Первая международная конференция, посвященная истории царства и империи Цинь, прошла 10 - 19 декабря 2008 г. в Ивритском университете в Иерусалиме (The Hebrew University of Jerusalem). Конференция была организована сотрудниками факультета восточноазиатских исследований Ивритского университета Ю. Пинесом и Г. Шелахом; с докладами выступили 14 ученых из Китая, США, Канады, Германии, Израиля, Кореи, Тайваня.

Работа конференции была подразделена на три тематические секции: "Археологические перспективы", "Государство и общество в Цинь" и "Идеология Цинь и образ Цинь". Было проведено несколько "круглых столов", в ходе которых участники обсудили ряд вопросов, затронутых в докладах.

К участникам конференции обратились председательствующие на трех соответствующих секциях Лотарь фон Фалькенхаузен (Ун-т Калифорнии, Лос-Анжелес, США), Р. Йейтс (McGill University, Канада) и Ю. Пинес.

Во вступительном слове к археологической секции фон Фалькенхаузен отметил, что археологический материал, обнаруженный в ходе раскопок последних десятилетий, позволил определить неизвестные ранее особенности циньского общества и его эволюции. В частности, становится все более и более ясно, что циньское объединение древнекитайской ойкумены было в значительной мере подготовлено предшествующим историческим развитием, более того, его можно даже определить как восстановление изначального культурного единства чжоуского мира, степень унифицированности которого была намного выше, чем принято считать. Так, еще до политического объединения в конце III в. до н.э. в государствах чжоуского круга наблюдался высокий уровень стандартизации монеты, системы мер и весов, системы музыкальных тонов и письменных знаков - иными словами, всего того, чью унификацию традиционная историография приписывает первому императору Цинь. Благодаря археологическим и эпиграфическим находкам также можно утверждать, что циньские правители в своем стремлении к объединению Поднебесной ориентировались на уже существовавший и хорошо известный чжоуский образец.

стр. 146
Циньские эпиграфические памятники, относящиеся как к раннему периоду существования Цинь (надпись на колоколе циньского гуна, VII в. до н.э.), так и ко времени, непосредственно предшествовавшему объединению (середина III в. до н.э.), свидетельствуют о стремлении восстановить чжоуские порядки и о крайне высокой оценке Чжоу. Ритуальный консерватизм (наиболее длительное по сравнению с другими царствами сохранение западночжоуских ритуальных стандартов) и одновременно гигантомания циньских погребений также являются свидетельством высокого уровня политических претензий и отсылки к источнику этих претензий - преемственности Цинь по отношению к Чжоу.

Р. Йейтс посвятил свое выступление разъяснению вопросов о том, было ли циньское объединение древнекитайской ойкумены исторически неизбежным и осознавали ли строители циньской империи свои конечные цели? Если на второй вопрос Р. Йейтс отвечает утвердительно, ссылаясь на последовательную, хотя порой приводившую к неожиданным результатам, политику имперского строительства в Цинь начиная с середины IV в. до н.э., то неизбежность объединения под эгидой Цинь он рассматривает во многом как историческую случайность. По его мнению, чрезмерная концентрация власти в царстве Цинь могла привести к замедлению или даже прекращению циньского завоевания в случае неожиданной смерти Ин Чжэна, будущего первого императора Цинь - Цинь Шихуана, в результате дворцового заговора или покушения. С большой вероятностью последующая за смертью правителя смута в царстве могла привести к его ослаблению или даже распаду. Р. Йейтс также предложил начинать отсчет раннеимперского периода китайской истории не с формальной даты провозглашения Ин Чжэна императором в 221 г. до н.э., а с середины или даже начала III в. до н.э., когда царство Цинь последовательно включало в свой состав этнически, культурно и социально чуждые территории на своих южных, западных и северных границах. Более того, по мнению Р. Йейтса, в качестве альтернативной циньской империи может рассматриваться и ранняя империя Чу. На роль объединителя могли претендовать и другие царства Чжаньго.

Ю. Пинес в своем вступительном слове обратился к проблеме источников по истории Цинь. Нехватка и необъективность сообщений о ранней истории этого царства в традиционных письменных памятниках, прежде всего в "Ши цзи" ("Исторические записки"), представляет основную проблему для изучения Цинь. В связи с этим особенно важно изучение зафиксированных в "Ши цзи" первичных источников по идеологии циньской империи - надписей на стелах Цинь Шихуана. Кроме того, в последние десятилетия новые возможности для изучения циньской истории предоставляют археологические и эпиграфические находки: воссоздаваемая на их основе картина истории Цинь содержит много нового по сравнению с сообщениями традиционных текстов. Любое современное исследование по циньской истории должно по возможности привлекать и систематически анализировать различные категории источников.

В рамках археологической секции было представлено пять докладов.

Доклад Г. Шелаха "Коллапс или трансформация? Антропологическая и археологическая причины падения Цинь" был посвящен одному из ключевых вопросов циньской истории - стремительному краху империи Цинь в течение нескольких лет после смерти ее основателя - Цинь Шихуан-ди. По мнению докладчика, в историографии отсутствуют попытки системного подхода к вопросу о причинах гибели циньской империи и, в частности, сравнения циньского опыта с аналогичными эпизодами гибели других древних государств. Традиционные объяснения краха Цинь восходят к трактату "Го Цинь лунь" раннеханьского мыслителя Цзя И "Об ошибках Цинь" и приводят ряд частных причин: низкие моральные качества циньских императоров; жестокость и безнравственность циньской системы управления; чрезмерное напряжение сил народа на массовых строительных проектах; сопротивление элит бывших царств Чжаньго циньскому объединению.

Докладчик предложил рассматривать гибель империи Цинь как системный коллапс. Циньскую систему он определил как "жесткую", или хорошо интегрированную, стремящуюся к максимально всестороннему контролю над ресурсами - трудовыми и материальными. В этом смысле Цинь поразительно напоминало государство современного типа, как оно описано в ряде работ по теории социально-политической эволюции. Напротив, традиционное (досовременное, premodera) государство не было способно к такой высокой степени контроля над своими ресурсами. Его структура была значительно более сложной, или "размытой" (fuzzy), управление на местном уровне не так сильно зависело от центрального, а местные социальные ячейки (например, общины) обладали значительно большей автономией. В результате такое государство за счет более низкого уровня интеграции своих структурных единиц было более устойчиво к

стр. 147
системным кризисам. Циньская же империя, оказавшаяся способной осуществлять эффективное управление на самых низших уровнях своей организации (здесь докладчик кратко ссылается на обнаруженные в последние десятилетия административные и законодательные эпиграфические документы из Шуйхуди и Лие) и мобилизовать все доступные ресурсы, оказалась чрезмерно хрупкой, и кризис местного уровня (восстание Чэнь Шэ) привел к крушению всей конструкции.

Анализируя непосредственные причины кризиса циньской системы, Г. Шелах приходит к выводу, что, как и в случае с некоторыми другими цивилизациями (например, кризис цивилизации Майя в Мезоамерике), важнейшей причиной было чрезмерное напряжение ресурсов, прежде всего массовые строительные проекты. На них, по подсчетам докладчика, было задействовано около 1.5 млн. человек, или 22% трудоспособного мужского населения империи. (При этом Г. Шелах оперирует общей численностью населения в 20 млн. человек, что вызвало несогласие фон Фалькенхаузена, высказавшегося в пользу более высокой цифры.) Докладчик приводит ряд археологических данных, подтверждающих колоссальные масштабы строительных работ при первом и втором циньских императорах и отмечает, что, согласно сообщениям "Ши цзи", масштабы и интенсивность строительных проектов резко возрастали к концу правления Цинь Шихуан-ди (начиная с 214 г. до н.э.). Г. Шелах в целом соглашается с точкой зрения одного из наиболее авторитетных специалистов по истории эпох Чжаньго и ранних империй, М. Э. Льюиса, и объясняет это явление кризисом циньской модели управления, направленной на предельную мобилизацию ресурсов в условиях войн эпохи Чжаньго. После создания единой империи циньские правители оказались не способны разработать новую модель, а применение старой со временем привело к бессмысленной растрате ресурсов, которые больше нельзя было сжигать в непрерывных войнах, на колоссальных строительных работах все возрастающих масштабов. В конечном счете перенапряжение системы вызвало локальный кризис (местное восстание), который в условиях высокого уровня интеграции системы быстро перерос в кризис всеобщий. В заключение Г. Шелах высказал мнение о том, что коллапс циньской системы привел не к ее исчезновению, а к трансформации и ослаблению интеграции, сделавшей саму систему менее "жесткой" и более жизнеспособной. Именно в таком виде она была унаследована империей Хань.

В докладе Тэн Мин-юй (Цзилинский ун-т, КНР) "Развитие циньской культуры и превращение Цинь из регионального государства в империю" на основе "археологического материала" рассматривались социальный и политический аспекты трансформации циньского государства на протяжении всей его истории: от политии, основанной на кровно-родственных отношениях к территориальному государству и от системы наследственных должностей к меритократической системе отбора чиновников.

Традиционные письменные источники, по мнению докладчика, позволяют определить четыре основные фазы социально-политической и культурной истории Цинь. Первый период охватывает конец эпохи Шан и эпоху Западное Чжоу (XI - начало VIII в. до н.э.). Для этого времени, отмечает Тэн Мин-юй, практически невозможно определить черты циньской археологической культуры, отличающие ее от западночжоуской. Во второй период (середина эпохи Чуньцю - начало VIII - конец VII в. до н.э.) вырабатываются черты циньской материальной культуры, четко отличающие ее от других чжоуских царств. В течение третьего периода (конец VII - конец IV в. до н.э.) циньская культура распространилась на всю территорию Гуаньчжуна (бассейн реки Вэй) и восточной части современной пров. Ганьсу. Наконец, четвертый период (конец IV-III в. до н.э.) связан с расширением территории царства Цинь и постепенным захватом им всех остальных государственных образований Древнего Китая.

Далее докладчик приводит археологические материалы, иллюстрирующие социально-политическую эволюцию в царстве Цинь на протяжении четырех периодов. Тэн отмечает, что если циньские кладбища, относящиеся к сравнительно раннему времени (второму периоду), включают в себя погребения только одного типа, который она определяет как циньский, то на более поздних кладбищах третьего периода (Маоцзяпин, Дэнцзяъя, Фэнсянсянь) встречаются различные погребальные традиции, причем эта тенденция усиливается к четвертому периоду (представленному кладбищами в Таэрпо, Дяньцзы и Гаочжуан). Докладчик считает это отражением постепенного перехода от родовой к территориальной организации общества. Хотя этот переход и не был специфической чертой циньского государства, в нем он происходил быстрее, чем в других регионах. Цинь с самого начала своего существования было вынуждено постоянно вести войны и интегрировать в свой состав иноэтничные группы, что ускорило переход к территориальному принципу организации государства и привело к возникновению бюрократического государства, объединившего древнекитайскую ойкумену.

стр. 148
Доклад Ван Хуэя (Центр археологич. исслед. Ганьсуский провинциальный музей, КНР) "Обнаружение кладбища западных жунов эпохи Чжаньго в Мацзяюань" посвящен описанию девяти погребений, раскопанных в 2006 - 2008 гг. в местечке Мацзяюань в районе г. Тянынуй пров. Ганьсу, которые исследователи определили как западножунские. Кладбище относится ко второй половине эпохи Чжаньго. Судя по богатству погребений, это был некрополь знатного жунского рода. Обнаруженные в погребениях предметы демонстрируют смешение различных культур: собственно жунской, культуры хуася Великой равнины и циньской культуры, а также степняцких культур. Докладчик считает, что захоронения в Мацзяюань являются богатейшими среди известных на сегодняшний день жунских погребений и предоставляют важный материал для исследования материальной культуры жунов. Предстоит ответить на ряд вопросов, в частности о происхождении многочисленных стеклянных предметов, найденных в погребениях (самого стекла, техника его изготовления, место изготовления предметов); о происхождении предметов, относящихся к не-жунским культурам; о причинах, по которым в погребальном обряде столь большую роль играли колесницы, и т.д.

Доклад Чжао Хуа-чэна (Ин-т археологии. Пекинский ун-т, КНР) "Новое исследование раннециньской культуры" посвящен анализу материалов погребений и поселений, которые докладчик относит к раннециньской культуре. Раскопки проводились в 1990 - 2000-х гг. на территории восточной части пров. Ганьсу, в бассейне верхнего течения р. Вэйхэ и в бассейне р. Сиханынуй. На территории уезда Лисянь были обнаружены аристократические (возможно, царские) погребения (к сожалению, большинство из них было разграблено до проведения археологических работ) и городские поселения с остатками стен. Они датированы второй половиной эпохи Западное Чжоу. Докладчик считает, что циньцы попали на эти земли в результате миграции с востока в конце эпохи Шан, хотя констатирует, что археологические свидетельства такого переселения практически отсутствуют (он опирается на изложение ранней истории Цинь в "Ши цзи"). Переселение в бассейн р. Сиханыпуй, по мнению Чжао, относится к середине эпохи Западное Чжоу и было, по крайней мере, отчасти обусловлено экономическими причинами - наличием в этом регионе богатых месторождений соли, а также золотоносных рудников. Докладчик также стремится идентифицировать отдельные археологические находки с сообщениями традиционных источников о географии раннециньской политии. В частности, обнаруженное в бассейне р. Сиханьшуй поселение Сишань он считает остатками одного из первых циньских столичных центров, Сицюаньцю, а обнаруженный на вершине горы Луаньтиншань жертвенник раннеханьской эпохи - местом, где прежде находился один из циньских религиозных центров - западный алтарь (си чжи). Еще одно городское поселение, обнаруженное на горе Дабушань, докладчик определил как остатки циньской столицы начала эпохи Чуньцю - Сисиньи.

Доклад Лотаря фон Фалькенхаузена "Этнические корни Цинь (исторические и археологические аспекты" по своей тематике был близок докладу Чжао Хуа-чэна, однако рассматривал преимущественно историографический аспект проблемы происхождения циньцев. По мнению докладчика, раннециньское общество было этнически гетерогенно, и все попытки возвести происхождение циньцев к какой-либо одной этнической группе являются упрощением. Этим недостатком страдают обе популярные на сегодняшний день теории этногенеза циньцев - так называемые теория восточного происхождения, согласно которой предки циньцев переселились в бассейн р. Вэйхэ из Шаньдуна, и теория западного (или местного) происхождения, в соответствии с которой циньцы были потомками местного населения, прежде всего жунов. Фалькенхаузен отметил идеологическую ангажированность обеих теорий и невозможность доказать правоту какой-либо из них с помощью археологических данных. Все такие попытки приводят к необоснованному привязыванию данных археологии к сообщениям письменных источников и затрудняют самостоятельную археологическую аргументацию. Докладчик считает споры об этническом происхождении циньцев в принципе неразрешимыми на основе археологических материалов, поскольку археологические культуры не связаны напрямую с этническими общностями; более того, ряд признаков, которые традиционно рассматривались археологами как показатель этничности, он считает отражением религиозных практик, не имеющих отношения к этнической принадлежности. Докладчик полагает, что циньцы были полиэтничной общностью, объединявшей линиджи чжоуского типа и местное население.

В рамках секции "Государство и общество в Цинь" было сделано пять докладов.

Сын И-тянь (Академия Sinica, Тайвань) в докладе "Волостная подворная и налоговая администрация в Цинь и Хань" последовательно рассмотрел ряд обнаруженных в ходе раскопок циньских и ханьских документов материалы переписей населения и налоговых списков. Про-

стр. 149
анализированы регистры различных административных уровней: поселений (ли), волостей (сян), уездов (сянь) и округов (цзюнь). Особое внимание докладчик уделил источниковедческим проблемам. В частности, он отметил, что к обнаруженным преимущественно в погребениях документам следует относиться критически: в них содержатся очевидные ошибки и искажения, объясняемые тем, что это могли быть не данные реальных переписей, а созданные на их основе "заменители", специально предназначенные для помещения в могилу (мин ци). Однако в целом данные о структуре населения и динамике его роста, содержащиеся в обнаруженных документах, соответствуют тому, что известно из традиционных источников.

Касаясь вопроса организации местного управления, докладчик подчеркнул, что ключевое место в правительственном контроле на низовом административном уровне занимали волости. Но в волостях и низших административных единицах (поселениях) наряду с правительственными агентами (чиновниками) существовали неподконтрольные центральному правительству органы местного самоуправления - сань лао на уровне волостей и фу лао на уровне поселений, представлявшие параллельную административной родовую организацию. При этом чиновники несли ответственность прежде всего за организацию выполнения повинностей, сбор налогов и осуществление закона, тогда как представители местного общества следили за тем, чтобы деятельность чиновников не привела к нарушению экономической и социальной стабильности в конкретной местности. Проведение масштабных государственных проектов (прежде всего строительных) часто становилось причиной противоречий и даже конфликтов двух систем управления. В периоды смуты местное самоуправление могло временно заменять государственный чиновничий аппарат, как это случилось после гибели циньской империи.

Ч. Санфт (Мюнстерский ун-т, Германия) в докладе "Массовая коммуникация и "общее знание" при династии Цинь" проанализировал находки стандартов мер и весов, которые, согласно сообщению "Ши цзи", были распространены эдиктом Цинь Шихуан-ди на территорию всей незадолго до этого созданной империи. Докладчик рассмотрел записи эдикта, нанесенные на эти стандарты, как форму самопрезентации власти и создания "общего знания" (common knowledge) о новом всекитайском государстве, уничтожении соперников Цинь и заслугах первого императора циньской империи. Таким образом, обосновывалась легитимность нового государства. Докладчик отметил, что циньские императоры Цинь Шихуан-ди и его преемник Эр-ши опирались на сложившиеся задолго до создания империи практики и представления, связанные с презентацией власти: использование надписей на керамике (ва шу) для оповещения, возможно, достаточно широкой аудитории о значимых в правовом и политическом плане событиях; надписей на бронзовых сосудах, отчасти преследовавших ту же цель; представлений о значимости "общего знания" и информированности населения о законодательных установлениях властей, зафиксированных в таком важном для циньской административной и политической традиции тексте, как "Шан цзюнь шу". Таким образом, циньские императоры основывались на готовом наборе средств распространения "общего знания", однако использовали его в небывалом ранее масштабе и для небывалой цели - репрезентации "мировой" империи среди широких слоев ее населения, а не только среди достаточно немногочисленной прослойки аристократов - участников ритуальных действ (как в случае с надписями на бронзовых сосудах). Опробованные циньскими императорами методы "массовой коммуникации" продолжали развиваться в ханьскую эпоху, когда была разработана особая форма смешанной письменно-устной коммуникации между властью и населением, применявшаяся на самых низовых административных уровнях.

Доклад Р. Йейтса "Изменение статуса рабов на рубеже эпох Цинь и Хань" посвящен сравнению правового статуса рабов в законодательных и судебных текстах, обнаруженных в ходе раскопок циньского погребения N 11 в Шуйхуди (1975) и раннеханьского погребения N 247 в Чжанцзяшань (1983 - 1984). Докладчик считает, что на рубеже циньской и раннеханьской эпох статус рабов значительно изменился, что способствовало улучшению их правового положения (например, теперь рабы включались в семейную структуру). В доказательство этого положения Йейтс приводит ряд примеров из судебника начала Ранней Хань, свидетельствующих о том, что рабы рассматривались как младшие члены семьи (в частности, они подлежали такому же наказанию за несоблюдение "сыновней почтительности" по отношению к хозяевам, как младшие члены семьи - за аналогичное преступление по отношению к старшим членам семьи) и даже имели право на наследование всего домовладения хозяина как его родственники. Одновременно с этим улучшается правовое и социальное положение рабов. Так, государство начинает официально признавать браки между рабами: это выражается в обозначении жен рабов термином ци ("жена"), а не це ("наложница"), как это было в циньском законодательстве. Законодательные

стр. 150
установления также в определенной степени защищают рабов от произвола со стороны хозяев (например, хозяин несет наказание за самоубийство раба). Точно такое же наказание положено родителям за убийство детей, более того, в соответствующих статьях раннеханьского судебника дети и рабы рассматриваются как единая правовая категория. Изменение статуса рабов проявилось также в том, что в начале раннеханьского времени получают распространение новые правовые термины, характеризующие рабское состояние, отличные от тех, что использовались в циньском законодательстве.

Во время проведения "круглого стола" "Общество в Цинь" участники конференции сосредоточились прежде всего на вопросах отношений между обществом и государством, степени государственного контроля над обществом и уровня региональной автономии в циньском государстве. Р. Йейтс отметил, что при стремлении государства к тотальному регулированию социальных и экономических отношений через систему рангов знатности циньское законодательство предполагало высокий уровень автономности отдельных домохозяйств, в рамках каждого из которых глава домохозяйства располагал значительной властью над домочадцами и не был подотчетен государству. Более того, некоторые важнейшие меры циньского правительства, направленные на усиление контроля над обществом, могли приводить к прямо противоположному результату. Так, система взаимной ответственности родственников и соседей в критических ситуациях порождала их сплочение перед лицом государства, что особенно ярко проявилось в начале антициньского восстания после смерти Цинь Шихуана. Син И-тянь указал на то, что контроль циньского правительства над территорией своего государства был довольно ограничен и лишь частично распространялся на сельскую местность, особенно в окраинных районах. Чиновники на местах обладали значительной самостоятельностью, в том числе законодательной. Так, обнаруженный в циньском погребении в Шуйхуди текст послания наместника своим подчиненным (юй шу) свидетельствует, что наместник имел право вводить на подведомственных ему землях собственные установления. Возможно, к числу таких установлений относятся неизвестные ранее указы, входящие в состав эпиграфического корпуса Академии Юэлу.

Доклад Чэнь Сун-чана (Академия Юэлу. Хунаньский ун-т, КНР) "Циньские бамбуковые планки из коллекции Академии Юэлу" был посвящен одному из новейших эпиграфических открытий - циньским документам, приобретенным Академией Юэлу на антикварном рынке Гонконга. Несмотря на то что работа по упорядочиванию и подготовке планок к изданию еще не завершена, можно констатировать, что в состав эпиграфического корпуса входят следующие тексты: календари и дневниковые записи; дидактические наставления чиновникам (текст очень близкий, местами дословно совпадающий с аналогичным текстом из циньского погребения в Шуйхуди - "Путь чиновника" ("Вэй ли чжи дао"); книга гаданий по снам; математический задачник; собрание запросов по судебным делам (которое по аналогии с близким по содержанию текстом из раннеханьского погребения в Чжанцзяшань получило название "Цзоу янь шу"; и собрание статутов и указов. Докладчик отметил, что по-прежнему остается нерешенным ряд ключевых для изучения этих текстов вопросов, прежде всего о происхождении текстов и их принадлежности к одному и тому же корпусу текстов (было установлено, что тексты Академии Юэлу записаны по меньшей мере восьмью различными почерками).

Пу Му-чжоу (Академия Sinica, Тайвань) в докладе "Религия и религиозная жизнь при Цинь" рассмотрел специфические черты циньской религии и ее связи с предшествующими и синхронными ей религиозными традициями шанцев и чжоусцев. Докладчик последовательно проанализировал традиционные письменные и вновь обнаруженные эпиграфические и археологические свидетельства о религии циньцев, освещающие как официальные государственные культы, так и частную религиозную жизнь. Он отметил, что на обоих уровнях циньская религия была продолжением шанских и чжоуских религиозных практик и, видимо, не сильно отличалась от религий других царств эпох Чуньцю и Чжаньго. Особенностью религиозных представлений циньцев в эпоху Чжаньго (впрочем, аналогичные свидетельства происходят и с территории других государств чжоуского круга, что говорит об общих для всех них культурных тенденциях), на которую обращает внимание докладчик, было то, что загробная жизнь является прямым продолжением земной, и что события в жизни распределяются по счастливым и несчастливым дням 60-летнего цикла, причем характеристики каждого дня могут быть определены по особым гадательным книгам жи шу, которые были обнаружены в ряде циньских погребений. По мнению докладчика, эти тексты отражают оптимистический характер верований простых людей (т.е. неофициальную, негосударственную религию): заранее зная о том, к какому роду деятельности располагает тот или иной день, они могли добиваться наибольшего успеха в планируемых делах. Возможности

стр. 151
для выбора благоприятного дня еще более расширялись в связи с одновременным существованием нескольких различных систем жи шу. Религия личного благополучия (religion of personal welfare), как докладчик определяет циньскую (и вообще древнекитайскую) религию, объединяла как официальные, так и простонародные религиозные практики. В частности, государственные ритуалы часто были и ритуалами, направленными на достижение личного благополучия для правителя, например бессмертия.

В рамках "круглого стола" "Циньская идентичность" участники конференции обсудили широкий круг вопросов, связанных с сохранившимися в текстах свидетельствами самовосприятия циньцев и восприятия их представителями других регионов древнекитайской ойкумены, а также с археологическими свидетельствами специфики циньской культуры. Ю. Пинес подчеркнул, что резкие изменения в циньском обществе и нарастание отчужденности Цинь от других царств Чжаньго связаны с реформами Шан Яна. Фон Фалькенхаузен заметил, что с точки зрения археологии неправомерно говорить о самостоятельной циньской культуре, которая была всего лишь одной из вариаций чжоуской культуры. Такой же вариацией была и так называемая чуская культура, многие специфические черты которой, видимо, являются следами распространения определенных религиозных представлений, а не признаками самостоятельной археологической культуры. Региональные различия эпохи Чжаньго были во многом результатом осознанных усилий правительств различных царств, стремившихся отграничиться от своих соседей. Однако при этом они продолжали оставаться в рамках чжоуских культурных стандартов: единой системы мер и весов, монетной и музыкальной систем. Р. Йейтс добавил, что одной из мер по разграничению государств в эпоху Чжаньго была паспортная система, существование которой зафиксировано циньскими эпиграфическими текстами. Ван Хуэй указал на то, что археология все же позволяет определить ряд специфических особенностей циньской материальной культуры, которые, в частности, позволяют проследить территориальное расширение Цинь. Он подчеркнул, что необходимо разграничивать различные уровни материальной культуры. Тэн Мин-юй отметила, что отчуждение того или иного царства как в эпоху Чуньцю, так и в Чжаньго было связано с политической ситуацией. Так, в Чуньцю в качестве "варваров" чаще всего фигурируют чусцы, представлявшие наибольшую угрозу для небольших государств бассейна Хуанхэ. В эпоху Чжаньго "варварским" все чаще стали называть усиливавшееся царство Цинь.

Ю. Пинес предложил обратить внимание на две тенденции интеллектуальной жизни эпохи Чжаньго: формирование государственных идентичностей и укрепление представлений о необходимости объединения. Сын И-тянь считает, что эти представления хорошо отразились в восприятии Цинь в текстах Чжаньго: с одной стороны, как "варварского" государства, с другой - как образцового древнего царства, лучше всего сохранившего чжоуские традиции. Возможно, это было связано с проведенными в Цинь реформами: реформы легистского образца несли мощный идеологический заряд восстановления древних порядков, точнее, как отметил Р. Йейтс, расширения социальных практик аристократии на все слои общества. По мнению Тэн Мин-юй, в эпоху Чжаньго тенденции к "восстановлению древности" археологически зафиксированы на территории царства Янь, где изготовители бронзовых сосудов намеренно воспроизводили формы и орнамент бронзы начала эпохи Чуньцю.

В секции "Идеология и образ Цинь" было представлено пять докладов.

М. Найлэн (University of California at Berkeley, USA) посвятила свой доклад "Ханьские портреты Цинь" вопросу преемственности между империями Цинь и Ранняя Хань и восприятия империи Цинь государственными деятелями и мыслителями раннеханьского времени. Докладчик придерживается мнения, что ханьское государство унаследовало практически все основные черты циньского, включая бюрократическую и административную систему, методы хозяйственного управления и контроля над экономикой, государственные культы и придворный ритуал, направления социальной политики, законодательство, календарь, почтовую систему, особенности официальных архитектуры и искусства и т.д. Археологический материал не позволяет установить четких границ, с одной стороны, между эпохой Чжаньго и периодом существования циньской империи, а с другой - между циньской и ханьской эпохами. Имеющиеся в традиционных письменных источниках сообщения о радикальных новшествах, введенных при первом циньском императоре - унификации системы мер и весов и письменности, отмене аристократических рангов и уделов, идеологической унификации, выразившейся в сожжении книг и казни ученых - докладчик рассматривает как безосновательные и опровергающиеся как самими традиционными письменными, так и эпиграфическими источниками. М. Найлэн отмечает, что в первой половине эпохи Ранняя Хань отношение к циньскому государственному опыту было в целом положи-

стр. 152
тельным, несмотря на критические замечания отдельных мыслителей. Больше всего ханьские государственные деятели ценили достижение циньских правителей в объединении Поднебесной и создании империи. Напротив, отрицательный образ Цинь как деспотического государства сформировался ближе к концу раннеханьской эпохи, прежде всего в ходе дискуссий при дворе императора Чэн-ди (33 - 7 гг. до н.э.). Именно тогда циньская империя начала восприниматься как антагонист конфуцианского государства, идеал которого оформлялся в то же самое время.

Доклад Г. Фанкерберген (McGill University, Канада) "Удельные правители (чжухоу) в эпоху ранних империй" был посвящен анализу фрагмента "Ши цзи", описывающего придворную дискуссию о целесообразности частичной децентрализации управления и создания уделов, предоставлявшихся императорским родственникам. Согласно "Ши цзи", эта дискуссия возникла вскоре после образования единой империи, и по ее результатам император согласился с предложением начальника судебного приказа Ли Сы не раздавать им уделов. Докладчик рассмотрел этот фрагмент в контексте более широкого дискурса о значении удельной системы, имевшего место в раннеимперский период китайской истории - при империи Цинь и в начале раннеханьской эпохи. Для этого привлекались такие тексты, как надписи на стелах Цинь Шихуана и Эр-ши, сочинения раннеханьского мыслителя и государственного деятеля Цзя И, различные фрагменты "Ши цзи" и тексты, обнаруженные в раннеханьском погребении в Мавандуй. Докладчик пришел к выводу, что циньские императоры не выступали принципиально против раздачи уделов, а дискуссия о целесообразности создания уделов на завоеванных землях велась на протяжении всего имперского периода истории Цинь. Рассматриваемый фрагмент из "Ши цзи", по мнению докладчика, не отражает исторической действительности и является литературной обработкой надписи второго циньского императора на стеле в Ланъе. В ходе этой обработки составители "Ши цзи" существенно изменили смысл надписи (в которой ничего не говорится о решении против раздачи уделов) с целью драматизировать повествование. Такое искажение стало возможно, с одной стороны, в результате формирования в первой половине раннеханьской эпохи (после Цзя И, но до составления "Ши цзи") представления о циньских императорах как принципиальных противниках удельной системы и земельных наделов, а с другой - в контексте продолжавшихся в придворном обществе дискуссий о недостатках чрезмерной концентрации власти и целесообразности ее распределения в рамках удельной системы, обострившихся в правление У-ди. В любом случае докладчик предложил рассматривать анализируемый пассаж "Ши цзи" как результат развития определенного дискурса, а не как достоверное историческое свидетельство.

В докладе Ю. Пинеса "Первый император как историческое связующее звено" рассматривалась специфика политической самопрезентации первого императора Цинь в ее связи с предшествующей и последующей традицией. Докладчик полагает, что образ власти, созданный при циньском императорском дворе, с одной стороны, синтезировал монархический дискурс эпохи Чжаньго, с другой - включал новые черты, во многом противоречившие предшествующей традиции. Важнейшими положениями политической теории, выработанной в эпоху Чжаньго, докладчик считает представление о необходимости монархической власти и идеал "истинного/ совершенного царя" с тенденцией к обожествлению последнего и приданию ему "мессианских" черт. К принципиальным нововведениям циньской имперской идеологии докладчик относит политическую актуализацию образа совершенного правителя: если мыслители Чжаньго рассматривали этот образ в качестве недостижимого идеала и даже основания для критики современных правителей и для собственных претензий на моральный и политический авторитет, то Цинь Шихуан в своих надписях на стелах провозгласил наступление эры "совершенного правления", сопровождавшееся актуализацией всех ее атрибутов: политического объединения, социальной гармонии, всеобщего процветания. "Мессианский" характер новой самопрезентации власти выразился в линейном видении истории, при котором основание циньской империи провозглашалось своего рода "концом истории" - завершением эпохи смут, начавшейся еще в легендарной древности, и в представлении о вечности новой империи. Эти положения также противоречили основам политического дискурса Чжаньго. Наконец, еще одним важнейшим нововведением циньской идеологии была декларация высшего положения правителя в космической сакральной иерархии, выражение которой докладчик усматривает в отсутствии в надписях Цинь Шихуана ссылок на помощь каких-либо божеств.

Именно в этих новых и во многом антитрадиционных чертах циньской императорской репрезентации докладчик видит одну из главных причин негативной оценки циньской империи в историографии: попытка актуализировать образ "совершенного правителя" в персоне конкретного государя была принципиально неприемлема для традиционной китайской политической мысли,

стр. 153
как она сложилась в эпоху Чжаньго. В ханьскую эпоху модель презентации власти претерпела существенные изменения: при повышении сакрального статуса императора как единственного посредника между миром людей и высшим божеством - Небом ханьские правители отказались от претензий на персонификацию образа "совершенного правителя" и от "мессианской" риторики. Новая модель самопрезентации власти стала более жизнеспособной, поскольку предусматривала разрыв между образом идеального правителя и персонами правителей реальных. Что касается циньской "мессианской" модели, то она, по мнению докладчика, явилась одной из причин уникальности Цинь в имперской истории Китая.

Ханс ван Эсс (Мюнхенский ун-т. Германия) посвятил доклад "Образ Цинь в ханьский период. Первый император Цинь и ханьский император У-ди в "Ши цзи"" сравнению сообщений "Ши цзи" о правлении первого императора Цинь и ханьского императора У-ди. Ханс ван Эсс отметил, что авторы "Ши цзи" приводят очень близкие списки политических и церемониальных мероприятий для этих двух правлений: идеологическая унификация; изменение цветовой символики династии; проведение жертвоприношений Небу и Земле (фэн шань); военная экспансия; уничтожение удельной системы, причем все эти действия вызывают критику историка. Докладчик видит в этих совпадениях проявление систематического перенесения реалий правления У-ди на правление Цинь Шихуана с целью превращения истории циньской империи в своего рода предупреждение для У-ди, современника Сыма Цяня. Подобные исторические предостережения следует рассматривать в контексте традиции наиболее влиятельной в раннеханьское время каноноведческой школы - школы Гунъяна по трактовке летописи Чуньцю.

Э. Плакс (Принстонский ун-т США) в докладе "Цинь Шихуан: "злой гений" или "порочный последний правитель"?" проследил, как представлен образ первого циньского императора в позднейшей беллетристике. Он отметил, что, как это ни странно, образ Цинь Шихуана не привлек к себе особого внимания: ему посвящено сравнительно небольшое число исторических романов, драматических произведений и стихотворений. Более того, даже в тех случаях, когда речь заходит об императоре, в центре внимания находится не он, а циньское государство в целом. В качестве примера такого подхода докладчик выбрал исторический роман первой половины XIV в. до н.э. "Цинь бин лю го пинхуа" ("Повествование о том, как Цинь объединило шесть царств"; автор неизвестен). В нем портрет Цинь Шихуана нарисован в довольно сдержанных тонах, император чаще всего выступает на вторых ролях, призывая своих советников и военачальников предлагать стратагемы, направленные на объединение Поднебесной, или выражая согласие с уже выдвинутыми планами. В романе Цинь Шихуан не проявляет даже тех ярких черт своего характера, которыми он наделен в исторических сочинениях: крайней суеверности, параноидального страха за свою жизнь и др. Напротив, резкими негативными чертами, типичными для образов "порочных последних правителей", наделены преемник Шихуана Ху Хай и его ближайший советник Чжао Гао. Э. Плакс отмечает, что изображение первого циньского императора в романе скорее соответствует стандарту описания "злого гения" - талантливого политического лидера, направляющего свои усилия на неблагие цели. Так, Цинь Шихуан мог привлекать к себе на службу способных советников, прислушиваться к их рекомендациям, которые использовал на пользу своего дела. Неяркость образа императора докладчик склонен объяснять тем, что автор романа воспринимал Шихуана не как фигуру титанических масштабов - начинателя новой эпохи, а как человека, оказавшегося в фокусе великих исторических событий, в которых его личность уже не имеет решающего значения. Такое восприятие, по мнению докладчика, сближает автора исторического романа XIV в. с современными учеными, обращающимися к истории Цинь.

На завершающем "круглом столе" участники конференции подвели ее основные итоги. Конференция помогла обобщить результаты многолетних исследований различных аспектов материальной культуры, экономики, социальной и административной организации и идеологии царства и империи Цинь, а также дала возможность впервые сформулировать комплексное видение циньской истории, основанное на данных археологии, эпиграфики, текстологии и антропологии.

Permanent link to this publication: