26 - 27 ноября 2007 г. в Институте востоковедения РАН состоялись очередные Рериховские чтения.

Их открыл заместитель директора ИВ РАН И. В. Зайцев. Напомнив, что в этом году исполнилось 105 лет со дня рождения Ю. Н. Рериха, известного русского востоковеда, тибетолога, индолога, буддолога, он отметил, что одной из характерных черт чтений является верность традициям Ю. Н. Рериха.

В. В. Вертоградова (ИВ РАН) в своем вступительном слове объявила, что в этом году Рериховские чтения посвящаются также памяти недавно ушедшего от нас их постоянного участника, индолога с мировым именем Татьяны Яковлевны Елизаренковой. Выдающийся лингвист-индоевропеист, специалист по истории индийских языков, и в первую очередь по ведийскому языку, ведийской литературе и культуре, Татьяна Яковлевна оставила огромное наследие, в том числе шесть томов переводов на русский язык (с исследованием и комментариями) основных памятников ведийской литературы - "Ригведы" и "Атхарваведы", за что была удостоена многих российских и зарубежных наград, в частности ордена "Падма Шри" ("Лотоса") от правительства Индии. Эти работы, кроме их несомненной исследовательской ценности, создали, можно сказать, "ведийское поле" в русской культуре. В настоящее время ранние труды Т. Я. Елизаренковой, нисколько не утратившие своего научного значения, стали библиографической редкостью. В связи с этим желательно было бы поставить вопрос об их переиздании. Это прежде всего: "Аорист в "Ригведе"" (М.: Изд. вост. лит-ры. 1960. Отв. ред. Ю. Н. Рерих) и ряд статей, которые можно было бы издать одним сборником. В. В. Вертоградова напомнила, что Т. Я. Елизаренкова стояла у истоков рождения Кабинета Ю. Н. Рериха (1960) и организации "Рериховских чтений", в которых она была и постоянным устроителем.

В. Видунас (Вильнюсский ун-т, Литва) отметил неоценимый вклад Т. Я. Елизаренковой в реконструкцию материального мира ведийских ариев. Его доклад "Мелкая домашняя фауна в "Ригведе"" в какой-то мере продолжает это направление ее исследований. По его наблюдениям, в "Ригведе" чаще всего из числа мелкой домашней фауны встречается баран/овца, обозначаемый несколькими лексемами. Лексема avi m.f., avika f. встречается в "Ригведе" 25 раз. В основном это гимны из древнейшей части памятника (фамильные и IX мандалы). В большинстве примеров это слово обозначает овечью шерсть, которая использовалась в качестве фильтра во время приготовления напитка сомы. Лексема mesá m. встречается 15 раз в поздних мандалах и имеет значение "баран" как жертвенное животное или как мясо этого животного; mesi f. встречается несколько раз в IX мандале и означает овечью шерсть для процеживания сомы. Случаи употребления других лексем (úrana m., úra f., pétua m.) единичны. Видимо, самым древним словом для обозначения барана/овцы было слово ávi. Из других животных упоминаются козел/коза (ajú m., aja f.), осел, собака. Несколько раз упоминается и насекомое - пчела, но в древнейший период ведийской культуры еще дикая.

В докладе "Судьи в "Артхашастре" Каутильи и дхармашастрах" А. М. Самозванцев (ИВ РАН) исследовал упоминания в этих памятниках так называемых трех судей и пришел к выводу, что это наименование производно от количества вед, которых первоначально насчитывалось три, и в конечном счете от собрания трех ученых брахманов - знатоков вед. Он показал, как калька трех вед накладывается и на термин, и на сам институт трех ученых брахманов - судей.

Доклад Е. В. Тюлиной (ИВ РАН) "Дерево как основа мира и дома" был сделан на основе трактатов IV - IX вв., посвященных архитектуре и скульптуре, входящих в состав "Агни-пураны",

стр. 145
"Матсья-пураны" и "Гаруда-пураны". В этих трактатах на смену архаической вертикальной модели мирового древа, связывавшейся с образом дома, у которого крыша опиралась на центральный столб, приходит пространственная модель васту. Васту - это многозначный термин, дословно означающий "место для жилья", "жилье", от глагола "vas" - жить. Как философское понятие он означает некую субстанцию или эссенцию, лежащую в основе жизни. Часто термином васту называлась васту-мандала, которая чертилась перед строительством дома. Именно она становится основополагающей при поиске дерева для строительства, при расположении деревянных частей в доме, при посадке деревьев вокруг него. Все действия были направлены на то, чтобы сконструировать такое место, где все составные части способствуют процветанию, успеху, богатству, т. е. космогоническая модель мира в средние века оказывается замещенной образом вселенной в виде васту - места, благоприятного для жилья. Это является одним из примеров перенесения космологических представлений в сферу повседневной жизни человека.

В докладе "К вопросу об эволюции образа Рудры-Шивы в священных текстах шрути" А. А. Мехакян (Ереванский гос. ун-т) выделил три периода становления культа Рудры-Шивы. В первый ведийский период данные "Ригведы" не дают возможности исчерпывающе характеризовать образ Рудры-Шивы. В ведийском пантеоне он имеет изолированное положение. Его он сохраняет и на второй стадии - в брахманский период. Однако в некоторых брахманах его начинают рассматривать как одно из главных божеств. Этому способствует то, что он начинает отождествляться с богом жертвенного огня Агни. Тенденция роста популярности Рудры-Шивы продолжается и укрепляется в третий период - упанишад. В некоторых упанишадах складывается традиция философско-метафизического осмысления Рудры-Шивы как Абсолюта и первоосновы мироздания. Важнейшим памятником, в котором просматриваются эти тенденции, является "Шветашватара Упанишада". В ней также впервые встречается термин бхакти, но еще не получивший тех значений и окрасок, которые он приобрел в поздних течениях бхакти.

Преображение ведийского бога Рудра-Шивы в абсолютное божественное начало сыграло решающую роль в становлении шиваитских школ индуизма, в особенности движения адвайта-шиваизма в Кашмире. Этому движению был посвящен доклад "Мир без Другого. Одна философская возможность Индии" С. Ч. Офертаса (МГУ). Докладчик отметил, что в европейской философии и психофизиологии Другой воспринимался как судящий и опредмечивающий взгляд. Индийская философия также пыталась найти решение проблемы Другого и философски, и практически, что было продемонстрировано на примере корпуса текстов (VIII - XII вв.) "радикальной адвайты", иногда неверно называемой "кашмирским шиваизмом". В докладе были проанализированы работы Сомананды ("Шивадришти"), Утпаладевы ("Ишварапратьябхиджня"), Абхиванагупты ("Тантралока", "Тантрасара"), в которых предлагаются способы реализации изначально существующего состояния тождества себя с Шивой. В системе представлений этих произведений "Я" - это Шива, точка бытия, проявляющая из себя мир, и поскольку никакого мира помимо этого нет, то нет и Другого. Глубокое знание исследуемых текстов позволило докладчику уточнить понимание основных терминов и понятий, которыми он оперирует.

В. Г. Лысенко (Ин-т философии РАН) в докладе "Некоторые проблемы интерпретации "Вимшатики" Васубандху" отметила, что в индийской традиции с именем Васубандху связаны два важнейших направления буддийской традиции: традиция абхидхармы (школы вайбхашика и саутрантика) и махаянская школа йогачара, или виджнянавада. Васубандху является автором "Абхидхармакоши" и комментария к ней "Бхашьи". Большинство ученых считают, что им же написаны знаменитые краткие йогочаринские трактаты. В их число входит "Вимшатика-карика-вритти" ("Двадцатистишие с комментарием"), важнейший из текстов йогачары. Доклад был посвящен толкованию в "Вимшатике" формул виджняпти-матра ("только представление"), или читта-матра ("только сознание"), в которых заключена основная идея йогочары. Особое внимание было уделено термину виджняпти, который в философии Васубандху приобретает свое значение. Из многих переводов этого термина В. Г. Лысенко выбрала слово "репрезентация". Исходя из этого, формулу виджняпти-матра она переводит не как "только представление", а более нейтрально - как "только репрезентация". В докладе она обосновала свое мнение и рассказала об основных положениях философии "Вимшатики".

Н. В. Александрова (ИВ РАН) выступила с докладом "Предания о диспутах в главе "Магадха" у Сюань-цзана". Основной пласт содержания "Записок о Западных странах" Сюань-цзана - буддийские предания, связанные с определенными топосами. В VIII главе, посвященной Магадхе, которая является средоточием буддийских святынь, в числе легенд, связанных с этим местом, со-

стр. 146
держится ряд преданий о диспутах буддистов с "иноверцами", действующими лицами которых являются весьма известные представители буддизма - Ашвагхоша, Гунамати, Нагарджуна. Сюжеты преданий основаны на стереотипных мотивах мифологического характера; в них практически отсутствуют свидетельства исторического содержания. Наблюдаемые "мифологичность", шаблонность сюжетов о диспутах демонстрируют тенденции, свойственные формированию местной буддийской монастырской традиции, которую, по-видимому, и передает Сюань-цзан. Выявление закономерностей построения подобных сюжетов позволяет приблизиться к пониманию структуры буддийского предания в целом, а также выявить способы введения в них различных персонажей, среди которых немало исторических лиц.

Д. И. Жутаев (ИВ РАН) в докладе "Сакральная топология буддийской вселенной" рассказал о возникновении развитой модели буддхакшетр (buddhaksetra - "поле будды"). Оно связано с изменением трактовки идеи множественности будд: от небольшого числа учителей прошлого к простирающимся по всем пространственным и временным осям множеству будд. Эта радикальная перемена наиболее ярко проявляется в традиции махасангиков (тексты из "Махавасту" - "Бахубуддха-сутра" и "Дашабхумика"). Формирование развитой модели буддхакшетр приводит к тому, что и само буддийское учение, и нарратив о Будде, и представления о сакральных текстах становятся феноменами космическими и задающими пространственную структуру Вселенной. В историко-литературном отношении это приводит к возникновению новых жанров сакральных текстов: сутр об именах будд, индивидуальных дхарани и их сборников, "эсхатологической" литературы (в том числе сутр о Будде Амитабхе). Все эти жанры объединяют еще не до конца проясненные структурные и генетические связи.

М. С. Фомин (Великобритания) в докладе "Тема религиозного обращения в палийских памятниках и средневековой ирландской литературе" провел сравнительный анализ мифологических сюжетов палийских и раннесредневековых ирландских источников. Наиболее подробно он остановился на сюжетах "обращения" новых территорий, в которых прослеживается сходство как в схеме построения, так и в отдельных мотивах и атрибутах действующих лиц. Мотив "расстилания плаща", тесно связанный со смыслом "обращения", "покорения новых земель", обнаруживается и в ирландской раннехристианской литературе, и в палийской "Махавамсе", и в джатаках. Проследив генетические корни этих мотивов, докладчик сравнил их с элементами ведийских ритуалов царского посвящения, а также со свидетельствами ирландской традиции, связанной с дохристианской царской обрядностью. Он пришел к выводу о типологическом характере этих аналогий, отражающих сходные процессы развития ритуала и формирования мифологического нарратива.

Е. Г. Вырщиков (ИВ РАН) в докладе ""Черные" и дваждырожденные (по материалу палийского канона)" отметил, что Будда, согласно палийскому канону, несомненно, является кшатрием. В связи с этим интересен палийский термин kahha (санскр. krsna) - "черный". Это слово используется в качестве ругательства в адрес Будды со стороны брахманов. Оно тесно сопряжено с термином ibbha ("слуга, работник"). Однако термин ibbha встречается еще в надписях Ашоки: это должностное лицо, упоминаемое в одном ряду с брахманами (в противовес кшатриям). Отрицательной нагрузки этот термин здесь не несет. Слово krsna в санскритских источниках также не несет никакой отрицательной нагрузки, скорее наоборот. На основании этих наблюдений докладчик сделал вывод, что содержание палийских социальных терминов (в том числе и khatiya, санскр. ksatriya) не совпадает с санскритскими и пракритскими. При анализе текстов они требуют непрерывного уточнения.

Доклад Д. Н. Лелюхина (ИВ РАН) "Новые находки надписей Личчхавов в Непале" был посвящен последней из обнаруженных вблизи Катманду надписей, связанных с периодом правления Личчхавов в Непале. Сведения о находке надписи (485 г.), выполненной гуптским брахми на камне у лингама Ратнешвор, впервые появились в 2000 г. в местной прессе (Горакхапатра), и в том же году Шьям Сундар Раджавамши опубликовал примерную транслитерацию надписи. Надпись содержит шесть строк, сохранность которых различна. Докладчик подверг сомнению правильность переводов этой надписи, в основу которых лег перевод известного в Непале автора С. Р. Тивари. Главной ошибкой, по его мнению, является то, что сохранившиеся фрагменты представляются как связный текст. Из завершающей части надписи следует, что она ошибочно считается царской, так как автором ее был не сам царь Манадева, а некий сартхаваха (глава гильдии караванщиков), упоминания о котором можно найти и в других надписях времени Манадевы. Из надписи также ясно, что дарение совершено сангхе шиваитов. Это является первым упоминани-

стр. 147
ем такого сообщества. Остальная часть надписи не может пока быть представлена в виде связного, понятного текста.

В докладе А. М. Дубянского (ИСАА при МГУ) "Ведийские реминисценции в тамильской поэзии" были отмечены случаи упоминания вед и ведийских брахманов в так называемой поэзии сангам (I - IV вв.). В панегирической поэзии многие цари восхваляются за то, что прибегают к ведийским жертвоприношениям и покровительствуют брахманам. Веды называются либо своим именем, либо тамильским словом "марей", означающим "нечто тайное, скрытое". Несомненно, они пользовались авторитетом в тамильском обществе, но кому, кроме брахманов, и в какой степени они были известны, сказать трудно. Следует отметить, что упоминаются четыре веды, часто связываемые с именем Шивы. В период развития шиваизма (VI - XII вв.) творчество поэтов-наянаров главным образом было ориентировано на ведийский канон. Основная поэтическая форма падигам перенимает некоторые черты структуры ведийских гимнов. В целом комплексу шиваитской поэзии "Тирумурам" ("Священная система") уже в период его создания придается значение тамильской веды, а Шива в поэзии наянаров почитается как создатель, охранитель и знаток вед.

Ю. М. Алиханова (ИСАА) в докладе "Ранняя теоретическая традиция и трактат Бхамахи "Поэтические украшения"" остановилась на проблеме ранней литературно-теоретической традиции и ее отражении в сочинении Бхамахи (около V в.). По ее мнению, по меньшей мере два фрагмента трактата Бхамахи (раздел о недостатках сравнения в 2-й главе и описание шести первых украшений в 3-й главе) представляют собой извлечения из более ранней теоретической работы (возможно, Медхавина, который упомянут Бхамахой в связи с учением о недостатках сравнения). На это указывает отсутствие в них определений (описываемое явление показывается на примере, но не определяется) и использование в качестве иллюстраций цитат (сам Бхамаха всюду дает собственные примеры, о чем специально уведомляет читателя). Кроме того, оба фрагмента отделяются от остального текста "Поэтических украшений" двумя чертами.

Доклад В. В. Вертоградовой ""Сны матери Джины" у истоков джайнской агиографии" был посвящен джайнским изобразительным материалам в сопоставлении с эпиграфическими памятниками и с текстами канона шветамбаров на языке ардхамагадхи. В нем рассматривается джайнский изобразительный комплекс, представленный сакральным набором (метрикой) знаков-предметов (eya ruve), коррелирующим на вербальном уровне с популярным комплексом мангалика "благодатное". Путем определения семиотической характеристики комплекса eya ruve и на основе исследования ряда джайнских сутр в докладе было выявлено соотношение набора знаков указанного комплекса с матрикой снов матери Джины (царицы Тисалы), описанных в каноническом джайнском сочинении "Каппа-сутта", где знаки-предметы обращаются в элементы повествовательной структуры. Такое построение осуществляется через описание-употребление знаков как предметов, по которым производится гадание-предсказание, связанное с царским ритуалом пророчества о рождении и царствовании наследника. Так, по заключению автора, через царский ритуал пророчества выстраивается жизнеописание царя и агиография джайнского святого. В связи с этим появляется возможность говорить о сложении литературного жанра "Сны матери царя-героя/джайнского святого", нашедшего отголоски и в буддийской традиции.

Отправной точкой для доклада Н. А. Железновой (ИВ РАН) "Джайнский мистицизм: к постановке проблемы" послужило определение индийского специалиста по джайнизму К. Ч. Согани, который под джайнским мистицизмом понимает достижение состояния архата или сиддхи и полагает, что в джайнской традиции термину "мистицизм" эквивалентны понятия "шуддха-упайога", "параматман" и т. д. Опираясь на собственные переводы текстов дигамбарского автора Кундакунды (III - IV вв.), а также на классификацию образов мистического опыта, предложенную Э. Андерхилл в ее книге "Мистицизм", Н. А. Железнова показала неоднозначность использования термина "мистицизм" в джайнской традиции. Во-первых, в ней этот термин как таковой отсутствует, а предложенные К. Ч. Согани эквиваленты в текстах джайнских авторов имеют вполне четкий смысл (например, "чистая направленность сознания", "высший атман" и т. д.), не соотносимый в целом со смыслом понятия "мистицизм". Во-вторых, если и пытаться вычленить мистическую составляющую в джайнской религиозно-аскетической практике, то это имеет смысл только в качестве трактовки преобразования ("Великий Труд" Духовных Алхимиков в терминах Э. Андерхилл) или реализации природы души, которые возможны только посредством знания, но не средствами религиозной практики.

стр. 148
В докладе "О стихотворных переводах древнеиндийской поэзии" А. Н. Коваль (Москва) рассказал о трудностях перевода с санскритского языка на русский. По его мнению, существенным пробелом является то, что в русских переводах не было выработано способов передачи метрики и строфики индийской поэзии, как это было сделано, например, для передачи древнегреческих стихов. Многие исследователи считают, что стихотворный перевод санскритской поэзии невозможен, и переводят ее в прозе. Докладчик показал, какими способами различные переводчики передавали самый распространенный в санскритской поэзии размер - шлоку и проиллюстрировал свой доклад отрывками из переводов Т. Я. Елизаренковой, М. Л. Гаспарова, А. Я. Сыркина, В. Г. Тихомирова. В докладе прозвучали также собственные стихотворные переводы А. Н. Коваля гимнов "Ригведы", отрывков из "Бхагавадгиты" и "Законов Ману". Однако неразрешимой проблемой, по его мнению, является то, индийская поэзия порождена иной, незнакомой современному читателю культурой.

В докладе ""Кадамбари" в современном мире" Г. В. Стрелкова (ИСАА) рассмотрела интерпретации классического санскритского романа Баны "Кадамбари" в литературе хинди. На примере двух романов - Хазари Прасада Двиведи "Автобиография Банабхатты" (1946) и Алки Сараоги "Шеша Кадамбари" (2001) - она продемонстрировала, каким образом традиционный сюжет и элементы поэтики классической индийской литературы могут использоваться для решения задач современной литературы. Основной темой романа Х. П. Двиведи было положение женщины в обществе и возможности ее самореализации. Роман Алки Сараоги также повествует о судьбах индийских женщин, но на первый план выдвигается тема преемственности поколений. Подобно тому как незавершенный роман Баны "дописал" его сын, роман, начатый героиней Алки Сараоги - Руби, должна дописать ее внучка, Кадамбари. Таким образом, именно литературное сотворчество становится одним из главных инструментов достижения взаимопонимания поколений.

С. С. Дылыкова (ИВ РАН) рассказала об истории первых буддийских текстов в Тибете, которые, по традиции, появились там в IV - V вв. Она кратко охарактеризовала 11 сочинений, которые раньше всего стали известны в Тибете и переведены на тибетский язык.

В докладе "Языковые контексты: структура, коммуникация в свете грамматики тибетского языка Ю. Н. Рериха" И. М. Комарова (Ин-т языкознания РАН) отметила, что тибетский язык, относящийся к китайско-тибетской семье языков, отличается типологическими особенностями, свойственными агглютинативным и флективным языкам, что особенно проявляется в системе словообразования и словоизменения. Ю. Н. Рерих, сочетая изучение тибетского языка с его этнокультурной спецификой, выделил такие значимые для речевой деятельности феномены, как языковое сознание, национальный менталитет, национально-культурные ценности. Изучая социальную направленность речи, он принимал во внимание не только участников процесса коммуникации, но и языковые тексты, как результат общения и условий коммуникации. Он придавал большое значение основным социальным факторам, детерминирующим выбор языковых средств: лингвистическим, ситуативным, параметрам социального характера (социальным ролям и статусу коммуникантов). В "Грамматике тибетского языка" (Калькутта, 1952), в очерке "Тибетский язык" (М., 1961), в фундаментальном "Тибетско-русско-английский словаре с санскритскими параллелями" (М., 1963 - 1993) Ю. Н. Рерих блестяще разработал концепции языковой картины мира в ее когнитивном и культурологическом аспектах.

Доклад Е. Д. Огневой (Луцк, Украина) ""Ваджравидарана" буддийская скульптура из Калмыкии" был посвящен атрибуции и истории трех металлических скульптур из коллекции Дома-музея им. Н. Рериха в Одессе. Две из них изображают достаточно известного персонажа Амитаюса, а одна по своей иконографии могла восприниматься и как Ваджрасатва, и как Ваджрапани, и как Ваджравидарана, так как все они имеют одинаковые атрибуты - ваджру и колокольчик (гхантху). По некоторым нюансам в позе и манере держать атрибуты Е. Д. Огневой удалось доказать, что эта скульпутура изображает Ваджравидарану (санскр. vajra-vidarana - "очищающий ваджрой"), одну из ипостасей Ваджрапани, бодхисаттвы Могущества. По иконографии скульптура ближе всего к изображению так называемого Шьяманилы, или Темносинего Ваджравидараны, что дополнительно подтверждается остатками темно-синей краски на ваджре. Скульптура Ваджравидараны и одна из скульптур Амитаюса являются многоцветными, что дает возможность связывать их происхождение с Калмыкией, где существовала практика расцвечивания металлической скульптуры. Обе скульптуры имеют следы длительного пребывания в земле, что позволяет предположить, что они были найдены недалеко от того места, где были приобретены (ан-

стр. 149
тикварный магазин в Ялте). В связи с этим в докладе были исследованы свидетельства присутствия калмыков на землях Украины и украинско-калмыцкие контакты.

В. М. Яковлев (Москва) в докладе ""Ырк битиг" и фрагменты тибетского гадательного текста" рассказал об исследовании древнетюркской гадательной книги "Ырк битиг", относящейся к танскому времени и найденной в Сичжоу в книгохранилище пещерного комплекса Цянь фо дун (Пещера тысячи будд). Докладчик постарался определить возможные письменные источники этой гадательной книги. Он проанализировал все параллели и сходства с тибетскими гадательными текстами и китайской "Книгой Перемен". По его мнению, совпадение ряда позиций оракулов древнетюркской "Гадательной книги" и гексаграмм "Книги Перемен" указывает на то, что порядок гадательных символов последней был очень важен для составителя первой и что он хорошо его знал. "И Цзин", вероятно, был главным источником в его гадательной практике, ради которой он приспособил и дополнил некий другой источник, имевший хождение в Восточном Туркестане и бывший в его распоряжении.

Доклад Ю. М. Дробышева (ИВ РАН) "Древние тюрки и окружающая среда" был посвящен древним тюркам как носителям типично кочевой центральноазиатской культуры. В нем были кратко охарактеризованы образ их жизни и особенности ведения хозяйства. Докладчик немалое внимание уделил картине мира древних тюрков, а также сравнил ее с китайскими и шаманскими представлениями о мироздании. Культура тюрков часто в научной литературе называется экофильной. Но это прослеживается лишь в поведении тюрков по отношению к собственным землям, которые, как считалось, находились под покровительством Великого Неба. К чужим землям это не относилось: там можно было не заботиться о состоянии природной среды.

Организаторы Рериховских чтений выступили с предложением издать сборник статей по итогам работы чтений за последние пять лет в связи с 105-летием со дня рождения Ю. Н. Рериха. В сборник предполагается включить наиболее удачные выступления постоянных их участников и посвятить его памяти Т. Я. Елизаренковой.

Permanent link to this publication: