Идентификация любой социальной группы складывается из определенных компонентов, образующих целостную систему представлений о себе и о других. Содержательно она включает в себя два среза: когнитивный и эмоциональный. В функциональном плане является системой опознания "своих" и "чужих" [Стефаненко, 1999, с. 211]. В предлагаемой статье рассматривается структура этноконфессиональной идентичности крещеных татар Среднего Поволжья, перешедших в ислам во второй половине XIX - начале XX в. Она раскрывается на основе анализа следующих компонентов: отношения татар-мусульман к "отпавшим" крещеным татарам, представлений последних о российском императоре, выступающих в качестве одного из факторов их идентификации, и маркеров этноконфессиональной идентичности. Статья написана на основе материалов Государственного архива Ульяновской области (ГАУО), представленных многочисленными делопроизводственными и судебно-следственными документами.

ОТНОШЕНИЕ ТАТАР-МУСУЛЬМАН К КРЕЩЕНЫМ ТАТАРАМ

Конфессиональное обособление крещеных татар и татар-мусульман началось в середине XVI в., когда часть татар приняла православную веру. Сформировавшаяся группа крещеных в то время татар стала жить отдельными деревнями от мусульман [Исхаков, 1991, с. 24; Исхаков, 1994, с. 36].

Само по себе конфессиональное обособление еще не влечет этнического размежевания и неприязненных отношений между иноверными частями народа. Для возникновения подобных явлений необходимы определенные исторические условия. Такие неблагоприятные обстоятельства возникли в 30 - 50-х гг. XVIII в. в результате попыток Российской империи насильно насадить христианство среди иноверных подданных Среднего Поволжья и Приуралья. Эти попытки выражались в репрессиях по отношению к мусульманской общине, в социально-экономическом давлении на мусульман, не пожелавших стать христианами и вынужденных нести повинности за новокрещенцев. Между двумя конфессиональными группами татар - крещеными и мусульманами - быстро формировалась пропасть [Михайлова, Коршунова, 1997, с. 26], а размежевание и напряженность имели множество разнообразных проявлений. Мусульмане не желали нести повинности за новокрещенцев и еще до истечения срока льгот заставляли платить их подушную подать, что порождало взаимную враждебность [Григорьев, 1948, с. 244 - 245]. Конфликты, возникавшие на этой почве, были характерны для всех новокрещеных и некрещеных в Среднем Поволжье [Дмитриев, 1978, с. 103; Кудряшов, 1974, с. 135 - 136; Кузеев, 1992, с. 190].

В 60 - 70-х гг. XVIII в. в Уложенную комиссию поступали наказы татар-мусульман с просьбой выселить всех крещеных татар в другие селения [Исхаков, 1995, с. 81]. Например, в наказе ясашных татар Свияжского уезда говорилось: "Не повелено ли будет

стр. 44

оных из татар новокрещеных, где их имеется немного число перевесть, да и впредь переводить в русские или новокрещенские жительства. А где останется и татар меньшая половина, то и оных к тому же выводить в татарские жительства" [Никольский, 1920, с. 370]. Такие пожелания были вызваны тем, что по указу от 23 августа 1756 г. мусульманам разрешалось строить мечети с тем условием, чтобы в селении было не менее 200 - 300 душ мужского пола и там не проживали бы русские и новокрещенцы [Татары Среднего..., 1976, с. 376]. В д. Долгий Остров Буинского уезда Симбирской губернии в свое время жили крестившиеся татары, которых изгнали из деревни односельчане татары-мусульмане [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 577, л. 79 - 79 об.]. В наказах мусульмане жаловались также, что "оные из татар новокрещен чинят нам великие нападки и разорения. Поэтому когда где случится быть из нашей братии человеку или двум, а их большему числу, то без всякой причины бьют и мучат напрасно, а другие еще отнимают деньги и одежду" [Никольский, 1920, с. 378].

Впоследствии у мусульман сложилось устойчивое негативное отношение к крещеным татарам. Например, "при встрече с крещеными собратьями татары-мусульмане считали своим долгом непременно обругать их словами "кряжен" или "тюгынган" (крещеный), - словами, получившими у них смысл крепкой ругани" [Прокофьев, 1905, с. 153]. Для обозначения крещеных татар татары-мусульмане использовали и такие слова, как "чукынган" и "чумылган" [Глухов, 1992, с. 193]. Ряд родственных слов с корнем "чукын" означают крещение или представляют собой ругательства, например: чукынгыры ("пропади пропадом"), чукындыру ("крестить"), чукынчик ("негодник, нечистивей"); чукыну ("креститься, принять крещение"), чукынып кит ("пропади пропадом") [Татарско-русский..., 1966, с. 641]. Источники свидетельствуют, что даже в начале XX в. слова "кряжен" и "крещеный" использовались как ругань в повседневном общении мусульман и считались тяжким оскорблением1. По смыслу слово кряжен (крещеный) было равнозначно негативному смыслу слова кяфер (неверный).

Негативное эмоциональное отношение являлось выражением происшедшего этноконфессионального размежевания, осознаваемого мусульманами и крещеными татарами2. Принятие христианской веры ассоциировалось с утратой татарской этнической идентичности. Например, К. Прокофьев сообщал, как миссионеру Малову один грамотный мусульманин рассказывал, что "лет сто назад тому в Казани был один архиерей, который хотел всех нас татар сделать русскими" [Прокофьев, 1905, с. 169]. Крещеные татары расценивались мусульманами как маргиналы, занявшие промежуточное положение: перестав быть татарами-мусульманами, в то же время они не стали русскими. Так, в 1880 г. дворянин Стулкин, крещеный татарин, в беседе со священником говорил, что "самые ревностные исполнители обрядностей магометанских нас чуждаются потому, что мы, по их выражению, "ни то ни сё" [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 345, л. 4 - 4об.]. Тем самым, по воззрениям мусульман, крещеные татары утратили прежнюю этноконфессиональную татаро-мусульманскую идентичность.

Маргинальное положение крещеных татар определялось пренебрежительным и неприязненным отношением к ним не только мусульман, но и русских, о чем писал в 1868 г. офицер А. И. Липинский: "Нравственное состояние этих людей вызывает полное сожаление, будучи плохими христианами, они вместе с этим лишены возможности бывать в магометанской мечети и слушать муллу... презираемые своими, они не поль-

1 В 1895 г. на имя прокурора поступило прошение крестьянина З. Фахардинова, писавшего о нанесении ему оскорбления словом "крещеный" [ГАУО, ф. 108, оп. 26, ед. хр. 133, л. 3 - 3 об.]. В 1898 г. в соборной мечети д. Большой Сайман указной мулла З. Бибарсов оскорбил крестьянина Н. Сеюкова, назвав его словами "кафер" и "кряжен" [ф. 1, оп. 80, ед. хр. 34, л. 2; ф. 88, оп. 1, ед. хр. 1002, л. 12 - 12об.].

2 С. Чичерина писала, что на ее вопрос: "Это татарские книги?" - крещеные татары ответили: "Нет, крещенские". У них "татарин значит магометанин, крещеный значит православный" [Чичерина, 1905, с. 93].

стр. 45

зуются уважением русских" [Материалы для географии..., 1865, с. 326]. Об этом же говорилось в именном указе Александра I за 1802 г., согласно которому священники обязывались увещать "коренных русских... не презирать новокрещеных татар, не чуждаться сообщества их и входить с ними в родственные и брачные отношения" [Руновсикй, 1901, с. 386].

В XIX в. среди татар Волго-Уральского региона развивался процесс этнической консолидации, и переходы крещеных татар в ислам были одной из форм его проявления [Исхаков, 1993, с. 29; Исхаков, 2002, с. 40 - 41]. Постепенно менялось в лучшую сторону и отношение татар-мусульман к крещеным татарам3. В 1876 г. священник М. Лебедев писал: "...Крещеные и некрещеные татары скрывают агитаторов, и если даже... православный священник застал бы агитатора в доме крещеного татарина, то все присутствующие будут выдавать его за родного и дорогого приезжего гостя" [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 213, л. 128]. Священник села Пимурзино Буинского уезда Ф. Белозерский, желая сделать увещание, не застал "отпавших" дома, так как они скрылись от него, находясь в это время "у своих соседей - некрещеных татар" [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 213, л. 113 об.]. Еще в 1858 г. миссионер и просветитель Н. И. Ильминский отметил, что "когда священники или чиновники являются для увещания отступников, магометане стараются или скрыть их, или, если это невозможно... поддерживают в них дух упорства..." [Материалы по истории..., 1936, с. 225].

К началу XX в. отношение татар-мусульман к крещеным татарам, перешедшим в ислам и оставшимся в православии, в целом стало положительным. Например, в записке к председателю комитета министров, составленной в 1905 г. от имени казанских татар-мусульман, прямо указывалось, что "отпавшие" крещеные татары - это люди "по духу мусульмане, а по регистрации христиане. А так как они родичи, мы не можем смотреть на них равнодушно". Поэтому в записке наряду с прочими ходатайствами была изложена просьба о "разрешении христианам по регистрации, но по отпадению от православия мусульманам открыто и безбоязненно исповедовать ислам, с правом регистрации их в мусульманском обществе" [ГАУО, ф. 76, оп. 2, ед. хр. 1446, л. 10]. В начале XX в. С. В. Чичериной было отмечено, что "...мусульмане сочувственно относились к отступникам и всячески их поддерживали" [Чичерина, 1905, с. 83]. При этом, по ее наблюдениям, улучшилось отношение мусульман и к оставшимся в православии татарам: "В огромном мусульманском селении Н. было всего семь дворов крещеных татар, и мусульмане не обижали их, относились к ним с уважением, как к "развитым религиозно" и "выдержанным" в жизни" [Чичерина, 1905, с. 92 - 93].

ПРЕДСТАВЛЕНИЯ "ОТПАВШИХ" ОБ ИМПЕРАТОРЕ КАК ФАКТОР ИДЕНТИФИКАЦИИ

В Российской империи крещеные татары занимали маргинальное положение: будучи христианами, они оставались "инородцами" в государстве и не были интегрированы в православную общину [Кузеев, 1992, с. 263]. Религиозным просвещением крещеных татар власти и церковь занялись по-настоящему в 60-х гг. XIX в., обратившись к педагогической системе Н. И. Ильминского [Брайан-Беннигсен, 1994, с. 110 - 111; Загидуллин, 1990, с. 68]. Поголовно безграмотные крещеные татары долгое время не имели возможности повысить свой социальный статус даже в рамках крестьянского сословия. Только с 1802 г. по именному указу рекомендовалось назначать их на сельские должности [Руновский, 1901, с. 386].

3 Однако в работе М. Глухова говорится, что к перешедшим в ислам крещеным татарам отношение некоторых татар-мусульман доброжелательным не стало. Он пишет, что "отпавшие" столкнулись с "дискриминацией мусульманского духовенства и наименее сознательных братьев-мусульман". "Отпавшим" отводились особые унизительные места в мечети, давались обидные прозвища. Правда, автор не дает ссылок на источник почерпнутых сведений [Глухов, 1993, с. 31].

стр. 46

С принятием православной веры крещеные татары оказались вне культурного контекста мусульманского мира, вне рамок сложившегося у татар-мусульман комплекса начального и среднего религиозного образования. В целом культурный разрыв с мусульманским миром повлек за собой снижение образовательного уровня крещеных татар в сравнении с татарами-мусульманами, у которых в то время образование стало важным фактором этноконфессиональной идентичности [Амирханов, 1992, с. 47; Михайлова, Коршунова, 1998, с. 37; Ноак, 1998, с. 156].

Неблагоприятное социальное положение крещеных татар, усугубленное эмоционально-негативным отношением мусульман и пренебрежительным отношением русских, способствовало утрате крещеными татарами прежней татаро-мусульманской идентичности и влияло на формирование у них маргинального сознания, проявившегося в ходе отступнического движения 1866 - 1868 гг.

В Симбирской губернии в этом движении приняли участие 86.2 % крещеных татар. В дальнейшем, к концу XIX в., в губернии практически не осталось крещеных татар, за исключением тех, которые крестились во второй половине XIX - начале XX в. По источникам 60 - 70-х гг. XIX в. известны селения, где крещеные татары Симбирской губернии остались в православии (Елховоозёрное - 6 домов, Погребовские Выселки - одна семья, Трех-Болтаево - 8 семей).

Некоторые крещеные татары вскоре после "отпадения" "возвращались" обратно в православную веру, но таких случаев было немного. Так, Иоаким Романов, похоронивший родственницу без христианского обряда, после увещаний священника указал место погребения и просил отпеть умершую по-христиански [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 70, л. 89 - 89об]. Крестьянин д. Трех-Болтаево Степан Павлов "после длительного несознания в своем заблуждении решил отказаться от магометанства и написал собственноручно подписку о неуклонном пребывании и послушании в Святой Православной Церкви" [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 149, л. 289 - 290]. Егор Игнатьев, крестьянин д. Сорока Сайдаки, докладывал священник, "по собственному же убеждению... и в настоящее время согласно данной ему подписки готов на присоединение и исполнение христианских обрядов" [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 155, л. 64 - 64об]. В Казанской губернии, где "отпадение" крещеных татар приобрело особенно широкий размах, также немногие из них "возвращались" в православную веру. В д. Большие Кибяк Кози согласились остаться в православии только 9 семей из 103. Из 750 домохозяев 75 деревень только одна семья д. Чиркчи-Бикбеево согласилась остаться в православии. В д. Янгильдино из 154 "отпавших" "вернулись" в христианство 33 человека [Загидуллин, 1990, с. 74 - 76].

Маргинальное сознание было свойственно не только им, но и крещеным татарам, совсем перешедшим в ислам. Например, некоторые из них затруднялись в определении своей конфессиональной идентичности. Так, крещеный татарин д. Бюрганы отставной солдат Данила Степанов (Галиулла Велиуллов) отзывался о себе: "...Никакой веры я не знаю, ношу два имени, татарское и русское, но не хожу и никогда не был в церкви, также и не исполняю магометанских обрядов" [ГАУО, ф. 108, оп. 1, ед. хр. 50, л. 87].

Не все "отпавшие" имели четкое представление об этнических и религиозных обстоятельствах перехода в ислам. В одних случаях некоторые татары "отпадали", руководствуясь примером других "отпавших". Так, отставной солдат из д. Чикилдым похоронил умершего сына "самовольно по примеру прочих крещеных татар" [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 70, л. 84]. В 1866 г. священнику А. Баратынскому "отпавшие" ответили на увещание: "...Не все будет так, на чем-нибудь да оснуется наше общество; куда все, туда и мы за ними, а одни не пойдем в вашу церковь". "Отпавший" крещеный татарин Васильев вторил: "Я за братьями, куда они, туда и я, а один не хочу оставаться христианином" [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 70, л. 93об.]. Примечателен обратный смысл этого признания, выражающий зависимость "отпавшего" от поведения других, подобных ему татар: если они останутся в православии, то и он вместе с ними. Ситуа-

стр. 47

ция, когда он останется в православной вере, а все остальные татары перейдут в ислам, представляется ему невозможной. Церковнослужитель с. Зеленовка в рапорте от 1 февраля 1866 г. записал следующие слова "отпавших" крещеных татар д. Елховоозёрной: "3 января 1866 г. ... подали прошение из-за боязни, чтобы не остаться одним из крещеных татар, так как слышали, что других деревень крещеные татары подали прошение" [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 70, л. 11].

В других случаях отказ от православия определялся подчинением коллективному решению общества, т.е. некоторые крещеные татары отказывались исполнять православные обряды не потому, что считали себя татарами и поэтому мусульманами, а потому, что так постановили односельчане. Иоаким Романов, крестьянин д. Елховоозёрной, на увещание отвечал, что его "смутило общество" [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 70, л. 89 об.]. "Отпавший" крещеный татарин д. Пимурзино заявил священнику, что "не будет хоронить по-христиански, опасаясь преследования со стороны прочих крещеных татар, так как все они, по его словам (из отчета священника. - А. К.), друг другу обязались не исполнять никаких христианских обязанностей" [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 70, л. 67]. Священнику Смирнову крестьянин д. Татарская Беденьга крещеный татарин Иван Григорьев объявил на увещание, что не может "воссоединиться с православной церковью и крестить сына, так как обыватели его крещеные из татар настаивают все, чтобы ни от кого не принимать никаких увещаний и никаких обязанностей христианских не исполнять под опасением ответственности перед всем обществом" [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 7155, л. 84].

Крещеные татары не только осознавали, но и эмоционально воспринимали свою маргинальность, поэтому не случайно, что в ходе движения 1866 - 1868 гг. активными его участниками насмешка и ругань использовались как способ воздействия на самосознание кряшен. Так, в Казанской губернии "мулла Мухамедзянов был арестован за агитацию, проводимую среди крещеных татар и за насмешки над неотпавшими крещеными татарами" [Загидуллин, 1990, с. 76]. В д. Трех-Болтаево Симбирской губернии после высочайшего отказа в прошении, как сообщал священник П. Востоков, "...большая часть совращенных татар, не доверяя своим коноводам, хотели было возвратиться в православие, но коноводы (ходатаи и организаторы подачи прошения. - А. К.), преследуя их насмешками - презрением и бранью, чему подвергается и христианская религия, стараются всячески удержать их в единомнении с собой и питают их надеждою на увольнение в магометанство, и своими подобными действиями достигли того, что и не изъявившие им в начале своего согласия на отпадение из христианства в настоящее время не исполняют никаких христианских обязанностей" [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 213, л. 88]. Под влиянием "коноводов" "отпавшие" подали второе прошение.

25 мая 1875 г. благочинный А. Баратынский писал о содержании подобного эмоционального воздействия на самосознание крещеных татар. Когда некоторые крещеные татары "поколебались было в своем намерении и хотели остаться... в среде Святой Церкви.., а из Казани распускались слухи, что если татары после всего этого (подачи прошений. - А. К.) да останутся в христианстве, то им велят под строгим наказанием переменить одежду, отпустить волосы, ходить всегда в церковь и говорить по-русски..." [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 213, л. 110 об.].

Такой образ крещеного татарина, оставшегося в православии, противоположен образу татарина-мусульманина: нетатарская одежда (вероятно, имеются в виду пояса на рубашках), длинные волосы (татары-мусульмане коротко стриглись), посещение церкви и общение в быту на русском языке. Можно сказать, что образ являлся этноконфессиональной установкой, обращенной с вопросом к крещеным татарам: кем быть - православными или мусульманами? И ответ был предельно ясен: если вы останетесь в православии, значит, внешне вы будете похожими на русских и, возможно, станете ими в

стр. 48

конце концов, но вы ведь татары, а не русские, и поэтому должны быть мусульманами, а значит, и татарами в конечном счете.

Этноконфессиональная установка была ориентиром в преодолении маргинальности путем реконструирования утраченной прежде татаро-мусульманской идентичности, которое осуществлялось в разнообразных формах. К ним можно отнести коллективное взаимодействие "отпавших" крещеных татар в отказе от православных обрядов и соблюдении мусульманских, впоследствии приведшее к организации нелегальной мусульманской общины; контакты "отпавших" с татарами-мусульманами, в ходе которых они получили поддержку и подтверждение своей принадлежности к татарам-мусульманам.

Аналогичную роль подтверждения татаро-мусульманской идентичности "отпавших" крещеных татар выполнял сложившийся в их общественном сознании образ государя императора, тесно связанный со слухами о даровании татарам свободы вероисповедания, широко распространившимися накануне отмены государственной зависимости казенных крестьян Казанской губернии и послужившими поводом к возникновению движения крещеных татар 1866 - 1868 гг. за возвращение в ислам.

О распространении этих слухов среди крещеных татар Симбирской губернии писали в 1866 г. православные священники А. Баратынский и Смирнов [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 70, л. 2, 11]. А в конце XIX - начале XX в. уже "нелегальными" мусульманами слух о манифесте осознавался не как слух, а как настоящий манифест, даровавший им свободу вероисповедания. В 1903 г. потомок "отпавших" родителей утверждал в прошении: "Я слышал, что в настоящее время Правительство подобным нам мусульманам, родители, родительницы, деды и прадеды которых хотя имели христианские имена, но они сами, вследствие своего рождения после 1866 года, то есть после воспоследования Высочайшего повеления блаженной памяти Государя Императора Александра II о том, что привлеченные в прежние времена к православию мусульмане пусть исповедуют свою религию" [ГАУО, ф. 88, оп. 1, ед. хр. 1449, л. 11]. В 1891 г. "отпавший" крещеный татарин Гайнулла Бикинев объяснял в прошении, поданном в губернское правление, что "Высочайшим повелением в 1866 г., хотя и было позволено нашему обществу исповедовать магометанскую религию, но с тем условием, чтобы для совершения обряда богослужения было выбираемо лицо непременно из среды отпавших от православия" [ГАУО, ф. 88, оп. 1, ед. хр. 465, л. 4 - 6].

В прошениях крещеных татар образ российского императора трактуется как "сердобольный отец", милующий и наказывающий, "Всеавгустейший Монарх", "Всемилостивейший государь", выступающий гарантом справедливости и законности действий его верноподданных граждан, т.е. "отпавших" крещеных татар. В таком качестве император как бы удостоверял, что "отпавшие" - как верноподданные граждане - вовсе не "отпавшие" от православия татары, а настоящие мусульмане. Поэтому любые действия местных властей, препятствующие "отпавшим" быть мусульманами, оценивались ими как незаконные. Государь же как бы заранее оправдывал действия "отпавших", признавая их мусульманами. Такой же образ государя императора складывается из текстов прошениий "отпавших" крещеных татар д. Новые Ишли (1852 г.), не пожелавших переселяться в старорусские селения [ГАУО, ф. 318, оп. 3, ед. хр. 269, л. 120- 121].

И позднее, в 1870-е гг. для крещеных татар была характерна вера в справедливость царя [Загидуллин, 1990, с. 78]. Но его образ был наделен уже новым качеством. 25 мая 1875 г. благочинный А. Баратынский писал в донесении, что "слухи о даровании Государем Императором нового закона, в силу которого будто бы крещеные татары могут свободно переходить в магометанство, как в старую веру раскольники, о том, что сам Государь тайно держит магометанскую веру... разносились в Казани по базарам разными странниками..." [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 213, л. 111]. Таким образом, государь

стр. 49

оказался таким же мусульманином, как и "отпавшие" крещеные татары. У них появился свой царь, мусульманин, который не мог не разрешить им перейти в ислам. В подобной исламской ипостаси государь стал ближе и понятнее. Его образ был наделен именно тем свойством, в котором особенно нуждались "отпавшие". Он выразил их потребность в легальном исповедании ислама, во внешнем и независимом подтверждении их татаро-мусульманской идентичности. По словам Д. Бурбанк, в таком многонациональном и поликонфессиональном государстве, как Российская империя, "человек проявляет свою индивидуальность, которая понималась как непосредственная индивидуальная связь с монархом и его властью решать судьбу" [Бурбанк, 1997, с. 32].

Благодаря индивидуальной связи с монархом через его мусульманский образ "отпавшие" крещеные татары могли себя по праву считать мусульманами. Ведь от монарха в государстве зависели все социальные группы общества. И раз государь - "тайный мусульманин", и мы - "отпавшие" крещеные татары - мусульмане, то никто не может противиться монаршей воле, царскому манифесту о свободе вероисповедания и считать "отпавших" немусульманами. Таким образом, мусульманский образ государя был гарантом того, что "отпавшие" крещеные татары могут с полным правом вернуться в мусульманство, что они - мусульмане.

Появление мусульманского образа российского императора было связано с рядом исторических обстоятельств. Во-первых, после исчезновения татарских ханств на русского царя отчасти была перенесена татарская государственная идея, его стали звать "великим богом, белым ханом" [Михайлова, Коршунова, 1998, с. 21]. Во-вторых, татарская община государственных и удельных крестьян подчинялась императору [Сагитова, 1992, с. 113], и татарским крестьянам, как и русским, была свойственна вера "в царя батюшку, заступника и хранителя, стража правды и справедливости" [Данилов, Данилова, 1996, с. 35]. Поэтому совершенно естественно, что "отпавшие" крещеные татары воспринимали действия властей, возвращавших им прошения с "Высочайшим отказом", как не царское решение [Можаровский, 1880, с. 132]. В 1870 г. священник П. Востоков по этому поводу отметил, что ходатаи д. Елховоозёрной "решению не поверили и уверяли всех, что это решение не Царское, а обман, и что прошение их не доложено Государю Императору" [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 213, л. 87об. -88]. Об этом же писали в 1866 г. священник А. Баратынский и симбирский губернатор барон И. О. Велио [Материалы по истории..., 1936, с. 272]. В такой ситуации действия властей не столько препятствовали стремлению "отпавших" крещеных татар стать мусульманами, сколько убеждали "отпавших" в справедливом, с их точки зрения, мнении, что они мусульмане. Так, симбирский губернатор И. П. Долгово-Сабуров в официальной бумаге от 10 марта 1875 г. писал: "По собранным сведениям, большая часть из них уверена, что эта мера (высылка подстрекателей. - А. К.) последняя, что после этого правительство, видя их приверженность к магометанству, оставит старания о присоединении их к православию" [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 213, л. 95 об].

МАРКЕРЫ ИДЕНТИЧНОСТИ КРЕЩЕНЫХ ТАТАР, ПЕРЕШЕДШИХ В ИСЛАМ

В основе реконструирования татаро-мусульманской идентичности "отпавших" крещеных татар лежало осознание ими безусловной взаимозависимости этнической (татарской) и конфессиональной (мусульманской) идентичностей. Уже само по себе осознание крещеными татарами своей этнической принадлежности выступало важной предпосылкой в развитии названного процесса.

Одной из форм проявления этнического самосознания у крещеных татар были их татарские имена. Многочисленные источники показывают, что крещеные татары обычно носили два имени: христианское, полученное во время крещения от православного священника и записанное в метрической книге, и татарское, данное родителями. Христианское имя символизировало принадлежность к православной церкви. В офи-

стр. 50

циальных документах - ревизских сказках, паспортах, рекрутских списках - крещеные татары назывались православными именами. Татарское имя связывалось властями с принадлежностью к мусульманам, и поэтому крещеные татары не могли именоваться в официальных документах татарскими именами.

Тем не менее в быту крещеные татары обычно употребляли татарские, а не христианские имена, воспринимавшиеся ими как русские и соответственно не отвечавшие их этническому самосознанию. Об этом свидетельствуют материалы актов дознания, протоколов допроса, решений Симбирской духовной консистории, отношений уездных полицейских управлений, рапортов приходских священников, волостных правлений, уездных исправников за 1866 - 1894 гг. Из 25 упоминаний в 22 случаях христианское имя расценивалось крещеными татарами как русское [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 70, 149, 155, 181, 213, 244, 332, 456; ф. 340, оп. 9, ед. хр. 11, 14]. При этом "отпавшие" особо подчеркивали, что к ним обращаются с русскими именами, в то время как они сами себя называют татарскими именами. Например, во время свидетельских показаний от 24 февраля 1866 г. крестьянин д. Большие Тарханы говорил о себе: "Леонтий Иванов называют меня по-русски, но мое имя Абдрахман Абрахимов". Точно так же представились еще 14 его односельчан [ГАУО, ф. 340, оп. 9, ед. хр. 11, л. 6 - 7]. Один из братьев Акимовых, находившихся под следствием в 1841 г. за неповиновение властям, говорил о себе, что "по-русски его зовут Данила Акимов, а по-татарски - Юмагул Бикжанов", а его брат признался, что "по-русски его зовут Николай Акимов, а по-татарски Зябир Бикжанов" [ГАУО, ф. 115, оп. 26, ед. хр. 1, л. 16 - 18].

Представители гражданской власти, в отличие от крещеных татар, называя полученные ими при крещении имена христианскими или русскими, употребляли эти определения как синонимы, придавая, таким образом, этим именам конфессиональный смысл. При этом церковные власти чаще расценивали крещенские имена как христианские. Так, в решении Симбирской духовной консистории от 1872 г. было написано: "...Подвергнуть увещанию крестьянина Хайбулу Дяминева, а "по-русски" (зачеркнуто в источнике. - А. К.) по христианскому имени..." [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 217, л. 32].

Уже в условиях "отпадения" татарское имя кроме функции этнической дифференциации стало формой выражения конфессионального самосознания крещеных татар и символом их этноконфессионального единства с татарами-мусульманами. В контактах с духовной и светской властью "отпавшие" крещеные татары представлялись татарскими именами и утверждали, что не знают своих русских имен [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 213, л. 104об. -105], а если и называли их, то говорили, что настоящее имя не русское, а татарское. Например, "отпавший" из д. Бюрганы на допросе представился: Я "Биктемир Бикиев, а не Иван Егоров" [ГАУО, ф. 340, оп. 7, ед. хр. 1, л. 15]. В прошениях на имя императора и в разные правительственные ведомства "отпавшие" крещеные татары подписывались татарскими именами [Материалы по истории..., 1936, с. 245, 271; ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 70, л. 3; ед. хр. 213, л. 2 - 6, 19 - 19об.], подчеркивая этим свою принадлежность к мусульманской религии. В большинстве случаев они расценивали свои нехристианские имена как татарские. Так, из 38 упоминаний в 31 случае имена оценивались как татарские и только в семи - как мусульманские [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 70, 149, 155, 181, 212, 213, 217, 244, 332, 456; ф. 340, оп. 8, ед. хр. 1].

В начале XX в. дело дошло до того, что официальные власти были вынуждены обращаться к "нелегальным" мусульманам по их татарским именам. Священник села Киртелей 26 октября 1905 г. писал: "Даже свои русские имена они не любят и скрывают, во время, к примеру, набора на отбывание воинской повинности, на вызов чиновника русскими именами они не выходят, и только на вызов татарскими именами они скоро тут же отзываются" [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 807, л. 57 об.].

Документы показывают, что крещеные татары, перешедшие в ислам, начинали называть себя мусульманами. 10 марта 1875 г. в отношении к епископу Симбирской епар-

стр. 51

хии губернатор И. П. Долгово-Сабуров, рассуждая о мерах борьбы с отступническим движением, писал, что никакого отвлечения не было, так как "отпавшие" считают себя магометанами и отвергают совершенное над ними крещение [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 213, л. 102]. Подобные случаи были отражены во многих рапортах становых приставов, исправников, священников и волостных правлений [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 149, л. 134об.; ед. хр. 213, л. 106 - 106 об.; ед. хр. 332, л. 4; ф. 108, оп. 5, ед. хр. 31, л. 25; оп. 1,ед.хр. 50, л. 158, 167 - 170 об.; ф. 340, оп. 9, ед. хр. 11, л. 6 - 7; ф. 134,оп. 7,ед. хр. 456, л. 19; ф. 117, оп. 6, ед. хр. 1, л. 32 об., 33 об. - 34, 44 об., 47 об., 56; ед. хр. 2, л. 5 - 5об., боб.; ед. хр. 9, л. 17 - 21; ед. хр. 14, л. 19 - 20; оп. 7, ед. хр. 9, л. 5, 9 об.; оп. 8, ед. хр. 7, л. 3, 11; ед. хр. 29, л. 3; ед. хр. 38, л. 9; ед. хр. 40, л. 24 об.; ед. хр. 42, л. 4 об.; ед. хр. 244, л. 4 - 4 об., 10 об.; оп. 9, ед. хр. 1, л. 6, 12; ед. хр. 11, л. 4 об. - 7 об.].

Называя себя мусульманами, крещеные татары по-разному относились к своему православному происхождению. Например, крещеные татары д. Трех-Болтаево в 1874 г, по свидетельству священника М. Лебедева, "решились упорно стоять на своем и без всякого стеснения доказывают, что они не помнят, как их крестили, или совершенно не признают себя крещеными татарами, или будто бы священноцерковнослужители по ошибке записали их в метрические книги" [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 213, л. 57].

В то же время "отпавшие" д. Бюрганы признавали свое православное происхождение. В 1869 г. они говорили о себе: "...из крещеных татар... магометанской веры" [ГАУО, ф. 108, оп. 1, ед. хр. 50, л. 79 - 85, 92]. Подобные заявления прозвучали из уст некоторых "отпавших" крещеных татар селений Полевые Бикшики, Сорока Саидаки, Чичканово и Буинка [ГАУО ф. 340, оп. 9, ед. хр. 14, л. 8 - 9; ед. хр. 20, л. 3; ф. 117, оп. 8, ед. хр. 9, л. 4 - 4об.; ед. хр. 244, л. 4 об., 10; ф. 340, оп. 9, ед. хр. 595, л. 8 - 9]. Тухветулла Айбетов, крестьянин д. Трех-Болтаево, на допросе в 1875 г. откровенно признался, что он "мусульманин, отступивший от православия" [ГАУО, ф. 108, оп. 5, ед. хр. 31, л. 25].

Другие крещеные татары хотя и признавали свое православное происхождение от родителей христиан, но крещеными себя не считали. Тимербулат Тугеев, крестьянин д. Нижний Нарадбаш, говорил, что родом из крещеных татар и по ревизским сказкам зовется Семеном Николаевым, "но крещен он или нет, не знает" и "сам себя не считает крещеным, так как подал прошение государю императору". Его односельчанин Биктагир Неаметуллов "отозвался, что хотя и происходит из крещеных татар, но таким себя не признает" [ГАУО, ф. 340, оп. 10, ед. хр. 6, л. 1 - 2 об.].

Часть "отпавших" крещеных татар не считали православными христианами не только себя, но и своих родителей и предков. Так, крещеный татарин Иван Егоров из д. Бюрганы "отозвался при дознании, что он и отец его христианской веры не были, а были в магометанстве" [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 149, л. 134 об.]. Герасим Михайлов, крестьянин д. Старое Чекурское, в 1867 г. показал, что "ни отцы их, ни они сами не были никогда православными, обрядов в церкви не исполняли..." [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 149, л. 174 об.]. В том же году Петр Михайлов, житель д. Бикмурасы, говорил, что "принадлежит к магометанской вере и крещен не был, так же не был крещен и его отец, а почему его называют крещеным, он не знает" [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 149, л. 213 об.].

В прошениях "отпавшие" крещеные татары, как правило, доказывали, что ни они, ни их предки крещены не были и всегда исповедовали мусульманскую веру, а то, что носили русские имена, так это историческая ошибка, недоразумение. Поэтому в прошениях всегда указывалось, что его податели - мусульмане и от православия никогда не "отпадали" [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 70, л. 1об.; ед. хр. 213, л. 2 - 2 об., 19 об. -20; ед. хр. 456, л. 2 - 2 об.; Материалы по истории Татарии..., 1936, с. 244 - 245, 274 - 278]. Такая интерпретации "отпавшими" крещеными татарами своего обращения к мусульманству и отрицание ими их православного происхождения шли вразрез с мнением православной церкви, считавшей, что крещеные татары "отпали" от христианства и поэтому на-

стр. 52

рушили закон. Благочинный А. Баратынский описал, как 7 января 1866 г. представители крещеных татар селений Утямышево, Бюрганы, Пимурзино, Черепаново и Чикилдым пришли к нему и заявили: "Мы идем в татарскую веру не одни, а всем уездом" [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 70, л. 1]. В таком понимании перехода в ислам отразилось осознание "отпавшими" крещеными татарами своего этнического и конфессионального воссоединения с татарами-мусульманами4.

По словам П. Уерта, в 1866 г. для крещеных татар "наступил поворотный, переломный момент, поскольку потребовался четкий и решительный ответ на вопрос: "Кто вы по вероисповеданию?" И это не могло не коснуться этнического самосознания, так как понятия "татарин" и "мусульманин" чрезвычайно тесно ассоциировались; обычно татары называли себя мусульманами, а мусульманство часто называлось татарской верой" [Уерт, 1994, с. 110]. Эта отмеченная П. Уертом тенденция ассоциировать вероисповедный вопрос с этническим самосознанием у "отпавших" крещеных татар была связана с процессом восстановления у них татаро-мусульманской идентичности.

С одной стороны, названный процесс развивался как осознание "отпавшими" крещеными татарами этнического единства с татарами-мусульманами, что влекло за собой необходимость единства конфессионального. Например, "отпавшие" д. Старое Чекурское в 1867 г. отвечали священнику: "Они не отстанут от прочих отпавших от христианства, [потому] что магометанство им как природным татарам и живущим среди татар сроднее христианства" [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 149, л. 75]. Священнику А. Баратынскому в 1868 г. крещеный татарин д. Бикмурасы Петр Михайлов заявил: "Он не будет исполнять христианских обрядов, как природный татарин, потому что желает вместе с другими исповедовать магометанскую веру, которая более сродни им по роду их жизни среди татар-мусульман" [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 149, л. 277]. С другой стороны, "отпавшие" осознавали принципиальную несовместимость исповедания православной веры со своей этнической идентичностью, а мусульманскую религию воспринимали как ее неотъемлемую часть [ГАУО, ф. 117, оп. 6, ед. хр. 1, л. 33 об.; оп. 8, ед. хр. 38, л. 9 об.; ед. хр. 244, л. 10 об.; оп. 9, ед. хр. 11, л. 4 - 5]. Так, в 1866 г. Бюргановское волостное правление сообщало, что крещеные татары деревень Нижний Нарадбаш и Сиушево "не желают крестить детей, что они, будучи татарского происхождения, намерены быть поклонниками ислама" [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 70, л. 35]. Дворяне Стулкины в 1880 г. признавались священнику в частной беседе: "Мы не то что относимся с презрением к предлагаемым нам обрядам, а не исполняем оные единственно по привычке и племенной склонности к исповеданию магометанского закона" [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 345, л. 3 - 4 об.].

По сути, осознание "отпавшими" крещеными татарами себя именно татарами стало для них достаточным основанием считать себя мусульманами. 19 июля 1868 г. крещеный татарин Иван Егоров заявил судебному следователю: "Биктимир Бикиев, а не Иван Егоров... от роду 25 лет... веры магометанской, крестили ли меня, не знаю и того не помню, но только я татарин и держу веру Магометову; другой же веры я не держу" [ГАУО, ф. 340, оп. 8, ед. хр. 1, л. 15]. Точно так же отвечали и крещеные татары братья Акимовы на следствии 20 марта 1842 г.: "Они ничего более не говорили, кроме как согласны быть сосланными в Сибирь, нежели переселиться в село Студенец, потому что они не крещеные, а татары..." [ГАУО, ф. 115, оп. 26, ед. хр. 1, л. 69].

4 Интересно, что в 70-е гг. XIX в. среди молькеевских кряшен бытовал этноним "чуваши". Д. М. Исхаков на основе источников показал, что в составе молькеевских кряшен чувашский компонент присутствовал. В то же время Н. И. Золотницкий в XIX в. дал этому факту иное объяснение: по рассказам местного жителя, местные крещеные татары стали называться чувашами потому, что крестившее их духовенство "затрудняясь в истолковании ими христианских догматов и в видах отчуждения их от татар-мусульман, внушило им, что посредством крещения они перестали быть татарами и обратились в чувашей" [Исхаков, 1993, с. 135].

стр. 53

Среди "отпавших" крещеных татар встречается и несколько иное понимание соотношения этнической и конфессиональной идентичностей. Если в упомянутых выше случаях "отпавшие" считали: раз "я татарин, следовательно, мусульманин", то следующий пример демонстрирует осознание обратной зависимости. В 1868 г. на допросе Хуснетдин Измайлов, крещеный татарин д. Сорока Саидаки, говорил: "У меня есть дочь, рожденная до прошения, поэтому она крещеная, и имя ее по-русски Марья, и ей всего 4 года, и если я сделаюсь совершенно татарином, то и она будет татарка, а если нет, то будет православной" [ГАУО, ф. 340, оп. 9, ед. хр. 20, л. 4]. Из признания ясно следует, что если отец перейдет в ислам, то он будет "окончательно" и "совершенно" татарином. Быть мусульманином для него означает "по-настоящему" быть татарином. В связи с этим весьма показательно осознание Х. Измайловым последствий отказа от исламской веры: если он не перейдет в ислам и не станет "настоящим" татарином, то и дочь его, не став мусульманкой, будет православной, но не татаркой. Тем самым полноценность этнической идентичности "отпавшими" крещеными татарами определялась через конфессиональную принадлежность. Следовательно, вернуться в мусульманскую веру нужно было не только потому, что это татарская вера и она более свойственна татарам, но и потому что без этого нельзя стать "полноценным" татарином.

При таком взгляде на соотношение татарской и мусульманской идентичностей отказ от магометанской веры был невозможен и в ряде случаев осознавался как равносильный смерти. Дочь "отпавшего" крещеного татарина Фахарниса Вагапова в 1891 г. на требование священника Н. Диамидова воссоединиться с православной церковью заявила: "Была ли я крещена, не знаю, но христианкой никогда не была, с самого младенчества и до сего времени живу по правилам магометанской веры, своего имени до сего времени не слыхала, а называлась всегда Фахарнисой. В настоящее время мне уже около 40 лет, 16 лет я состою в замужестве с магометанином, имею семерых детей, которые воспитываются по закону магометанскому. Как же я могу теперь изменить магометанской [вере] и быть христианской, когда я ни слова и по-русски не знаю? Куда я тогда пойду? Что буду делать? Где буду жить? Муж от меня откажется, родные и знакомые будут отворачиваться. Нет, сколько меня не уговаривай, сколько меня не стращай, никогда не соглашусь быть христианкой, лучше умереть" [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 501, л. 12 - 13]. Смерть физическая представлялась менее страшной, чем социальная изоляция. По-видимому, православные священники были правы, когда отмечали, что "отпавшим" крещеным татарам был свойствен более сильный "фанатизм" к мусульманской вере, чем татарам-мусульманам [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 639, л. 30; ед. хр. 816, л. 16; ед. хр. 807, л. 31, 57 - 57 об.; ед. хр. 70, л. 107; [Краткая заметка..., 1897, с. 24; Чичерина, 1905 с. 84]. Только вместо слова "фанатизм" точнее было бы сказать - "рвение в вере" [Балтанова, 1991, с. 48].

В процессе восстановления татаро-мусульманской идентичности в сознании "отпавших" крещеных татар особо важную роль стали играть такие типично татарские формы материальной культуры, как употребление конины в пищу, костюм и ношение тюбетейки. Православное духовенство, видевшее в длинных волосах, бороде, картузе своих подопечных истинную приверженность к православию, приложило немало усилий для искоренения среди кряшен тюбетеек и национального костюма татар [Мухаметшин, 1977, с. 110]5. Так, в 1866 г. между "отпавшими" крещеными татарами, отказавшимися крестить новорожденных детей, и православными священниками, прибывшими для их увещания в д. Большие Тарханы, произошел серьезный конфликт. На увещание татары явились в тюбетейках, и священник потребовал их снять. Но татары отказались исполнить требование. Тогда по просьбе священника дьякон попытался снять тюбетейку с Алексея Сергеева, а тот ударил дьякона в висок и пригрозил учи-

5 Татары-мусульмане никогда не расставались с тюбетейками [Воробьёв, 1959, с. 263].

стр. 54

нить то же самое над священником [ГАУО, ф. 340, оп. 9, ед. хр. 11, л. 10]. В д. Большие Кибяк-Кози Казанской губернии в 1866 г. "когда исправник приказал одному из крестьян снять тюбетейку, то он наговорил исправнику дерзостей" [Загидуллин, 1990, с. 74]. В начале XX в. С. В. Чичерина писала, что тюбетейки, носимые "отпавшими" крещеными татарами, стали верным признаком безнадежности их возвращения в лоно православной церкви [Чичерина, 1905, с. 91].

Для крещеного татарина Пуда Филиппова, крестьянина д. Чикилдым, исповедание ислама заключалось не только в соблюдении мусульманского поста, но также в употреблении конины [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 181, л. 43]6. А в прошении "отпавших" крещеных татар д. Елховоозёрной за 1889 г. в качестве одного из доказательств исповедания ими ислама говорилось: "В течение более чем 100 лет никто из предков наших крещения не воспринимал, христианских храмов не посещал и никогда не стеснялся даже ношением национального татарского костюма" [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 456, л. 2] "Отпавший" крещеный татарин Андрей Петров (Шахведулла Хамидуллов) в подтверждение того, что он мусульманин, носил татарскую одежду [ГАУО, ф. 134, оп. 7, ед. хр. 332, л. 4, 12 - 12об., 28].

Во второй половине XIX - начале XX в. группа "отпавших" крещеных татар получила название татарсымаки(ны) [Никольский, 1920, с. 214], что означает - "подобный татарам" [Татарско-русский..., 1966, с. 495]. Этим словом называли вполне определенную группу мусульман, сложившуюся во второй половине XIX в. из числа крещеных татар. Название татарсымак стало своеобразным итогом завершения процесса восстановления татаро-мусульманской идентичности у "отпавших" крещеных татар.

* * *

В Поволжско-Приуральской историко-этнографической области исламизация крещеных татар в исследуемый период приводила к следующим последствиям. Их "отступничество" было связано с процессом этнической консолидации татар, и переход в ислам означал восстановление татаро-мусульманской идентичности и образа жизни. В понимании "отпавших" крещеных татар ислам являлся религией, более соответствующей их "природному" (этническому) происхождению, и возвращение в ислам (реисламизация) осознавалось как этноконфессиональное воссоединение с татарами-мусульманами. При этом само осознание себя татарами являлось для "отпавших" достаточным основанием считать себя мусульманами.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Амирханов Р. У. Некоторые особенности развития народного образования у татар в дооктябрьский период // Народное просвещение у татар в дооктябрьский период. Казань, 1992.

Балтанова Г. Р. Ислам в СССР: анализ зарубежных концепций. Казань: Изд-во Казан, ун-та, 1991.

Брайан-Беннигсен Ф. Миссионерская деятельность в Поволжье // Татарстан. 1994. N 1 - 2.

Бурбанк Д. Империя и гражданское общество. Имперская конструкция России и Советского Союза // Имперский строй России в региональном измерении (XIX-XX вв.). Сборник научных статей. М., 1997.

Воробьёв Н. И. Казанские татары. Этнографическое исследование материальной культуры дооктябрьского периода. Казань: Татгосиздат, 1959.

Глухов М. Судьба гвардейцев Сеюмбеки. Казань, 1993.

Григорьев А. Н. Христианизация нерусских народностей как один из методов национально-колониальной политики царизма в Татарии (с половины XVI в. до февраля 1917 г.) // Материалы по истории Татарии. Вып. 1. Казань, 1948.

Данилов В. П., Данилова Л. В. Крестьянская ментальность и община // Менталитет и аграрное развитие России (XIX - XX вв). М.: РОССПЭН, 1996.

6 Конина среди крещеных татар широко употреблялась в отдельных деревнях северной части Заказанья и Восточного Закамья [Мухаметшин, 1977, с. 137].

стр. 55

Димитриев В. Д. Распространение христианства и чувашские народные массы в период феодализма // Проблемы религиозного синкретизма и развития атеизма в Чувашской АССР. Вып. 86. Чебоксары, 1978.

Загидуллин И. К. К вопросу отпадения крещеных татар Казанской губернии в мусульманство 1866 года // Национальный вопрос в Татарии дооктябрьского периода. Казань, 1990.

Исхаков Д. М. Кряшены: историко-этнографический очерк // Идель. 1994. N 5 - 6.

Исхаков Д. М. К этнической и этнокультурной дифференциации татар // Этнокультурное районирование татар Среднего Поволжья. Казань, 1991.

Исхаков Д. М. От нации мусульманской к нации татарской // Татарстан. 1995. N 9 - 10.

Исхаков Д. М. Татары (популярный очерк этнической истории и демографии). Набережные Челны, 1993.

Исхаков Д. М. Татары. Краткая этническая история. Казань, 2002.

Исхаков Д. М. Этнографические группы татар Волго-Уральского региона (принципы выделения, формирование, расселение и демография). Казань, 1993.

Краткая заметка об инородцах Волжско-Камского края // Симбирские епархиальные ведомости. 1.01.1897. N 1.

Кудряшов Г. Е. Динамика полисинкретичной религиозности. Чебоксары, 1974.

Кузеев Р. Г. Народы Поволжья и Южного Урала. Этногенетический взгляд на историю. М.: Наука, 1992.

Материалы для географии и статистики, собранные офицерами генштаба. Симбирская губерния. Ч. 1. СПб., 1865.

Материалы по истории Татарии второй половины XIX в. Ч. 1. М. -Л., 1936.

Михайлова С. М., Коршунова О. Н. Традиции взаимовлияния культур народов Поволжья. Казань: Фан, 1997.

Можаровский А. Ф. Изложение хода миссионерского дела и просвещение в Казанском крае с 1552 по 1867 год. М., 1880.

Мухаметшин Ю. Г. Татары-кряшены. Историко-этнографическое исследование материальной культуры (середина XIX - начало XX в.). М.: Наука, 1977.

Никольский Н. В. Сборник исторических документов о народах Поволжья. Казань, 1920.

Ноак К. Некоторые особенности социальной структуры поволжских татар в эпоху формирования нации (конец XIX - начало XX в.) // Отечественная история. 1998. N 5.

Прокофьев К. К истории просвещения инородцев в Казанском крае в XVIII в. // Симбирские епархиальные ведомости. 1905. N 2.

Руновский Н. Очерки истории просвещения инородцев Волжско-Камского края в связи с историей перевода на их языке до первой половины XIX в. // Симбирские епархиальные ведомости. 1901. N 11.

Сагитова Л. В. Исторические корни и особенности идей национального возрождения у русских и татар (постановка проблемы) // Современные национальные процессы в Республике Татарстан. Казань, 1992.

Стефаненко Т. Этнопсихология. М.: Академический проект, 1999.

Татарско-русский словарь. М., 1966.

Татары Среднего Поволжья и Приуралья. М.: Наука, 1967.

Чичерина С. В. У приволжских инородцев. Путевые заметки. СПб., 1905.

Уерт П. Отпадение крещеных татар // Татарстан. 1995. N 1 - 2.

Permanent link to this publication: