Стихотворные отклики, посвященные памятным датам и юбилеям Достоевского, представляют собой любопытную страницу в истории литературы Русского зарубежья в Латвии. Фигура и творчество Достоевского не занимали в богатой культурной жизни и публицистике "русской Латвии" столь большого места, как Пушкин, юбилеи которого стали "актом единения" диаспоры.¹Если Пушкин привносил позитивную мотивность в ощущения эмигрантской публики ("Солнце русской поэзии..."), то имя Достоевского отражало "темные" интенции, якобы реализовавшиеся в судьбе русских. Отсюда актуализация темы "преступления и наказания", понимаемой в экзистенциальном смысле как судьба эмиграции, образа "мертвого дома", метафорически отождествляемого с пространством "пребывания изгнанников"; здесь же значимая мотивность "униженных и оскорбленных" с прозрачными поколенческими аллюзиями.

О значимости Достоевского для эмиграции недвусмысленно говорил ведущий публицист рижской газеты "Сегодня" Петр Пильский в юбилейной статье, посвященной столетию со дня рождения великого писателя: "Да, ни одному русскому поколению не был Достоевский так близок, как нам. Он наш. Его открыли мы.² Мы его реабилитировали. Мало: мы канонизировали Достоевского. Только

¹ Юбилей Достоевского 1921 г. был отмечен в Риге торжественным собранием, на котором с речами выступили К. И. Арабажин ("Достоевский и Ницше"), М. Д. Вайнтроб, М. Я. Лазерсон, Л. И. Лиштван. Газеты поместили довольно скупые сообщения; исключение составляла газета "Сегодня", предпринявшая публикацию большого мемуарного эссе Александра Амфитеатрова "Достоевский на Пушкинских празднествах 1880 года" (1921. N 267, 268, 269, 270). Сама тема эссе, связавшего воедино имена Пушкина и Достоевского, свидетельствует о нерасторжимом единстве, глубоко осознанном представителями культуры Русского зарубежья.

² Следует отметить, что Пильский здесь не только имеет в виду эмигрантскую среду, но подчеркивает значение творческих поисков русских писателей и мыслителей начала века для "раскрытия" имени Достоевского. Описывая годы забвения творчества писателя, Пильский отмечает: "Прошло целых 20 лет (со дня кончины Достоевского. - П. Г.) и только тогда мы получили первую настоящую книгу о Достоевском - книгу Мережковского. А вокруг и вослед уже шли и другие исследователи - Розанов, Шестов, Волжский, Белый, Вячеслав Иванов, Леонид Гроссман, Ал. Закржевский, А. Волынский, И. Анненский, Ю. Айхенвальд <...> вообще для нашей литературной среды Достоевский стал как бы фамильным гербом" (Пильский П. О Достоевском// Сегодня. 1921. N 258. С. 2).

стр. 375

теперь стали задумываться над этими книгами как над учительским откровением.

Пророческие бреды Достоевского стали нашими бредами, его сны - нашей скорбью, его надрыв - нашим страданием, его видение - нашей действительностью.

Достоевского мы обрели как писателя, но история наших лет в нем открыла своего ясновидца. <...>

Литературные приговоры современности - наше раскаяние пред этим высоким и скорбным ликом. Но высочайшее и последнее оправдание Достоевского сотворила сама история этих лет.

Литература короновала писателя. Жизнь освятила пророка"³

Критик не только характеризует отдельные, но, по его мнению, ключевые черты поэтики Достоевского, но и определяет "провидческую роль" писателя: "Достоевский шел в школе литературных реалистов. В книгах у него ни единого реального лица.

Людей нет. Тел нет. Черт нет. Ни одного типа. <...>

Герои Достоевского - его собственное беспокойство. <...>

Великое русское зарево Достоевский провидел на расстоянии целого полустолетия. Своим пророческим взором он в него вглядывался прищуренно и жадно. Впрочем, он хорошо знал, что пожар неминуем и что это именно пожар. А такие видения влекли и дразнили его мысль. <...> В эти минуты истории он предстает нашему взору как самый огорченный лик, в русском писательском иконостасе он кажется темным, коричневым, затененным, и глаза его смотрят спокойно, колюче и скорбно".⁴

Тема пророка и провидца, разглядевшего сегодняшнее, а также мотив духовного страдальчества объединяет стихотворные тексты различных авторов: В. Третьякова, М. Айзенштадта и К. С-т. Разные как по поэтическому уровню, так и по содержанию, эти стихотворения тем не менее являются важным фактом в рецепции образа Достоевского русской эмигрантской средой Латвии.

Тексты печатаются по соответствующим номерам рижских и режицких (резекненских) изданий в соответствии с современной орфографией и восстановлением в скобках некоторых опущенных знаков препинания.

ПРОРОЧЕСКИЙ ЛИК

(Памяти Достоевского)⁵

  
  
 Суров и темен лик иконный 
 И Русь острожная за ним, 
 Где душегубец бьет поклоны 
 И мерит тропы пилигрим. 
  
 

³ Пильский П. О Достоевском.

⁴ Там же.

⁵ Там же.

стр. 376

  
  
 А с ним ему родные лики 
 В окошки смотрятся веков: 
 И скита праведник великий, 
 И Грозный Царь, и Годунов. 
  
 Он кроет тенью величавой, 
 Страдальной тенью нашу ширь, 
 И непреклонно взносит главы 
 В ней византийский монастырь. 
  
 А в окна узкие темницы 
 Простор сияет голубой, 
 В березках плещутся синицы 
 И бор хохочет над рекой. 
  
 Тысячелетняя Россия, 
 Как заводь вешняя, тиха, 
 Там копит силы земляные 
 И ждет покорно Жениха. 
  
 

Виктор Третьяков⁶

ДОСТОЕВСКОМУ⁷

  
  
 I 
  
 Неумолимая необходимость жить. 
 Жить так, как все. Не хуже и не лучше. 
 И свой экстаз божественный смирить 
 Припадками неистовой падучей <...> 
  
 И знать, что всё придуманная ложь, 
 Что всё неповторимо и превратно. 
 О, ты, эпилептическая дрожь <...> 
 Усталости болезненные пятна! 
  
 Куда ведут извилины дорог? 
 Кого зову и кто меня услышит? 
 И кто он, страшный и косноязычный Бог, 
 Косноязычных и больных людишек? 
  
 II 
  
 И выйдет бес, с холодным блеском глаз, 
 Колючею щетиною покрытый, 
  
 

⁶ Третьяков Виктор Васильевич (1888 - 1961) - один из виднейших поэтов "русской Риги", переводчик латышской поэзии.

⁷ Сегодня. 1921. N 259.

стр. 377

  
  
 И скажет: "Трепещи, настал твой час, 
 Тебя зовет Великий Инквизитор". 
  
 И я пойду. В предчувствии конца 
 Глухое сердце будет биться чаще. 
 Я встречу Карамазова-отца 
 И сына Лизаветушки Смердящей. 
  
 И мы продолжим странный путь втроем. 
 Пройдем тайгу, пустыни снега - мимо! 
 Что ожидает впереди нас - мертвый дом 
 Или обитель мудрого Зосимы? 
  
 III 
  
 И в темноте бесстрастный лунный лик 
 Покажется бесстрастней и бездушней. 
 И подойдет к нам тихо проводник <...> 
 Одетый в рясу, как простой послушник. 
  
 И поведет нас дальше в ночь и в снег. 
 К иным паденьям и иным высотам. 
 И мы поймем, что нашей жизни бег 
 Не стоит маленькой слезинки Идиота. 
  
 Что униженным, оскорбленным не легко 
 Глядеть на мир с улыбкой всепрощенья, 
 Что будет наказанье велико 
 За наши и чужие преступленья. 
  
 

М. К. Айзенштадт⁸

ПАМЯТИ Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО⁹

  
  
 Он сам страдал - и понимал страданье, 
 Не тела лишь - души мученья, 
 Он все искал им в жизни оправданья - 
 И не нашел, и вывел заключенье, 
 Что ведь страдать и жить одно и то же 
 И что писатель тот, кто сам страдает, 
 Кому людская боль всего дороже, 
 Кто над писаньем слезы проливает... 
  
 

⁸ М. К. Айзенштадт - еврейский поэт, автор многочисленных пародий; в 1920-е гг. много сотрудничал с газетой "Сегодня".

⁹ Журнал "Родная школа" (Режица-Резекне) (1931. N4), специальная вклейка, выполненная на мелованной бумаге, с портретом Достоевского работы В. Перова.

стр. 378

  
  
 Бедняк, больной в ужасном положеньи 
 Его участьем ласковым согреты; 
 Он поднял тех, кто был в уничиженьи; 
 Нарисовал мучителей портреты... 
  
 Там страсти низкие - там высшие порывы; 
 Безудерж и телесный и духовный... 
 А как герои все его болтливы!.. 
 А слог его какой неровный! 
  
 Зато вопросы он какие ставит 
 Устами Карамазова Ивана! 
 Не я ль "хочу" одно всем миром правит? -  
 Мы вспоминаем фразу из романа... 
 Еще за Карамазовым мы спросим: 
 "Не всё ли нам позволено, не всё ли?" -  
 И поскорей в вопрос поправку вносим, 
 Что далеко не "всё" доступно нашей воле... 
  
 Смирись в своей гордыне, человече, 
 И о себе не думай уж так много! 
 Оставь безбожно-дерзостные речи - 
 Тебе ведь все же не дойти до Бога!.. 
 Смотри: вот "богоносец" люд российский - 
 Как кроток он в своем долготерпенья! 
 И ко Христу народ он самый близкий, 
 Он, как Христос, велик в своем смиреньи... 
  
 У русских эта ширь, размах всегдашний, 
 За всех людей какое-то боленье; 
 И не один у них покой домашний, 
 А к мировому счастью есть стремленье... 
 А единенье это братское народов -  
 Что выше есть такого идеала? 
 Любви, добра нам нужно - не доходов: 
 Нам жизни смысл дороже капитала... 
  
 Вот Достоевский весь в своих созданьях: 
 Он в недра духа к нам проник глубоко; 
 Он безграничен в умственных дерзаньях, 
 И роль сыграл великого пророка... 
 И верил он, что наш вселенский гений 
 Сказать всем слово новое сумеет, 
 Что русский человек, в итоге достижений, 
 Когда-нибудь всем миром овладеет... 
  
 

К. С-т.¹⁰

¹⁰ Авторство не раскрыто.

Publisher:

Permanent link for scientific papers (for citations):

Found source (search robot):

Publication author(s) - П. С. ГЛУШАКОВ :

Comments: