение более или менее длительного периода времени находились в состоянии политического кризиса, а некоторые пребывают в нем до сих пор. Нестабильность и конфликты в Африке, порождаемые такой обстановкой, в свою очередь, неминуемо отражаются на мировом порядке в целом из-за увеличения числа беженцев, роста международной армии безработных и бездомных, угрозы терроризма и т.д. Поскольку разрешение конфликтов в Африке было и остается сложным по целому ряду причин, сама их природа, а также способы урегулирования являются предметом постоянных политических дискуссий и научных исследований.

Как отмечает в своей книге "Африка в мировой политике: панафриканская перспектива" американский политолог Гай Мартин [Martin, 2002], в Африке, как и везде, но, возможно, в большей степени, чем в других регионах мира, конфликты являются частью общественной динамики и повседневной жизни людей, поскольку там происходит постоянная борьба между отдельными лицами, семьями, кланами, этническими группами и странами за контроль над природными, экономическими и политическими ресурсами. Конфликты стали неотъемлемой чертой африканской действительности и должны рассматриваться в специфическом историческом контексте. В результате конфликтов, утверждает Мартин, подрываются такие базовые принципы государственности, как суверенитет, территориальная целостность и неприкосновенность существующих границ [Martin, 2002, p. 188].

В противовес бытовавшему в течение долгого времени представлению о том, что главными предпосылками к возникновению конфликтов являются бедность определенных групп населения, а также неравенство и несправедливое распределение ресурсов, в первой декаде нынешнего века западные ученые начали склоняться к тому, что причиной возникновения и продолжительности конфликтов и войн в Африке чаще становится жажда наживы, нежели нищета. Так, американская исследовательница Джоан Нелсон в работе "Бедность, неравенство и конфликт в развивающихся странах" доказывает, что связь между нищетой и конфликтом "неуловима, непостоянна и в значительной степени должна подкрепляться широким спектром неэкономических факторов" [Nelson, 1998, p. 24]. То есть бедственное положение какой-то, даже значительной части населения в той или иной африканской стране крайне редко становится причиной возникновения политического конфликта.

Известный британский экономист и политолог Пол Коллиер в книге "Миллиарды на дне" [Collier, 2007] предлагает тщательнее исследовать истоки конфликтов. Лидеры повстанцев, утверждает он, любят перечислять свои страдания, среди которых - репрессии, эксплуатация, исключение из процессов принятия политических решений и т.д., и некоторые ученые склонны поддаваться на эти "провокации" и рассматривать мятежников чуть ли не как национальных героев. По мнению же Коллиера, жалобы зачинщиков конфликтов служат для их собственного самоуспокоения и создания имиджа "защитников отечества", причем в глазах как местного населения, так и мирового сообщества. Между тем выявить истинные побудительные мотивы для возникновения конфликта не всегда просто. Многие конфликты многослойны: здесь и личная неприязнь между политиками; ненависть между этническими и социальными группами населения; ошибки, сделанные той или иной стороной; неспособность правительств справедливо

распределять природные, географические, экономические и социальные ресурсы. Безусловно, считает Коллиер, можно проследить связь между возможностью возникновения конфликта (войны) и низким уровнем доходов населения, но при этом возникает законный вопрос: война ли делает страну бедной или бедность становится предпосылкой к войне? По мнению автора, эти процессы протекают параллельно.

Среди причин конфликта Коллиер указывает слабый экономический рост, экономическую стагнацию или спад. В среднем, по его подсчетам, вероятность возникновения гражданской войны в наименее развитых странах составляет 14% в течение пятилетнего периода. В свою очередь, экономический рост хотя бы на 1% тут же на 1% снижает риск возникновения конфликта. И наоборот, как только возможность начала военных действий становится очевидной, зарубежные инвесторы покидают страну, и экономические показатели идут вниз. Таким образом, с одной стороны, экономический спад вызывает войну, с другой - страх перед войной становится причиной экономического спада [Collier, 2007, p. 20].

Зависимость различных групп населения от экспорта ценных минералов, нефти, газа, древесины и других полезных ископаемых также повышает риск возникновения гражданской войны. Кроме того, практика предоставления зарубежными компаниями финансовой и технической помощи мятежникам в обмен на получение контрактов и концессий в случае их победы или даже за возможность разработки месторождений ценных минералов в районах, контролируемых повстанцами, стала обычной в нестабильных районах Африки [Collier, 2007, p. 21].

В книге "Жадность и недовольство в гражданских войнах", написанной Коллиером в соавторстве с Анке Хёффлер [Collier, Hoeffler, 2000], отмечается, что повстанческие движения зачастую воюют не за получение доступа к природным ресурсам и районам, богатым полезными ископаемыми, а за увеличение объема их добычи и расширение рынков их сбыта с последующим использованием вырученных средств на покупку оружия и продолжение военных действий.

Ряд западных исследователей подтверждают, что возникновение повстанческих движений и начало военных действий между мятежными группировками и центральным правительством, а также эскалация конфликтов на территории соседних стран, как правило, связаны с возможностью получения прибылей от эксплуатации природных богатств, контрабанды ценного сырья, оружия, наркотиков и использования дешевой рабочей силы. Подобной точки зрения, в частности, придерживаются английские ученые Мэтс Бердэл и Давид Мэлон, которые в работе "Жадность и недовольство: экономическая подоплека в гражданских войнах" [Berdal, Malon, 2000] доказывают, что, хотя большинство войн в Африке возникает из-за неэффективного государственного управления, продолжение или возобновление конфликта происходит из-за развивающейся "экономики войны" [Berdal, Malone, 2000, p. 11]. Некоторые повстанческие движения, например Национальный патриотический фронт Либерии, Революционный единый фронт Сьерра-Леоне, Патриотическое движение Кот-д'Ивуара, даже не выдвигали конкретных политических требований.

Автор книги "Политика африканской безопасности пересмотрена", норвежская исследовательница Карин Доккен [Dokken, 2008] не считает случайным тот факт, что самые ожесточенные конфликты в Африке в последние десятилетия наблюдались в наиболее богатых ресурсами странах - Либерии, Сьерра-Леоне, Анголе и Демократической Республике Конго (ДРК). Более того, природные ресурсы здесь могли эксплуатироваться с применением простейшей технологии, доступной как крупным оппозиционным движениям, так и небольшим повстанческим группировкам. Известно, что и первоначальная цена на добываемые минералы устанавливалась в ходе конфликта, создавая дополнительные возможности для обогащения его участников.

Доккен подчеркивает, что даже незначительное улучшение условий жизни тех групп населения, которые поддерживали повстанцев и участвовали в процессах добычи и контрабанды алмазов, нефти и редкоземельных металлов, привело к тому, что немалая часть африканцев стала рассматривать гражданские войны как путь к улучшению, а не к ухудшению экономической ситуации, тем более что комфорт и финансовая стабильность, свойственные среднему классу, им просто неведомы, а жизнь их давно превратилась в ежедневную борьбу за существование. На наш взгляд, это обобщение представляется сомнительным, если подумать о колоссальных жертвах среди гражданского населения во время вооруженных конфликтов. Вместе с тем автор справедливо утверждает, что отсутствие в ряде случаев у руководителей боевиков политических целей сводит на нет разницу между войнами "за справедливость" и обычными криминальными разборками.

Пол Коллиер рассматривает еще одну возможную причину гражданских войн - этнические противоречия. Если верить газетным репортажам, замечает он, то эта проблема может показаться едва ли не главной для всех африканских конфликтов. Вместе с тем многие полиэтнические общества мирно сосуществуют, а такая гомогенная с этнической точки зрения страна, как Сомали, уже в течение долгих лет находится в состоянии политической нестабильности и войны всех против всех. Если проанализировать статистические данные, станет очевидным, что, с одной стороны, связь между этническим многообразием и вероятностью разжигания конфликта не столь ярко выражена, а с другой - в тех обществах, где одна этническая группа составляет большинство населения ("этническое доминирование"), но при этом имеются и другие достаточно крупные группы, которые нельзя сбрасывать со счетов, риск вооруженного конфликта довольно высок. Примерами таких ситуаций являются вооруженные столкновения между народностями хуту и тутси в Руанде и Бурунди. Правда, таких случаев сравнительно немного, потому что большинство африканских стран слишком полиэтнично, чтобы допустить доминирование одной группы [Collier, 2007, p. 25].

Вопрос Коллиера: "Почему гражданские войны длятся так долго?" - приобретает особую важность в тех случаях, когда конфликт затихает, но вскоре вспыхивает вновь. Считать ли это одной войной или двумя с коротким миром в промежутке между ними? Как правило, на этот вопрос ответить непросто, но в любом случае, чем ниже экономические показатели страны накануне конфликта, тем дольше он тянется. Кроме того, если предметы национального экспорта становятся более затребованными на мировом рынке, война длится дольше, так как в этих случаях ее легче профинансировать. Типичный пример продемонстрировала Ангола, где повстанческая группировка УНИТА существовала и продолжала воевать благодаря сбыту "конфликтных алмазов", а правительство, в свою очередь, использовало доходы от нефти. Возможность перемирия появилась лишь тогда, когда цены на нефть резко возросли, увеличив таким образом доходы центрального правительства, а доступ лидера повстанцев Джонаса Савимби к алмазным копям сократился в результате действий международных посредников.

Если конфликты между государствами в среднем длятся около шести месяцев, то внутренние гражданские войны продолжаются гораздо дольше. По мере развития конфликта и обогащения его участников они получают "вкус к войне". Учитывая высокую стоимость военных действий, выражающуюся как в затраченных средствах, так и в масштабах человеческих жертв и разрушений, можно предположить, что соглашения о прекращении огня достаточно легко добиться, однако зачастую повстанцы столь сильно опасаются сразу после подписания мирного договора с правительством остаться ни с чем, что предпочитают продолжать военные действия.

Окончание войны вовсе не означает окончания конфликта, утверждает Коллиер. Более того, сам факт, что страна уже пережила конфликт, удваивает возможность его возобновления. Только около половины стран, сумевших преодолеть политический кризис, смогли "продержаться" в относительно мирном состоянии в течение более десяти лет.

Правительства постконфликтных стран, как правило, функционируют в обстановке постоянной угрозы их существованию. Обычно они реагируют на подобную ситуацию доведением военных расходов до чрезвычайно высокого уровня. Правительственная армия в годы после урегулирования конфликта выглядит так, как будто война и не прекращалась. А скопление в стране разнообразного оружия (в Сомали, например, количество единиц огнестрельного оружия превышает численность населения), доступного всем от мала до велика, делает обстановку крайне взрывоопасной.

С точки зрения государственного строительства гражданская война представляет собой "развитие вспять": она разрушает не только страну, на территории которой происходит конфликт, но и соседние государства, она снижает экономический рост в среднем на 2.3% в год. Война "хуже" обычной экономической депрессии еще и потому, что в ходе ее погибают люди и не только в вооруженных столкновениях, но и от эпидемий, усугубляемых массовыми передвижениями населения. Болезни и смерть настигают людей, как это ни парадоксально, в основном на тех самых "островках безопасности", до которых они с таким трудом добираются, - в лагерях беженцев [Collier, 2007, p. 27].

Коллиер отмечает, что экономический спад и эпидемии не прекращаются с окончанием войны. Самая большая цена за конфликт, возможно, даже двойная, платится уже после его окончания. Иногда война стоит того - если после ее прекращения наступает "эра социальной справедливости", но это происходит крайне редко. Повстанчество - весьма ненадежный путь достижения позитивных перемен. Лидеры мятежников, которые уверяют, что начали гражданскую войну с

благородными целями, обычно обманывают и себя, и других. Что касается простых солдат, то у них, как правило, просто нет выбора. Например, руководитель сьерра-леонских мятежников Фодэй Санко предпочитал рекрутировать в ряды своего движения подростков-наркоманов. Армия сопротивления Господня в Уганде, чьей объявленной задачей было создание государства, основанного на Десяти заповедях, набирала "воинов", окружая и поджигая местные школы. Мальчишкам предоставлялся "выбор": присоединяться к Армии или быть застреленными. Присоединившихся же вынуждали совершать убийства, грабежи и насилия в их родных деревнях. И подобные типы мобилизации не были исключениями из правила.

Конечно, присоединяются к повстанцам и добровольцы, действительно верящие в борьбу за социальную справедливость, но других, и их, к сожалению, большинство, привлекает возможность щеголять оружием и безнаказанно убивать. По мнению психиатров, примерно 3% населения любой страны имеет психопатические отклонения, африканские страны - не исключение, и к повстанческим движениям присоединяется много "нездоровых" людей; есть они и среди лидеров. Многих привлекает возможность обогащения. Естественно, рядовые участники движений не могут рассчитывать на реальное богатство в будущем, но даже небольшой шанс чуть-чуть разбогатеть, несмотря на высокий смертельный риск, кажется более привлекательным, нежели перспектива нищенского существования.

Нередко соседнее государство вынуждено платить высокую цену за конфликт на примыкающей территории. Эпидемии не знают границ, и экономический развал также имеет тенденцию к распространению. Поскольку большинство стран граничит с несколькими другими, общая стоимость конфликта для соседей зачастую превышает его стоимость для территории, на которой он начался. И цена не ограничивается определенным географическим регионом: 99% глобального производства твердых наркотиков, например, приходится на страны (не только африканские), охваченные конфликтами. Тому есть объяснение: в ходе конфликта очерчивается территория, не контролируемая законным правительством, и она становится подвластной лидерам повстанцев, занимающимся нелегальной деятельностью. Таким образом, страны, находящиеся в состоянии гражданской войны, обладают своего рода "преимуществом" при совершении различных преступлений. Даже СПИД распространяется параллельно с эскалацией войны в результате массового насилия и миграций населения.

Средняя стоимость типичной гражданской войны для охваченной конфликтом страны и ее соседей в целом достигает 64 млрд. дол. В последние десятилетия в развивающихся странах возникают примерно две войны в год. То есть глобальная цена войн ежегодно превышает 100 млрд. дол., что примерно в два раза больше, чем выделяется на гуманитарную помощь этим же самым регионам. Указанные цифры необходимо учитывать при оценке преимуществ внешнего вмешательства в конфликт, которое может снизить риск начала военных действий [Collier, 2007, p. 32].

Война сводит на нет экономический рост страны, наблюдавшийся в мирное время. Но еще хуже хозяйственного развала оказывается возможность возобновления конфликта. Преступления уже доказали свою прибыльность для тех, кто их осуществлял. Для многих бывших повстанцев убивать - не только единственное занятие, которым они могут зарабатывать на жизнь, но и вообще единственное, что они способны делать. А ведь недавними вооруженными мятежниками полны города и деревни ДРК и Республики Конго, Анголы и Эфиопии, Руанды и Уганды, Судана и Чада! И что делать со всем этим оружием? Изучение цен на автомат Калашникова - оружие "каждого уважающего себя повстанца" - в разных странах показало, что во время конфликта из-за огромных объемов его импорта в зоны военных действий по официальным, полуофициальным и нелегальным каналам он становится настолько дешевым, что практически доступен каждому.

Одним из вопросов, который в последнее время поднимается западными авторами при рассмотрении проблем безопасности в Африке, является меняющийся статус национальных армий на континенте. По мере распространения насилия и роста числа мелких очагов конфликтов государственные армии все чаще замещаются группами и отрядами наемников. Карин Доккен отмечает, что "сотрудничество" между частными иностранными военизированными компаниями, специализирующимися на охране политических лидеров и помощи им в период осуществления военных действий, и горнодобывающими корпорациями в зонах конфликтов не только способствует их пролонгации, но и влияет на уровень безопасности в регионе в целом. Купля-продажа самой "безопасности" как специфического товара стирает грани между политикой и бизнесом, а "приватизация безопасности" в зоне конфликта способствует его эскалации как на территории

конкретной страны, так и за ее пределы. Более того, по мнению Доккен, чем обширнее и разнообразнее структура "частной безопасности" в охваченном войной регионе, тем более кровопролитным и неуправляемым становится конфликт, так как наемники "успешно" передают свой "опыт и навыки" местным боевикам [Dokken, 2008, p. 194].

Продажа частными компаниями оружия любому, кто платит, предопределяет вступление в конфликт все новых и новых участников. Нередко местное население просто группируется вокруг более сильного лидера независимо от его целей и интересов. Таким образом, отмечает Доккен, появляется феномен многочисленных и перемещающихся центров власти в Африке.

С К. Доккен солидарны и авторы работы "Конфликт и бедность в Африке южнее Сахары", подготовленной под руководством британского ученого Робина Лакхэма с соавторами (Исмаил Ахмед, Роберт Мугга и Сара Уайт) [Luckham, Ahmed, Muggah, White, 2001], которые полагают, что вместо административного образования с фиксированными границами и географически стабильными центрами власти, характерными для западных политических систем, африканские государства имеют прозрачные границы и смещающиеся центры власти, а развивающаяся "приватизация безопасности" усиливает этот феномен. Стараясь разъяснить его природу, команда Лакхэма указывает, что в первые два-три десятилетия после завоевания независимости африканские лидеры контролировали доступ к природным ресурсам, доходам от их эксплуатации и каналам экономического патронажа. Кроме того, они обладали более или менее неограниченной монополией на насилие, которое преимущественно осуществлялось сверху вниз и принимало форму репрессий, направленных против инакомыслящих.

Позже из-за финансово-экономического кризиса, возникшего в результате сокращения иностранной помощи, контроль правительства над патронажной системой и насилием в большинстве африканских стран заметно ослабел. Политики вынуждены были искать другие источники власти и обогащения. Во многих случаях они перенесли свою деятельность за пределы государственных структур и создали властную базу путем организации частных армий и установления с их помощью контроля над экспортом ценных минералов, нефти и древесины. Параллельно этому были приватизированы государственные инструменты насилия, а армии отчасти денационализированы. Таким образом, контроль элиты над национальными ресурсами вызвал своего рода дестабилизацию, а отдельные руководители, жаждущие своего "куска пирога", зачастую становились лидерами мятежников. Более того, возможности генерирования значительных средств от такого контроля заметно повышались по мере расширения доступа повстанцев к глобальным рынкам [Luckham and all, 2001, p. 11].

Как и Коллиер, Лакхэм утверждает, что конфликты в Африке редко затихают после заключения мирного договора. В последние 10 - 15 лет африканские войны, как правило, заканчивались только для того, чтобы вновь вспыхнуть через несколько лет. По мнению Лакхэма, этому могут быть, по крайней мере, два объяснения: с одной стороны, конфликты возобновляются из-за неспособности правительств решить общественные проблемы, с другой - само насилие становится неотъемлемой частью экономических, социальных и политических процессов в Африке. Указывая на существование "политэкономии войны", автор утверждает, что многие вооруженные группировки, как оппозиционные, так и остающиеся на стороне правительства, заинтересованы в продолжении войны, так как вложили в нее средства, поэтому эскалация конфликта для них оказывается жизненно необходимой. Какое бы объяснение ни было более верным, ясно, что продолжительность и возобновление войн на континенте - характерная черта африканской действительности: схема поведения противоборствующих сторон время от времени воспроизводится с завидной последовательностью [Luckham and all, 2001, p. 11].

Лакхэм поднимает вопрос, касающийся взаимосвязи между конфликтом (гражданской войной) и ослаблением или развалом африканского государства. Во многих странах, переживавших политический кризис, правительства были неспособны выполнять свои функции. В различные периоды времени это относилось к Либерии, Руанде, Сьерра-Леоне, Сомали, Чаду, Уганде, Конго (Браззавиль), ДРК и Гвинее-Бисау. Лакхэм отмечает, что сказать со всей определенностью, является ли ослабление государства предпосылкой для возникновения конфликта или его результатом, не всегда представляется возможным, так как "стрелка указывает в обоих направлениях", т.е. существует взаимодействие этих процессов [Luckham and all, 2001, p. 14).

Известный американский политолог Вильям Зартман в статье "Внутриафриканские переговоры и реформирующийся политический порядок", опубликованной в сборнике "Африка в мировой политике" [Zartman, 2009], рассматривает процесс разрешения политических конфликтов путем переговоров между представителями африканских стран, как задействованных в кон-

фликт, так и выступающих в качестве "третейских судей". Он отмечает, что переговоры необходимы и для установления порядка на континенте в целом или в регионе, и для урегулирования двусторонних отношений и стабилизации обстановки в отдельно взятой стране. Переговоры как способ разрешения конфликтов используются в тех случаях, когда сам конфликт достигает тупика, конфликтующие стороны не в состоянии его продолжать, но спорные вопросы остаются нерешенными. При этом прямые переговоры между враждующими группировками в конфликте без посредничества, как правило, остаются неэффективными. Напротив, участие в переговорах третьей стороны или нескольких посредников часто приводит к успешным результатам.

Зартман указывает четыре причины неэффективности прямых переговоров.

Во-первых, конфликт нередко приобретает личный характер, и "дискуссии" между сторонами становятся настолько эмоциональными, что не оставляют места для рационального принятия решений. Так, в конце 1990-х - начале 2000-х гг. личная неприязнь между Робертом Мугабе (Зимбабве) и Нельсоном Манделой (ЮАР), Лораном Кабилой (ДРК) и Иовери Мусевени (Уганда), между Лораном Кабилой и Манделой, Джозефом Кабилой (ДРК) и Полем Кагаме (Руанда) заметно препятствовала политической стабилизации в регионе.

Во-вторых, африканские конфликты нередко становятся политическим пространством для соперничающих держав за местных союзников, т.е. изначально двусторонние конфликты не остаются таковыми, а привлекают внешних участников. Это обстоятельство мешает разрешению кризиса путем прямых переговоров, усиливая роль посредничества.

В-третьих, зачастую стороны конфликта не заинтересованы в его разрешении либо в связи с получаемыми ими экономическими выгодами от его продолжения, либо из-за его локальности. Обычно центральное правительство сквозь пальцы смотрит на вооруженные стычки на окраинах страны, если конфликт прямо не затрагивает его интересов. Только вмешательство международного сообщества, озабоченного ростом числа человеческих жертв и нарушением прав человека, может вынудить стороны сесть за стол переговоров.

В-четвертых, наблюдая безрезультатные попытки урегулирования кризиса путем переговоров в соседних странах, стороны как бы "убеждаются" в неэффективности самого процесса и даже не пытаются предпринять какие-либо шаги.

Зартман приводит целый ряд примеров неэффективности прямых переговоров. Так, разгоревшиеся в разные годы конфликты между Анголой и Заиром, Сомали и Эфиопией, Суданом и Эфиопией, Мали и Буркина-Фасо, Нигерией и Камеруном, Сенегалом и Мавританией не были урегулированы на двусторонних саммитах. Прогресс в их разрешении был достигнут только при участии посредников. Даже во внутренних войнах, в которых особенно трудно посредничать, разрешение конфликта достигалось с помощью третьей стороны: в Анголе - в 1990 и 1994 гг., Либерии - между 1991 и 1996 гг., Эфиопии - в 1991 г., Мозамбике - в 1992 г., Руанде - в 1993 г., Сьерра-Леоне - в 1996 г., Бурунди - в 1998 г., Лесото - в 1994 и 1998 гг. и т.д.

Автор с некоторой иронией замечает, что Африка не имеет недостатка в своих собственных посредниках. Возможно, это проявление культурных традиций, но африканские лидеры всегда готовы оказать помощь в разрешении конфликтов, даже если не способны сохранять политическую стабильность на контролируемой ими территории. Прежде всего подобное рвение объясняется наличием у того или иного руководителя собственных интересов в разрешении данного конфликта, особенно вспыхнувшего на территории соседней страны. Такое посредничество может быть полезным, когда речь идет о конфликте между центральным правительством и повстанческим движением, для размещения сил которого соседнее государство предоставило часть своей территории. Тогда лидер этого - соседнего - государства может, например, оповестить ту или иную сторону о возможном перемирии, выступая таким образом посредником еще до начала переговоров. Нередко посредничество осуществляется лично одним главой государства между двумя другими главами государств, и личные отношения в этом случае играют чрезвычайно важную роль. Из трех функций, обычно выполняемых посредником, - обеспечения коммуникаций между сторонами, составления условий соглашения и манипулирования участниками переговоров - африканские главы государств обычно успешно справляются с двумя первыми, помогая соперникам найти взаимоприемлемые пути выхода из тупика и заставляя их преодолеть недоверие, мешающее достижению соглашения.

Зартман указывает, что условием для начала эффективного посредничества является появление тупика в конфликте, когда ресурсы сторон истощены настолько, что они уже не в состоянии продолжать военные действия, но все еще боятся "потерять лицо" и потому не могут сделать первый шаг к примирению. Именно тупик делает посредничество возможным, так как без него

стороны не заинтересованы в том, чтобы быть "вытащенными" из конфликта аутсайдером. Так, предпринятые заирским президентом Мобуту попытки выступить в 1989 г. в качестве третейского судьи в ангольском конфликте провалились из-за отсутствия тупика в его развитии, который появился несколько позже. Главное оружие африканских посредников - убеждение сторон: оно происходит тем эффективнее, чем большим авторитетом и уважением пользуется глава государства, принявший на себя эту роль. Во внутренних конфликтах, а это главный тип конфликтов в Африке, эффективное посредничество базируется на способности арбитра гарантировать обеим сторонам справедливое отношение и достойное место в новой политической структуре после подписания соглашения. Зартман отмечает, что африканские посредники становятся все более опытными в ведении переговоров, однако они более способны добиваться подписания соглашения, чем его выполнения.

Одним из признанных лидеров в изучении африканских конфликтов и роли США в их разрешении по праву считается американский политолог Дональд Ротшильд, полагающий, что вмешательство третьей стороны в процесс разрешения конфликта зачастую оказывается не только важным, но и первостепенным. В статье "Роль США в обеспечении мирных отношений в Африке", помещенной в упомянутом сборнике "Африка в мировой политике" [Rothchild, 2009], он указывает, что Соединенные Штаты неоднократно выступали в качестве наиболее важного "третейского судьи". Участие Вашингтона в переговорных процессах в таких странах, как, например, Либерия и Судан, в значительной степени способствовало успеху миротворчества или, по крайней мере, появлению у сторон готовности сесть за стол переговоров.

Однако, как отмечает Ротшильд, к настоящему времени роль США в разрешении политических конфликтов стала снижаться. И это связано не только с истощением американского госбюджета и военных ресурсов из-за войн в Ираке и Афганистане, а также обострением внутренних экономических проблем, но и с появлением нового сильного соперника - Китая, который активно занимается поиском африканских союзников и проводит обширную торгово-экономическую экспансию континента, таким образом подрывая здесь позиции США. Автор справедливо указывает, что пока у американцев остается возможность заметно влиять на внутриполитическую ситуацию в Судане, но и здесь можно предположить некоторое ослабление их роли в связи с необходимостью для американского правительства сконцентрироваться в полной мере на своих внутренних делах. Кроме того, в настоящее время, если не считать нефти из Нигерии, Анголы и Экваториальной Гвинеи, у США нет других достаточно серьезных экономических интересов в Африке, чтобы расходовать средства и рисковать жизнью американцев в продолжающихся конфликтах, например в Дарфуре.

Действительно, в последние 10 - 15 лет, т.е., в сущности, после окончания "холодной войны", лидеры и общественность США разрываются между их приверженностью, в значительной степени формальной и показной, целям защиты где бы то ни было прав человека, принципов демократии и политической стабильности, с одной стороны, и стремлением избежать активного участия в миротворческих операциях - с другой. Опросы общественного мнения в США показывают, что американское общество в целом готово поддержать скорее многосторонние и невоенные по характеру действия в Африке, например дипломатические инициативы, нежели односторонние действия с угрозой военного столкновения. При формировании своей внешней политики США стали сторонниками избирательного вмешательства в кризисные ситуации в Африке, лишь в редких случаях занимая активную позицию с целью установления порядка и политической стабильности. По мнению Ротшильда, в обозримом будущем более заметное место в разрешении конфликтов будет отводиться таким формам участия, как осуждение, дипломатическое давление, политическая поддержка африканских союзников и санкции.

Тактику осуждения правительства и обвинения его в нарушении прав человека американцы использовали в связи с событиями в Дарфуре, а также в Зимбабве, Либерии и ЮАР в основном потому, что критические заявления было относительно легко сделать и они, в сущности, ничего не стоили для США. Не следует переоценивать такие способы урегулирования конфликтов и обеспечения стабильности: если обвинения и увещевания не сопровождаются более активными и весомыми действиями, возможность с помощью критики и призывов изменить ситуацию представляется сомнительной. Когда осуждение, мягкое дипломатическое давление и поддержка той или иной стороны оказывались неэффективными, США прибегали к военным, политическим и экономическим санкциям. Санкции (или просто их угроза) резко повышают стоимость военных действий или просто выживания для участников конфликта и нередко приводят к положительным результатам. Ротшильд напоминает, что введение в соответствующие годы экономических

санкций против Родезии, ЮАР времен апартеида, Либерии и Судана изолировало эти режимы, резко снизив возможности бизнеса и привлечения инвестиций. Хотя влияние санкций, как и других мягких форм вмешательства, также нельзя переоценивать, следует признать, что они оказывали определенное влияние на изменение поведения сторон в конфликтах.

Умеренные экономические и торговые санкции были введены также против режима Тэйлора в Либерии из-за его неспособности или нежелания покончить с незаконной перевозкой и контрабандой оружия и "конфликтных алмазов" через территорию страны. Санкции, введенные в 2001 г. и расширенные в 2004 г., запрещали импорт либерийских алмазов в США, расширяли эмбарго на ввоз оружия в Либерию и ограничивали возможности для Тэйлора и его команды путешествовать, осуществлять денежные переводы и открывать банковские счета за границей. Однако в Либерии санкции имели ограниченный эффект: режим Тэйлора продолжал получать оружие.

Но, как признает Ротшильд, санкции - не самое эффективное средство для разрешения конфликтов. Прежде всего потому, что они затрагивают интересы именно тех людей, которые в итоге должны быть защищены и удовлетворены, - т.е. населения страны, охваченной конфликтом. Более того, многолетний опыт показывает, что санкции негативно задевают интересы и населения вводящих санкции стран. Именно поэтому команда Клинтона стала особенно осторожной с введением санкций на поставки оружия в африканские страны: американские деловые круги выразили недовольство по поводу возможной утраты экономических прибылей в странах-импортерах. Они проявили беспокойство и в связи с тем, что иностранные соперники только выиграют благодаря американским санкциям, а американцы будут выглядеть ненадежными поставщиками. Наконец, американским политикам стало ясно, что санкции могут вводиться только после тщательного просчета всех последствий: они могут поднять оппозицию "дома" и одновременно усилить те режимы в Африке, лидеры которых смогут сместить тяжесть вины за экономические последствия санкций на западные страны.

Наиболее эффективными для разрешения конфликтов Ротшильд считает миротворческие и гуманитарные акции, которые нередко предполагают использование военной силы: в форме традиционного миротворчества, нацеленного на прекращение огня, принуждение сторон к мирным переговорам или создание своего рода буфера между воюющими группами, а также многосторонние миротворческие инициативы, которые включают в себя не только создание условий для прекращения военных действий, но и разоружение или, наоборот, реорганизацию армии с участием бывших противников.

Самой трудной частью процесса миротворчества является привлечение к столу переговоров самых многочисленных и наиболее известных своей жестокостью фракций. В подобных сложных ситуациях требуется активное использование международной помощи, санкционированной мировым сообществом в лице ООН или региональных организаций. Среди приводимых автором примеров - предоставление Соединенными Штатами военной помощи миротворческим силам ООН в Анголе, Западной Сахаре, ДРК, Руанде, Сьерра-Леоне, Эфиопии (Эритрее), Бурунди, Либерии и Судане.

За исключением Сомали, американские миротворцы больше нигде не участвовали в активных военных действиях, в лучшем случае составляя часть "буферных" сил. Что же касается неудачной операции в Сомали в 1992 - 1994 гг., показавшей неготовность американских военных к самостоятельным "жестко-профильным" действиям в Африке, то она была предпринята на волне, поднятой военной победой американцев в Персидском заливе и репортажами об ужасных страданиях сомалийцев (так называемый эффект Си-Эн-Эн).

"Интервенция" в Сомали отличается от обычной практики мягкого вмешательства американцев в конфликты в Африке тем, что здесь военные США оказались на территории почти полностью развалившегося государства и что с самого начала не было ясно, каким должен быть успешный результат миссии и когда будет возможен выход американцев из страны. В известном смысле, отмечает Ротшильд, ситуация напоминает то, что случилось в Ираке. Вопросы о способности миссии разоружить боевиков и восстановить порядок в Могадишо, предотвратить угрозу окончательной национальной дезинтеграции и начать переговоры, необходимые для политического оздоровления, были поставлены, но подходы не были проработаны и серьезные шаги не сделаны. Единственное, что удалось американским военным, это обезопасить использование основных транспортных магистралей и усмирить отдельные районы страны.

США использовали различные формы "мягкого" вмешательства в африканские конфликты: дипломатическое давление, осуждение, угрозу, официальное или неофициальное посредничест-

во. Последнее нужно для обеспечения сторон в конфликте необходимой информацией, разъяснения этой информации, достижения консенсуса по принципам и целям мирных переговоров, определения повестки дня и ключевых вопросов диспута, формирования компромиссов и адаптации, манипулирования внешними давлениями, а также для установления атмосферы взаимного доверия между противниками во время переговоров.

В целом, как указывает Ротшильд, перспективы разрешения конфликтов в Африке путем переговоров и посредничества достаточно ограниченны и возможны только при наличии ряда условий, среди которых: образование тупика, в который зашли обе стороны в конфликте из-за отсутствия у них политических целей и средств для продолжения вооруженных действий; наличие лидеров, готовых к политическому урегулированию; сильное внешнее давление для достижения соглашения. В таких условиях третья сторона может осуществить успешное посредничество.

США предпочитают непрямое посредничество, но используют и форму прямого посредничества, когда это связано с их интересами в данном конкретном регионе либо отражает "моральную ответственность" Вашингтона за все происходящее в мире. В частности, США использовали форму прямого посредничества в успешных переговорах 2002 г. по вопросу о прекращении огня в провинции Нубийские горы в Судане.

Ротшильд задается вопросом: почему США предпочитают форму непрямого посредничества, участвуя в разрешении конфликтов в Африке? По его мнению, после окончания холодной войны ставки в игре были сравнительно низкими, а трудности разрешения внутригосударственных конфликтов возрастали. Не желая быть вовлеченными в дорогостоящие дипломатические инициативы, которые к тому же могли отразиться на репутации страны как посредника в случае их провала (как это было в Анголе, когда лидер УНИТА Савимби уже после подписания соглашения вновь начал военные действия), США предпочитали участвовать в политических акциях под эгидой региональных и международных организаций. Непрямая посредническая деятельность представляет собой поддержку прямых посреднических усилий, предпринимаемых другими сторонами. Граница между непрямым и прямым посредничеством может быть размытой. Например, в Сомали в 1992 - 1993 гг. американские дипломаты посредничали в ряде местных конфликтов на свой страх и риск, но в наиболее важных переговорах в марте 1993 г., когда 15 лидеров фракций согласились создать Переходный национальный совет, наиболее важная роль досталась ООН и правительству Эфиопии; американские же дипломаты проводили закулисную работу.

Ротшильд отмечает, что исследователи часто переоценивают влияние американцев в Африке. По его мнению, современное американское оружие далеко не всегда подходит к африканским условиям, а вооруженные подразделения армии США на континенте, как правило, не имеют поддержки местного населения. Возможно, это объясняется тем, что Вашингтон не выказывает большой готовности жертвовать своими солдатами и ресурсами ради защиты слабых народов, особенно если охваченная конфликтом страна не является важным стратегическим объектом и США не имеют в ней экономических интересов.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Berdal M., Malone D.M. Greed and Grievance: Economic Agendas in Civil Wars. Boulder, CO: Lynne Rienner. 2000.

Collier P., Hoeffler A. Greed and Grievance in Civil Wars. Washington, D.C.: World Bank. 2000.

Collier P. The Bottom Billion. Why the Poorest Countries Are Failing and What Can Be Done About It. New York: Oxford University Press, Inc. 2007.

Dokken K. African Security Politics Redefined. Palgrave Macmillan. N.Y., 2008.

Luckham R., Ahmed I., Muggah R., White S. Conflict and Poverty in Sub-Saharan Africa: An Assessment of the Issues and Evidence. IDS Working Paper 128, Institute of Development Studies, Brighton, UK, 2001.

Martin G. Africa in World Politics: a Pan-African Perspective. Trenton, NJ: Africa World Press, Inc., 2002.

Nelson J. M. Poverty, Inequality and Conflict in Developing Countries. New York: Rockefeller Brothers Fund Project on World Security. 1998.

Rothchild D. The U.S. Role in Promoting Peaceful African Relations // Africa in World Politics: Reforming Political Order / Ed. J.W. Harbeson and Donald Rothchild. Boulder, CO: Westviev Press, 2009.

Zartman W. I. Inter-African Negotiations and Reforming Political Order // Africa in World Politics: Reforming Political Order / Ed. J.W. Harbeson D. Rothchild. Boulder, CO: Westviev Press, 2009.

Permanent link to this publication: