История крайне сурово обошлась с морисками. Наследники блестящей цивилизации страны аль-Андалус (или, как еще недавно говорили у нас, арабо-мавританской Андалусии), они вынуждены были отказаться от этого славного наследия ради того, чтобы прослыть добрыми подданными испанских королей. Хранители традиций и обычаев ислама, бытовавших на Иберийском полуострове в течение почти 800 лет, они были насильственно обращены в католицизм. Будучи в значительной мере испанизированы (по языку, религии, образу жизни), они, тем не менее, не считались ни настоящими испанцами, ни верными христианами, постоянно подозреваясь в измене "Богу и королю ". Инквизиция преследовала их, власти им не доверяли, а народ, среди которого они жили, не смотрел на них как на соотечественников.

Мориски были в основном потомками коренных жителей полуострова: общая численность арабов и берберов, пришедших сюда в VIII в., не превышала 50 тыс., в то время как местных жителей (латинизированных потомков иберов, лузитан, кельтов, вестготов и др.) было около 6 млн. человек [Проблемы арабской культуры..., 1987, с. 258].

Конечно, среди более поздних вливаний в этнический состав населения аль-Андалуса были и арабские, но в количественном отношении они терялись в обилии прочих мигрантов (в том числе рабов и военнопленных в основном из стран Средиземноморья), преимущественно норманнов, греков, славян, уроженцев Сицилии и Калабрии, Корсики и Прованса. Что же касается берберов, с X в. наводнивших аль-Андалус в качестве солдат наемных войск, затем воинов и администрации, подчинивших себе страну Альморавидов и Альмохадов, то их вклад был незначителен: к тому времени андалусские мавры как особый этнос в основном уже сформировались, в том числе и за счет берберов, пришедших с арабами в VIII в. Они были отделены от более поздних пришельцев из Магриба (обычно живших еще племенами) труднопреодолимыми социокультурными, лингвистическими, психологическими и цивилизационными барьерами, хотя многие жители аль-Андалуса (например, известный поэт Ибн Даррадж аль-Касталли или гранадский эмир Зави Ибн Зири) помнили о своем берберском происхождении. Имелись и религиозные преграды, поскольку в отличие от господствовавшего в аль-Андалусе суннитского ислама маликитского толка берберы Магриба исповедовали преимущественно неортодоксальные варианты различных сектантских вероучений вроде хариджизма, шиизма и всякого рода махдизма, щедро сдобренных идеями аскетизма и фанатичной нетерпимости, в основном чуждых аль-Андалусу [Мусульманский мир..., 1981, с. 145 - 165].

"Поначалу неарабы, обратившиеся в мусульманство, - писал в 1965 г. известный шотландский арабист У. Монтгомери Уотт, - становились клиентами арабских племен и часто принимали родословную своего патрона. Со временем факт фиктивности такой родословной забывался, и клиент начинал выдавать себя за чистокровного араба... Гораздо более многочисленными, чем арабы в строгом смысле слова, были муваллады, т.е. мусульмане

стр. 5
иберийского происхождения" [Уотт, Какиа, 1976, с. 59]. Автор приводит ряд примеров присваивания такими мувалладами "чисто" арабской родословной, в частности известным писателем и философом Ибн Хазмом (994 - 1064), который претендовал на арабо-персидское происхождение. "Происхождение у арабов признавалось только по мужской линии, но женились арабы на иберийках, так что в X в. расовых различий между арабами и мувалладами уже не было. Неудивительно, что эти две группы все больше сливались в одну" [Уотт, Какиа, 1976, с. 59].

Таким образом, арабом в аль-Андалусе (т.е. мавром, по терминологии испанцев и вообще европейцев того времени) считался не только тот, у кого арабом был отец, дед или прадед, но также тот, чей род издавна получил покровительство того или иного арабского племени, давшего ему если не язык (в быту муваллады еще долго говорили на романском диалекте), то религию, имя и благородную генеалогию. Мы не будем углубляться в рассмотрение данного вопроса, ограничившись лишь констатацией преимущественно иберийского (или кельтиберского, вестготского, иберо-романского) происхождения основной массы мусульман аль-Андалуса, в этногенез которых определенный вклад внесли и другие (главным образом европейские) народы Средиземноморья. Это не исключает вклада представителей иных этносов. Кроме того, значительная часть местных жителей осталась христианами, но восприняла арабский язык и культуру. Их называли мосарабами (от арабского мустаараб - арабизированный). Впрочем, многие мосарабы нередко принимали ислам, а некоторые муваллады вновь возвращались в лоно христианства. Проблемы, связанные с выступлениями всех этих довольно многочисленных в аль-Андалусе ренегатов (по терминологии католических историков), как и с постоянной враждой между арабами и берберами (а первое время - и между сирийскими и йеменскими группировками среди самих арабов), сильно осложняли внутриполитическую жизнь аль-Андалуса вплоть до начала XI в.

Конечно, трагическая судьба морисков во многом определялась ожесточенным характером борьбы на Иберийском полуострове в течение всех восьми веков существования аль-Андалуса. До конца X в., т.е. почти три столетия с момента прихода арабов, христианские государства, возникшие в труднодоступных горных районах на севере полуострова, в основном оборонялись, хотя, как считает известный востоковед Густав Эдмунд фон Грю-небаум, "были непобедимы вследствие своей географической отдаленности" [Грюнебаум, 1976, с. 113]. Последнее спорно, так как именно на рубеже X-XI вв. всесильный хаджиб (первый министр халифа) и фактический правитель аль-Андалуса Абу Амир Мухаммед ибн Аби Амир (972 - 1002), получивший прозвище "аль-Мансур би-лляхи", т.е. "Божьей милостью победитель" (в европейской историографии - Альманзор), покорил почти все христианские государства полуострова, захватив и разорив Барселону, Леон и Сантьяго де Компостела. Однако начавшийся вскоре кризис Кордовского халифата и его распад в 1031 г. на 23 (а позднее - даже 29) самостоятельных эмирата существенно облегчил христианскую реконкисту (отвоевание) Иберийского полуострова: уже к середине XIII в. почти вся его территория, за исключением гористой области Гранады на юго-востоке, была в руках христиан.

Династии Насридов (сирийских арабов по происхождению), с 1238 г. закрепившейся в Гранаде, удалось более чем на два с половиной столетия задержать завершение реконкисты и отсрочить гибель аль-Андалуса. За это время Гранадский эмират, постепенно слабея в военно-политическом отношении (прежде всего вследствие бесконечных смут и династических раздоров), достиг значительного процветания в области сельского хозяйства, культуры, ремесел, торговли, искусства. Отношения Гранады с христианскими государствами не были устойчивы, но, во всяком случае, характеризовались длительными периодами мирного сосуществования и даже сотрудничества. В XIV в., например, мусульманские мастера из Гранады строили в Севилье для короля Педро Жестокого (1350 - 1369) дворец Алькасар в арабо-мавританском стиле, а приглашенные из Севильи художники-христиане расписывали в Гранаде зал королей - один из лучших в знаменитом дворце-крепости Аль-

стр. 6
хамбра. Иногда гранадские правители помогали королям Кастилии, вассалами которых они формально являлись, но, бывало, мусульманские султаны Магриба сражались против королей Кастилии или Арагона в союзе с маврами Гранады.

Длительный (с начала XI в. по конец XV в.) период все нараставшего наступления реконкисты привел к возникновению новых групп населения: "латинизированных мавров" (морос латинадос), т.е. мусульман, владевших романским языком, и "алгарвиадов" (кристианос алгарвиадос), т.е. арабизированных христиан, говоривших по-арабски1. И тех, и других особенно много было в пограничных областях. Причем в данном случае речь шла уже о новых поколениях людей смешанной культуры, так как мосарабы практически стали исчезать с XII в., переселяясь на земли христиан, где они постепенно утрачивали присущее им арабо-романское двуязычие. Но их диалект аль-джамия, как называет его Рафаэль Альтамира-и-Кревеа (по-арабски аль-аджамийя означает "чужой, варварский"), представлявший собой смесь народной ("вульгарной") латыни с множеством арабских заимствований, повлиял на формировавшиеся языки христианского севера полуострова. В то же время аль-джамия оказал воздействие и на арабский язык аль-Андалуса [Альтамира-и-Кревеа, 1951, с. 110 - 111]2.

Значительной новой группой населения по мере продвижения реконкисты на юг полуострова стали мудехары (от арабского "мудаджжан" - "прирученный"). Так назывались мусульмане, подчинившиеся христианским королям по договору, на основании капитуляции или в силу заключенного союза. Они обычно сохраняли свои земли и имущество, свои обычаи и религию, а также пользовались различными привилегиями. Например, покровительственные меры кастильского короля Альфонса VI Храброго (1065 - 1109), предоставившего маврам сдавшегося ему в 1085 г. Толедо особые привилегии (освобождение от податей, сохранение имущества, свободу исповедования ислама, самоуправление), даже привлекли в этот город мусульман из еще сохранивших независимость мавританских эмиратов аль-Андалуса. Впоследствии мудехары Севильи и других крупных городов избирали алькальда (старейшину) из своей среды. Многие знатные мавры получали от королей земли, а некоторые - даже целые города с замками и мечетями. Общины мудехаров (альха-мы - от арабского аль-джамаа, т.е. "собрание") пользовались обычно самоуправлением, имели свои особые скотобойни и системы водоснабжения как в селах, так и в городах. Однако различными постановлениями 1123 - 1252 гг. им предписывалось жить отдельно от христиан и носить особую одежду [Альтамира-и-Кревеа, 1951, с. 180 - 183].

Разумеется, далеко не все мавры соглашались стать мудехарами. Многие из них покидали захваченные христианами территории. В этом случае они имели право взять с собой все принадлежавшее им имущество. Многие из таких добровольных изгнанников, опасаясь дальнейших успехов реконкисты, вообще покидали Иберийский полуостров и перебирались в Магриб, где, как правило, играли заметную роль в экономике, культурной и политической жизни [Landa, 1990]. Но в основном большинство становились мудехарами, так как в их положении существенных изменений не происходило, а иногда оно даже улучшалось в чисто материальном смысле [Альтамира-и-Кревеа, 1951, с. 180 - 181, 203 - 204].

Среди мудехаров, а потом - и морисков, было много землевладельцев и коммерсантов, фабрикантов, судовладельцев и ювелиров. В городах Арагона и Каталонии они славились как искусные архитекторы, декораторы и художники, выработавшие свой особый стиль и эстетический почерк, впоследствии распространившийся по всей стране. Там же про-

1 Алгарви (от арабского - аль-гарб, т.е. запад) - область на юге Португалии, где арабы продержались дольше всего на территории этой страны.

2 В дальнейшем на этом своеобразном арабо-испанском языке (альхамиадо) говорили мориски, при составлении текстов на нем пользовавшиеся (в целях конспирации) арабской графикой. Ныне тексты на альхамиадо - предмет интенсивных исследований ведущих морискологов Испании (М. де Эпалса), Франции (Л. Кардайяк), Германии (Р. Контци), Великобритании (Л. П. Харвей), Пуэрто-Рико (Л. Лопес-Баральт) и др. [La littérature..., 1986, p. 19 - 28, 82 - 83].

стр. 7
живали многие часовщики, столяры, оружейники, красильщики и другие ремесленники, часто владевшие лавкой или мастерской. Фактически они, по мнению многих историков, образовали в Испании нечто вроде эмбриона буржуазии и средних классов, т.е. "третьего сословия" зарождавшегося нового общества. Но дальнейшее их развитие было заблокировано соединенными усилиями авторитарной монархии, фанатичного духовенства, воинствующей "идальгии" (т.е. дворянства, еще не утратившего пыла реконкисты) и черни, умело направлявшейся духовенством [Бадр, 1983, с. 394 - 395]. Однако все это будет позднее. А в XI-XV вв., почти четыре столетия, мудехары, пусть и не без проблем, могли мирно и довольно успешно трудиться под властью христиан.

Положение стало меняться после падения в 1492 г. Гранады - последнего оплота аль-Андалуса. В 67 условиях договора о капитуляции были оговорены права мавров Гранады исповедовать ислам, проживать в своих домах, назначать своих правителей и судей, пользоваться неприкосновенностью личности, имущества и жилища, свободно распоряжаться ими (например, в случае отъезда). Особый пункт гласил, что "никто не должен принуждать лиц, принявших ислам, к переходу в христианство". В случае же такого перехода оговаривалось право "вернуться к исламу" через несколько дней. Все эти условия соблюдались лишь первые несколько лет. А затем последовали рост поборов и давление на мудехаров Гранады с целью побудить их креститься. После подавления их восстания в 1499 г. 50 тыс. человек крестилось. Но продолжавшиеся преследования остальных вызвали новое восстание, которое с трудом было подавлено в 1501 г. Перед его участниками был поставлен выбор: либо крещение, либо изгнание. В феврале 1502 г. перед таким же выбором оказались мудехары Кастилии и Леона: "католические короли" Фернандо Арагонский и Изабелла Кастильская в нарушение всех ранее заключенных договоров обязали их перейти в христианство или уехать в Африку. Многие выбрали последнее. Но многие и остались, превратившись в крещеных мавров - морисков ("мориско" - уменьшительное от "моро", т.е. мавр). По свидетельству самих же морисков, большинство их "хотя внешне и стали христианами, но не были ими в сердце своем; они тайно поклонялись Аллаху и совершали молитвы и омовения в установленные часы; но так как христиане следили за ними, то некоторые из них были сожжены" [Альтамира-и-Кревеа, 1951, с. 423 - 425].

Вопрос этот не так прост. На его нынешнюю интерпретацию сильно повлияли последовавшие после 1502 г. события: принудительное обращение в христианство к 1525 г. всех еще сохранившихся в Испании (в частности, в Арагоне) мудехаров, что не могло не вызвать у них озлобление; все более ухудшавшееся отношение к морискам, которых, независимо от их поведения, считали своего рода "пятой колонной" Османской империи - главного соперника Испании в Средиземноморье в XVI в.; рост неприязни к морискам со стороны завидовавших их богатствам полунищих идальго и городских низов, становившихся чем беднее, тем фанатичнее; ничем не смягчаемая постоянная враждебность к морискам со стороны церкви и особенно инквизиции, всюду искавшей свои жертвы, прежде всего среди морисков, марранов (обращенных в католицизм евреев) и еретиков-испанцев [Actes..., 1979, p. 37].

В подобных условиях достаточно было лишь искры, чтобы произошел взрыв. Таким взрывом явилось восстание морисков в 1568 - 1570 гг. в Альпухарре, жестоко подавленное кузеном короля принцем Хуаном Австрийским. Искры его тлели затем около 40 лет, в течение которых возрастали как отчаяние и разочарование морисков, многие из которых добровольно покидали родину, так и ожесточение духовенства и фанатиков католицизма, соединявшееся со своекорыстными расчетами знати и правительства. Все это делало изгнание морисков неизбежным.

Весьма сложно определить, представителями какой цивилизации были мориски. Цивилизация аль-Андалуса сама по себе была результатом синтеза многих культур. Мориски, будучи ее наследниками, вместе с тем формально были приобщены к христианству и испанской культуре. Известно, что по этой причине в Магрибе они нередко были встречены как "чужаки" и вынуждены были, подобно Ибн Абд Ар-Рафи аль-Андалуси из

стр. 8
Мурсии, доказывать свою принадлежность к исламу и благородную арабскую генеалогию [Etudes..., 1973, p. 115 - 127]. Известно и другое. Целые группы морисков, например Альмерии, признаются исследователями, в первую очередь испанскими, в качестве носителей цивилизации аль-Андалуса и "прямых наследников мира Насридов" [Al-Qantara, 1983, p. 109], что подтверждается источниками, изученными специалистами [Cabrillana, 1982].

Практически все авторы, включая испанских, признают, что морискам, несмотря на преследования и насильственную христианизацию, удалось сохранить "свою религиозную самобытность и основу своей культуры" [Religion..., 1984, p. 149]. Известный французский востоковед Эварист Леви-Провансаль, отмечая, что на всем Арабском Западе "сложилась общая культура в сходной географической среде", подчеркивает, что "арабо-испанская культура" продолжала существовать и в христианской Испании, а затем была перенесена в Марокко и Тунис [Леви-Провансаль, 1967, с. 13, 24]. Видный испанский ученый Микель де Эпалса называет морисков "религиозным меньшинством, унаследовавшим блеск арабо-мусульманской цивилизации аль-Андалуса, присутствовавшей на Иберийском полуострове в течение девяти столетий с VIII в. по XVII в." [La littérature..., 1986, p. 10]. А британский исследователь Джон Дерек Лэтэм вообще не делает разницы между мусульманами аль-Андалуса, мудехарами и морисками [Latham, 1986, p. 190].

Вместе с тем морисков называют и "специфической группой испанского общества", которая, придерживаясь ислама и исламской цивилизации, изъяснялась на испанизированном языке, "подобно тому как это делают ныне 80% мусульман, не являющихся арабами и изъясняющихся на персидском, турецком, урду, хауса и других неарабских языках" [La littérature..., 1986, p. 10 - 11]. Западногерманский историк Рейнхольд Контци указывает на знание морисками не только кастильского, но и каталанского языка и арагонского диалекта [La littérature..., 1986, p. 93 - 98]. Таким образом, сложность культурно-исторической и социально-лингвистической характеристики морисков дает возможность для выработки самых разных концепций. Заслуживает внимания высказанная еще в 1965 г. точка зрения Уильяма Монтгомери Уотта и Пьера Какиа, согласно которой культура морисков "была общей материальной культурой Испании, мусульманской настолько же, насколько христианской" [Уотт, Какиа, 1976, с. 148]. Подобным образом эти авторы объясняли неспособность морисков полностью ассимилироваться как среди испанских христиан, так и впоследствии среди мусульман Магриба. Но так ли это? Думается, что дело обстояло иначе: именно потому, что культура морисков представляла собой во многом сплав общих черт мусульманской культуры Арабского Запада (т.е. Магриба и Аль-Андалуса) и христианской культуры Иберийского полуострова, она была способна к ассимиляции и с той, и с другой [Landa, 2001].

До изгнания морисков из Испании им была свойственна, как пишет Мерседес Гарсиа-Ареналь, "очень высокая степень культурного слияния с обществом большинства" [Al-Qantara, 1983, p. 113]. Но после изгнания в полной мере выявилось и то общее, что всегда было у их культуры, при всей ее специфике, и культуры стран Магриба [Проблемы..., 1987, с. 254 - 268]. Более того, довольно долго сохраняя свои особенности после исхода с полуострова, мориски все же в целом интегрировались в мусульманские общества Магриба, Египта, Сирии, Палестины и даже Турции. Поэтому некоторые историки стран ислама сочли морисков "полностью исламским, традиционным и ортодоксальным сообществом", отрицая все, что этому противоречит [Al-Qantara, 1986, p. 114].

Очевидно, все же к морискам надо подходить дифференцированно. Их культурно-этническое и политическое бытие сильно отличалось, согласно периодизации ведущего испанского морисколога Микеля де Эпалсы, в эпоху мудехаризма (до насильственной христианизации в 1502 - 1525 гг.), в эпоху собственно морисков (когда они около 100 лет официально считались в Испании христианами) и в эпоху исхода (особенно после массовых депортаций 1609 - 1614 гг., когда они, за немногими исключениями, вновь стали мусульманами) [Religion..., 1984, p. 270]. Помимо того, что условия жизни морисков были различны в то или иное время, они весьма разнились и в зависимости от области прожива-

стр. 9
ния в Испании. По данным Рейнхольда Контци, мориски делились до изгнания на четыре основные группы, отличавшиеся по своему экономическому положению и культурным характеристикам: 1) мориски области Гранады, сохранявшие знание арабского языка и сравнительно высокий уровень жизни до восстания 1568 - 1570 гг. в Альпухарре; 2) мориски "королевства" (фактически провинции) Валенсии, также знавшие еще арабский язык, но жившие значительно хуже; 3) мориски Арагона, уже утратившие знание арабского языка и жившие не лучше своих валенсианских собратьев; 4) мориски Кастилии, также не знавшие арабского языка, но еще не утратившие прежней зажиточности [La littérature..., 1986, p. 87].

Естественно, представители этих четырех групп, оказавшись в дальнейшем в Магрибе, были по-разному встречены и вели себя неодинаково. Их интеграция в культурно-религиозную жизнь Магриба происходила в разное время, различными путями и темпами. Во многом эти различия были предопределены особенностями указанных выше групп морисков.

Мориски Гранады (гранадинос) наиболее долго сохраняли не только арабский язык, но и обычаи мусульман, о чем свидетельствуют официальные запрещения им в 1567 г. говорить по-арабски и носить одежду, отличавшую их от христиан [Garcia-Arenal, 1975, p. 47]. Вместе с тем они не были изолированы от внешних влияний, тем более что в чем-то их культура, как уже отмечалось выше, еще до 1492 г. имела общие черты с культурой христианского окружения. Более того, есть сведения о культурном взаимовлиянии (например, в производстве керамики) Гранады, населенного тогда в значительной мере морисками острова Майорки, Каталонии и Генуи [Actes..., 1979, p. 102 - 103). Генуя и другие торговые города Италии были посредниками между Гранадой и всеми европейскими государствами, включая Испанию. По мнению венгерского исследователя Адама Андерле, Гранада играла роль "специфического шлюза между двумя различными мирами" [Anderle, 1987, p. 7]. Разумеется, эта роль не могла не отразиться и на культурной ситуации в Гранаде до 1492 г., особенно, если учесть социальную и этническую неоднородность ее жителей, среди которых в XIV в. насчитывалось не более 500 чистых арабов и до 30 тыс. рабов-христиан разного происхождения, а остальные 170 тыс. были мувалладами и неомусульманами не только иберийского происхождения [Крачковский, 1937, с. 13].

Гранадинос после 1492 г. составляли наиболее близкую к мусульманам Магриба и наиболее ненадежную, с точки зрения испанских властей, часть мудехаров Испании. Поэтому еще в 1501 г. они были поставлены перед выбором между изгнанием или крещением, что вызвало отъезд многих из них в Магриб. Восстание 1568 - 1570 гг. в Альпухарре привело к тому, что около 100 тыс. гранадинос добровольно бежали или были вывезены в Африку, а около 50 тыс. - рассеяны в 1571 - 1584 гг. по различным районам Кастилии [Lapeyre, 1959, p. 125 - 130]. В самой Гранаде их оставалось не более трех тыс. человек [Les Cahiers..., 1970, p. 293]. Тем не менее гранадинос, более многочисленные, чем бывшие мудехары Кастилии (которых они фактически поглотили), и в новых местах расселения продолжали отличаться от основной части жителей языком и одеждой и вскоре монополизировали многие важные городские профессии (булочников, мясников, водоносов, торговцев, ткачей, портных, сапожников, каменщиков и др.). Разумеется, кроме арабского языка они к этому времени знали и кастильское наречие.

Если в Кастилии насчитывалось всего около 90 тыс. морисков (1.3% всех кастильцев), то в области ("королевстве") Валенсии их было 120 - 125 тыс. человек в 400 населенных пунктах, всего - около 40% населения области [Etudes..., 1973, p. 66, 70]. Занимаясь главным образом в горах и долинах разведением оливок и винограда, а также ремеслами и торговлей в городах, мориски Валенсии превосходили местных испанцев по темпам роста населения и благосостояния, а также по сплоченности. Они компактно располагались в районах, близких к побережью. Власти и духовенство считали их наиболее опасными в качестве потенциальной опоры турок, боровшихся с Испанией за гегемонию в Средиземноморье, а также магрибинских корсаров, нападавших на побережье королевства. Епископ Валенсии, выражая

стр. 10
подобные настроения своей паствы, одним из первых предложил королю Филиппу III вообще изгнать морисков. "Иначе мавры, - писал он, - в непродолжительном времени завладеют всеми богатствами королевства; ибо не только в их руках находится промышленность, но они бережливы и воздержанны, работают за небольшую плату и довольствуются барышом весьма умеренным... Испанцы, наемщики земель самых плодородных, не в состоянии платить денег за наем; мавры же, возделывающие землю самую дурную, заплатив владетелям ее третью часть сбора, не только могут сами кормиться, но еще ежегодно увеличивают свое состояние. Они говорят также по-кастильски, ум их более просвещен, им лучше известно настоящее положение Испании, и вследствие того они могут иметь опасные сношения с державами, враждебными могуществу Испании" [цит. по Боткин, 1976, с. 13]. Имелась в виду Османская империя, на заступничество которой мориски очень надеялись.

Все это и побудило правительство Испании именно здесь, среди бывших валенсианских мавров, начать радикальное решение проблемы морисков [Braudel, 1966, p. 576 - 593]. И не случайно первыми были изгнаны мориски Валенсии - более 116 тыс. человек за три месяца 1609 г. [Etudes..., 1973, p. 67]. Изгнание сопровождалось вооруженными столкновениями и мятежами. Этот исход имел для области самые катастрофические последствия: количество домашних очагов уменьшилось с 80 тыс. до 50 тыс., 200 деревень полностью исчезли, население сельской местности сократилось наполовину [Lapeyre, 1959, p. 70 - 71]. Для восстановления прежней численности жителей потребовалось около 100 лет [Braudel, 1966, p. 1096 - 1097]. Иными словами, по политическим и идеологическим мотивам был нанесен громадный ущерб экономике и культуре страны, которая была фактически лишена хозяйственно активной части своего коренного населения. В Арагоне 60 - 65 тыс. морисков составляли меньшую долю (около 20%) населения и нередко проживали не изолированно, а в одних и тех же селениях со "старыми христианами" (кристианос вьехос). Они, судя по всему, были наиболее испанизированы и даже пользовались заступничеством религиозных властей, считавших их "добрыми католиками". Но это их не спасло. В 1610 г. основная их часть была изгнана (более 38 тыс. человек - морем в Магриб, около 22 тыс. - туда же, но более сложным путем - через Пиренеи и юг Франции) [Les Cahiers..., 1970]. Оставшиеся по тем или иным причинам (или вернувшиеся, например, из Франции) были окончательно изгнаны на протяжении последующих четырех лет, так что Арагон оказался полностью лишен жителей-морисков [Lapeyre, 1959, p. 105]. В 1610 г. началось также поэтапное изгнание морисков из различных частей Кастилии: в январе - из Андалусии и Мурсии, затем (с июля) - из прочих областей. Оно длилось вплоть до 1614 г., так как многие крупные сеньоры, включая членов рыцарских орденов и даже часть духовенства, нередко заступались за морисков, вносивших огромный вклад в развитие хозяйства и искусства и выплачивавших значительные суммы феодалам и церкви. Кроме того, бывшие мудехары Кастилии и Андалусии ссылались на привилегии, предоставленные им прежними королями. Однако в конечном счете они почти все были изгнаны.

Точное количество изгнанных неизвестно. Разными авторами назывались цифры в 900 тыс., 500 тыс. и 300 тыс. [Боткин, 1976, с. 142; Крачковский, 1937, с. 26; Monlaü, 1973, p. 73]. Возможно, эти цифры учитывают всех морисков, оставшихся после 1525 г. на родине и постепенно (особенно в 1568 - 1570 гг., во время их восстания в горах Альпухарры) покидавших Испанию еще до 1609 г. Наиболее вероятна депортация 275 - 300 тыс. морисков: примерно 270 тыс. из 284 тыс. были изгнаны, но в странах Магриба потом были зарегистрированы не более 130 тыс. Однако известно, что большинство их погибло в пути или до поселения в Магрибе (по разным причинам). К тому же часть из них оказалась в Стамбуле, Салониках, Каире и некоторых деревнях Сирии и Палестины, а некоторые даже сумели осесть в Европе [Mien, 1966, p. 264; Latham, 1986, p. 406; Lapeyre, 1959, p. 125 - 130; Métiers..., 1990, p. 203 - 204, 303 - 316].

Анри Лапейр оценивает всего в 10 - 15 тыс. количество морисков, оставшихся в Испании, и примерно в 10 тыс. человек количество погибших при сопротивлении изгнанию (особенно в Валенсии) [Lapeyre, 1975, с. 204]. Алжирский историк Мулуд Гаид опреде-

стр. 11
ляет численность оставшихся морисков в 9 - 10 тыс. человек, добавляя к ним также детей младше четырех лет, отобранных у изгнанников (2400 детей только в Валенсии) и переданных на воспитание в христианские семьи [Gaїd, 1975, p. 120]. Тот факт, что оставшиеся в Испании мориски в дальнейшем легко ассимилировались, подтверждает наш тезис, что в культурно-историческом плане мориски имели много общего с испанцами и были вполне способны к ассимиляции с ними в случае ликвидации религиозно-идеологических и политических барьеров. Характерна позиция классика испанской литературы Мигеля де Сервантеса Сааведры, который, будучи свидетелем изгнания морисков, осуждал произвол испанских властей и сожалел о мерах против морисков, хотя сам долгое время был в плену в Алжире [Revue d'histoire..., 1974, N 11, p. 81 - 83]. И очевидно, нельзя считать случайным заявление великого испанского поэта Федерико Гарсиа Лорки о его сочувствии морискам и его убеждении в том, что в жилах каждого жителя Гранады течет и ныне их кровь. Известный испанский писатель Висенте Бласко Ибаньес, обращаясь к легендам и традициям своей родной области Валенсии, также часто пишет о "мавританской крови" в жилах местных жителей, об их "истинно африканской страсти к оружию", присущих им "идеалах Востока" и "образах арабской поэзии", "мавританской гордости и степенности" [Бласко Ибаньес, 1976, с. 10, 28, 82, 121, 133, 397].

Но все это не столько непосредственные следы влияния морисков, сколько глубоко укоренившаяся в Испании память о принадлежности к великой цивилизации аль-Андалуса и осознание общности историко-культурных традиций аль-Андалуса и Магриба. То же самое имеет место и в Магрибе, но в более яркой и законченной форме, чему во многом содействовали прибывшие в Магриб мориски, продолжившие на африканской почве традиции андалусской цивилизации.

По данным Хуана Пенеллы, мориски Валенсии, вывезенные в октябре-ноябре 1609 г., в основном направлялись в район принадлежавшей тогда Испании крепости Оран на алжирском побережье, откуда почти немедленно расселялись в соседних магрибинских султанатах Феса и Марракеша, частично - в районах Тлемсена и Алжира. Некоторые, задержавшись по дороге в Италии (Генуе и Ливорно), в конце концов, также прибыли в Магриб. Мориски Арагона, наиболее образованные и приобщенные к испанской культуре, в основном осели, по мнению того же автора, в Тунисе, где обосновалось Уз их числа (40 тыс. человек), в то время как остальные оказались в Алжире и к востоку от Туниса (в Триполи и Египте) [Etudes..., 1973, p. 83]. Более сложными путями (через Францию, Италию и испанские анклавы в Африке - Танжер, Сеуту, Мелилью и Оран) попали в Магриб, главным образом в Марокко, мориски Кастилии и Андалусии. Часть их выехала также на Ближний Восток, прежде всего в Константинополь и Александрию.

Испанские авторы начала XVII в. единодушно указывают на плохой прием, оказанный морискам мусульманами Магриба, и даже утверждают, что всего в Африке уцелело не более четверти морисков. Конечно, многие из прибывших погибли от истощения и тяжелых условий жизни в непривычных и неблагоприятных условиях. Еще больше их пострадало от пиратов, грабителей (в том числе - перевозивших их испанских и итальянских моряков, нередко выбрасывавших ограбленных морисков за борт) и нападений местных племен и феодалов. Это особенно относится к первым группам морисков Валенсии, прибывшим в район Орана. Очевидно, велики были также потери от болезней, особенно от эпидемии чумы, опустошавшей Магриб целых два года (1611 - 1613). Только с учетом всех этих факторов можно объяснить значительные расхождения между количеством высланных из Испании и тех, кто обосновался в Магрибе.

Мориски расселились компактно по всему Магрибу. В Марокко их оказалось в конечном счете около 40 тыс. человек, прежде всего в Тетуане (10 тыс. человек), Лараше, Эль-Ксар Эль-Кебире, Рабате и Сале. В Тунисе их насчитывалось еще больше (по разным сведениям, 50 - 80 тыс.), главным образом из Арагона, но также из Кастилии, меньше - из Валенсии [Etudes..., 1973, p. 74, 81 - 86). Они сконцентрировались в основном в столице страны, на мысе Бон и в долине Меджерды.

стр. 12
По Алжиру сведений гораздо меньше, но известно, что в столице страны насчитывалась в 1615 г. "тысяча домов морисков" [Revue d'histoire..., 1974, N 11, p. 48]. В них проживало тогда 6 тыс. выходцев из Гранады, Арагона и Валенсии [Julien, 1966, p. 264]. Известно также, что значительное количество морисков осело в Арзеве, Блиде, Медеа, Милиане, Константине, Мостаганеме, Хонейне, Мазуне, Беджайе, Тлемсене, Аннабе. Но подсчитать их точное количество весьма трудно. Во-первых, многие вышеназванные города периодически находились в руках испанцев, старавшихся любым способом избавиться от морисков, или же неоднократно подвергались разрушениям с частым уничтожением или бегством населения [Belhamissi, 1976, p. 61 - 85; Belhamissi, 1981, p. 44 - 57]. Кроме того, мориски стремились из Алжира в соседние Марокко и Тунис, где власть была более стабильна и где еще с XIII в. осели значительные общины мавров из Севильи и Кордовы [Marcais, 1946, p. 297]. Впрочем, эмигранты из Кордовы, например семейство крупных финансистов Малляхов, играли значительную роль и в Тлемсене при династии Абд аль-Вадидов в XIII-XIV вв. "Иберийское присутствие" в Тлемсене усиливалось в то время также наличием в султанате многочисленных христианских наемников и принявших ислам бывших рабов, в основном каталонского происхождения [Dufourcq, 1965, p. 57).

Первое время мориски везде селились, хотя и вместе с ранее прибывшими андалусийцами, но все же отдельными кварталами, например, в столице Алжира и самом "андалусском" из тунисских городов - Тестуре. Это было естественно: старожилы в значительной мере уже интегрировались в местное общество, а вновь прибывшим требовалось для этого время. Иногда мориски полностью заселяли тот или иной городок или деревню, например Гриш эль-Уэд в Тунисе, где все говорили по-каталански [Latham, 1986, p. 47]. Не только между морисками и коренным населением, но и между ними и ранее прибывшими в Магриб маврами сохранялись культурные, языковые и психологические барьеры. Это было естественно, так как мориски, как указывает Микель де Эпалса, "после их исхода иногда продолжали и нередко долго носить испанские имена и пользоваться устно и письменно испанским языком" [Religion..., 1984, p. 272].

Конечно, в какой-то мере это мешало общению морисков с коренными жителями, даже называвшими их "неверными" [Religion..., 1984, p. 273]. Но в конечном счете мориски, пусть с трудом, адаптировались к новым условиям. Более того, источники и такие очевидцы событий, как Диего де Аэдо, свидетельствуют, например, что экономический, культурный и военный потенциал государств Магриба укрепился именно благодаря морискам [Revue Africaine, p. 495]. А во Франции уже в 1614 г. было признано, что мориски познакомили Магриб с "искусством и занятиями Европы", ранее магрибинцам неизвестными [Turbet-Delof, 1976, p. 83]. Особенно много сделали они в области военного дела, придав, в частности, городу Алжиру почти мистический ореол "непобедимой", "неприступной", "таинственной" крепости, что было особенно важно в условиях войны с Испанией, практически не прекращавшейся с начала XVI в. [Majallat, p. 11, 19].

Об активном участии морисков, особенно "гранадинос", в военных действиях в Марокко и Алжире, в восстановлении и укреплении крепостных сооружений и городов по всему побережью Магриба, в изготовлении оружия и боеприпасов, в морских операциях против Испании свидетельствуют многие арабские, кастильские и португальские источники, внимательно изучаемые М. Гарсиа-Ареналь [Al-Qantara, 1984, p. 169 - 202). О том, что мориски составляли значительную часть османских войск в Алжире и еще до своего изгнания установили военное сотрудничество с османами, известно давно [The American..., 1976, p. 1 - 23]. Со времен Хайраддина Барбароссы мориски, выезжавшие в Алжир, становились "лояльной опорой османского режима, многие служили в армии и флоте" [Hess, 1978, p. 70]. Есть сведения и о тех, кто, подобно когда-то побывавшему в Америке Ибн Ганиму аль-Марбасу, ставшему каидом Ла-Гулетты при две Юсуфе, проявил себя в качестве моряка и артиллериста в Тунисе. По данным французских архивов, некоторые мориски даже вербовались в янычары в отличие от прочих магрибинцев [Etudes..., 1973, p. 114, 127, 172].

стр. 13
Военная карьера упомянута в качестве первого занятия морисков в Магрибе потому, что она в эпоху испано-османской борьбы за гегемонию в Средиземноморье наиболее ярко демонстрировала ценность для Магриба более высокой технической культуры морисков, во многом способствовавших улучшению вооружения магрибинцев. Но, конечно, военное ремесло для морисков не было главным. Их исторической заслугой явилось прежде всего продолжение в Магрибе богатых традиций цивилизации аль-Андалуса в искусствах и архитектуре, а также в области ремесел и сельского хозяйства.

В Испании наиболее зажиточная часть морисков не смогла превратиться, по мнению тунисского историка Махмуда Таршуны, в "средний класс", развитие которого блокировалось помимо всего прочего также юридическими барьерами расистских "Статутов о чистоте крови" [Tarchouna, 1982, p. 424- 425]. Оспаривающий это положение С. А. Прокопенко, склонный вообще преуменьшать и роль морисков в Испании, и последствия их исхода, аргументирует это тем, что мориски за пределами Испании, вне досягаемости инквизиции и прочих своих противников, так и не стали "средним классом" [Прокопенко, 2002]. Впрочем, через шесть лет он несколько отошел от своей позиции 2002 г., признав, что "по своим масштабам депортация морисков превзошла все западноевропейские депортации Нового времени", превысила в два раза количество гугенотов (около 200 тыс. человек), изгнанных из Франции, и оказалась "губительной" для Испании [Преподавание..., 2008, с. 38]. Тем не менее в его последней статье [Преподавание..., 2008, с. 35 - 37] содержится множество неточностей в датах, а также повторяются старые "антиморискские" тезисы: высылка морисков была нейтрализована реколонизацией этих мест "старыми христианами", мориски Кастилии с VIII в. "находились в состоянии культурного и демографического упадка" (отсюда подтекст - их высылка никакого ущерба стране нанести не могла) и т.п. Однако именно после изгнания морисков закрылись шелковые мануфактуры в Севилье, Сеговии, Толедо (т.е. в Кастилии!), резко упали производство и экспорт шелка, шерсти, сахара, керамики, обезлюдели целые зоны орошаемого ранее земледелия, сократилось (или почти исчезло) производство зерна и риса, металлоизделий (после изгнания 5 тыс. кузнецов-морисков), изделий из золота и серебра, в целом снизился торговый оборот [Mélanges..., 1995, p. 406]. И все это было результатом расправы с теми, кто мог и частично уже стал в Испании "средним классом", удар по которому нанесло изгнание морисков.

В Магрибе морискам в какой-то мере удалось занять положение такого класса, особенно там, где для его формирования были благоприятные условия. Например, в Тунисе их занятиями стали торговля (и с Европой), финансы, ростовщичество, всякого рода посредничество (в том числе служба в качестве переводчиков при иностранных представителях), служба в администрации и на таможне, мореплавание, врачевание. Много среди них было мыловаров и портных. Встречались также крупные землевладельцы, мориски, подобные Мустафе Карденасу (Бен Абд аль-Азизу), использовавшему в своих поместьях труд рабов-христиан и занимавшему в 1622 - 1654 гг. пост главы общины морисков в Тунисе, вернее, "шейха андалусийцев и тагаринов Туниса и Триполи"3. Он, как и многие другие богатые мориски, промышлял работорговлей, представлявшей в эпоху расцвета корсарства важный источник прибыли. Он торговал также сахаром, кораблями, зерном, а перебравшись впоследствии в Аннабу, прославился насаждением оливковых рощ на востоке Алжира. Известны были также и другие крупные торговцы, фабриканты, политические и религиозные деятели среди морисков Туниса. Наиболее подробно их описал Микель де Эпалса, изучивший 246 касающихся их документов консульства Франции в Тунисе [Al-Andalus, 1969, p. 247 - 327].

О влиянии выходцев из аль-Андалуса в Тунисе косвенно свидетельствует сохранение должности "шейха андалусийской нации" вплоть до 1886 г. Причем ее, как правило, занимали богатые предприниматели. На это не повлияло даже ухудшение отношения властей Туниса к андалусийцам в конце XVII в. [IBLA, 1968, p. 63 - 70]. Упадок экономики и обез-

3 Тагарины (тагрийун) ("приграничные") - первые мавры, бежавшие в Магриб от реконкисты в XI в.

стр. 14
людение их селений к середине XIX в. были следствием общего упадка Туниса к тому времени. Джон Лэтэм, сообщающий об этом, вместе с тем отмечает сохранение всего богатства архитектурных сооружений и культурных традиций андалусийцев, "последним слоем" которых он именует морисков [Latham, 1986, p. 32^40]. Крупнейший историк Туниса (сам, кстати, принадлежавший к знатному андалусийскому роду) Хасан Хусни Абд аль-Ваххаб указывает на рост городского и сельского населения северного Туниса благодаря притоку андалусийцев, на вклад последних в экономическое развитие (подъем сельского хозяйства, строительство каналов, дорог и мостов), но особенно на возрождение ими "вкуса к искусствам, учебе и наукам" [Les Cahiers..., 1970, p. 149 - 169]. Другой тунисский историк и социолог (также андалусиец по происхождению), Слиман-Мустафа Збис, считает, что в Тунис в целом прибыли "сотни тысяч" морисков. Они "придали тунисской экономике динамизм, которого она ранее не знала", оказали влияние на "кулинарию, одежду и жилища" тунисцев [Awraq, 1978, p. 57].

Нет необходимости подробно останавливаться на вкладе морисков в развитие градостроительства и архитектуры в Тунисе, сельского хозяйства и ковроделия, кулинарии и художественных ремесел, литературы и искусства. Об этом достаточно много написано. Важно подчеркнуть, что во всех отраслях хозяйства и знания мориски выступали как прямые продолжатели предшествующих волн эмиграции мавров Аль-Андалуса, о чем достаточно убедительно свидетельствуют исследования Жоржа Марсэ, Оливера Асина, Хуана Пенеллы, Жака Рево, Мухаммеда аль-Аннаби и др. [Etudes..., 1973, p. 187 - 382]. И хотя сведения о морисках в других странах Магриба более скудны, известно, что, например, в Алжире главными занятиями богатых морисков также были коммерция, корсарство, работорговля, домовладение и землевладение. При этом исключительная активность морисков в Алжире даже привела Дениз Брахими к взгляду на них, как на "представителей современного капитализма", обладавших "экономическим и социальным поведением буржуазного класса, до той поры в Магрибе не существовавшего" [Revue d'histoire..., 1970, N 9, p. 48 - 50]. Это - явное преувеличение, но его следует принять во внимание как еще одно косвенное свидетельство приобщенности морисков к более передовым методам хозяйствования и европеизированной культуре.

Есть немало фактов о большом размахе градостроительства, возведения крепостей, дворцов, мечетей, фонтанов, акведуков, морских портов и военных укреплений архитекторами-морисками во всех странах Магриба, особенно в Алжире и Марокко [Islam..., p. 116 - 123]. При этом европейцы с удивлением отмечали сильное влияние на строителей-морисков принципов архитектуры европейского Возрождения [Hess, 1978, p. 83]. Пародоксальным образом мориски, много сделавшие для развития корсарства в Средиземном море и обострения отношений с Европой, одновременно содействовали укреплению торговых связей с Италией, Францией и Испанией. В частности, мрамор и керамика из Неаполя и Ливорно ввозились для строившихся морисками дворцов и в Тунисе, и в Алжире, и в Марокко [Terrasse, 1950, p. 196].

Но значение вклада морисков в развитие Магриба не ограничивается экономикой, культурой, военным делом и дипломатией. Оно также важно в плане нравов, психологии повседневной жизни, техники и методов работы [Religion..., 1984, p. 304 - 307]. По мнению М. Таршуны, мориски в Испании были "производительным сельским пролетариатом" и их эмиграция в Тунис явилась благотворной для сельского хозяйства этой страны [Tarchouna, 1982, p. 455]. Почти каждый мориск, будь то в городе или в деревне, владел каким-либо ремеслом - оружейника, кузнеца, каменщика, сапожника, плотника, гончара, портного, садовника, и поэтому "их включение в экономическую и социальную жизнь происходило легко" [Gaїd, 1975, p. 120]. Выходцы из Арагона, Кастилии, Валенсии, Гранады, они старались держаться вместе, имели свои мечети и школы, кварталы и поселки, долгое время не смешиваясь с другими магрибинцами. Но эта же замкнутость (часто, особенно в первые годы, вынужденная) помогала им сохранять традиции и технику производства, например шелкопрядильщикам Шершеля и Колеа, ковроделам и ремесленникам Тлемсена [Lacoste,

стр. 15
Nouschi, Prenant, 1960, p. 165]. Сохранившееся кое-где до наших дней коллективное сознание потомков выходцев из аль-Андалуса свидетельствует о понимании ими как значения цивилизации, созданной их предками, так и их собственной роли ее наследников, продолживших ее традиции уже на африканской земле.

Таким образом, и в Испании, и в Магрибе мориски выступали в качестве представителей цивилизации аль-Андалуса, имевшей общие черты и с арабо-мусульманской культурой Магриба, и с христианской культурой Испании. Они не ассимилировались с испанцами в силу религиозно-идеологических и политических причин. Но в принципе они были способны к такой аккультурации. Поэтому некоторые авторы считают их "озападнившимися". Они долго не могли ассимилироваться с магрибинцами ввиду того, что Магрибу в то время Европейский Запад был чужд. Объективно мориски явились посредниками между Европой и арабским миром, ибо сама суть цивилизации аль-Андалуса заключалась в синтезе культурных и социальных ценностей Востока и Запада.

Изгнание морисков, как уже отмечалось, самым пагубным образом сказалось на экономике Испании: закрылись многие предприятия в Кастилии, Гранаде, шерстяное производство в Куэнке, почти прекратились самые доходные виды экспорта, опустели многие села, города и даже области, пришли в упадок ирригация, металлообработка, ювелирное искусство, сократилось производство оливок и другой агропродукции. Терпели крах банки (например, банк Валенсии в 1613 г.) ввиду отказа знати, захватившей земли изгнанников, платить их долги. Была парализована торговля многих городов (например, Толедо). Зарастали поля, разрушались брошенные дома, на месте когда-то процветавших селений воцарилась кладбищенская тишина. В некоторых районах (например, в горах Сьерры-Морены) жизнь возобновилась лишь через 100 лет и даже больше [Бадр, 1983, с. 394 - 395; Kamen, 1966, p. 125; Lapeyre, 1959, p. 70 - 73].

Изгнание морисков нанесло еще один удар по Испании, уже потерявшей свое положение великой державы. Такова была цена искусственного возрождения отошедших в прошлое идеалов реконкисты с ее национально-религиозной непримиримостью и средневековыми представлениями о чести, выродившимися в фактически расистские законы о "чистоте крови" и соответствующие им преследования. Конфискация собственности морисков, на которую, очевидно, рассчитывали в интересах пополнения казны, мало что дала. Как и золото американских колоний, награбленные у морисков богатства были расхищены, растащены, непроизводительно растрачены королевским двором, всесильным духовенством, паразитической знатью и коррумпированной бюрократией на дальнейшие войны в Европе, Азии и Африке, на поддержание имиджа великой державы, подавление восстаний в колониях и в самой Испании, на борьбу с протестантством и прочими "ересями" везде, где только можно, на роскошь монархов и грандов, наконец, на подачки воинственной, но бедной "идальгии". Именно тогда возникло в Испании (хотя наметилось еще в XVI в.) "дворянское безумие", которое признавало достойным занятием лишь службу при дворе и в армии, предпочитало даже нищенство и попрошайничество производительному труду. К сожалению, это было свойственно не только дворянству, но и другим слоям, ему подражавшим.

Уже к концу XVI в. испанские города были переполнены разорившимися идальго, дезертирами или инвалидами многих войн, бежавшими из сел крестьянами, вернувшимися из Америки больными или разочарованными колонистами, разоренными иностранной конкуренцией торговцами, студентами-недоучками, профессиональными нищими, игроками, жуликами и ворами, короче, будущими героями "плутовских романов" Матео Алемана, Франсиско Кеведо, Мигеля Сервантеса [Braudel, 1966, p. 54; L'Espagne au temps..., 1965, p. 55; Tarchouna, 1982, p. 424, 455 - 457]. По некоторым данным, их численность равнялась 150 тыс. человек (3% активного населения страны), поскольку население Испании в ходе постоянных войн, религиозных преследований, депортаций по идеологическим соображениям (мусульман и иудеев в 1492 - 1501 гг., морисков и марранов, т.е. крещеных иудеев, в последующие годы), экономических бедствий (только король Филипп II

стр. 16
трижды - в 1556 г., 1575 г. и 1596 г. - объявлял государственное банкротство), эпидемий, разорения деревень, массовой эмиграции бедняков в колонии и прочих невзгод XVI в., считающегося "золотым" в истории Испании, уменьшилось с 9 млн. человек в 1482 г., по крайней мере, на 1 млн. человек (по подсчетам Ф. Броделя) или на 2 - 3 млн. человек (по данным М. Таршуны). В любом случае, как бы ни относиться к этим цифрам (многие авторы их оспаривают), держава Габсбургов надорвалась от сверхусилий по поддержанию своего величия. И в XVII в., который стал временем ее упадка, ей весьма не хватало активности и предприимчивости предпринимателей и негоциантов, умелых профессионалов в различных видах ремесел, садоводов и скотоводов из числа изгнанных морисков [Braudel, 1966, p. 56; Kamen, 1966, p. 16; Tarchouna, 1982, p. 453 - 454; Vilar, 1955, p. 43].

Что же оставили мориски испанцам? Поскольку они были наследниками цивилизации аль-Андалуса, то правильнее будет спросить, что дала испанцам эта цивилизация. Не так уж мало: 4 тыс. арабских слов в испанском языке, испано-мавританские традиции в поэзии, музыке, архитектуре, сохранившийся до наших дней стиль мудехар в изобразительном искусстве и художественных ремеслах, в строительстве и орнаментальном декоре. Фольклор, танцы, национальный костюм, кулинарное искусство, особенности этики и эстетики, некоторые обычаи, специфика психологии и образа жизни испанцев в той или иной мере несут на себе печать цивилизации аль-Андалуса [Ланда, 1994, с. 174]. Но самый главный урок взаимоотношений испанцев с маврами и сменившими их морисками заключается в том, что обе стороны всегда выигрывали в сфере культуры, экономики и политики, когда действовали в согласии и сотрудничестве, и, наоборот, проигрывали во всех областях, когда враждовали и прибегали к насилию. Как мы убедились, несправедливость по отношению к морискам дорого обошлась Испании.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Альтамира-и-Кревеа Р. История Испании. М., 1951.

Бадр Ахмед. Тарих аль-Андалус (История Аль-Андалуса). Дамаск, 1983.

Бласко Ибаньес В. Избранные произведения. Т. 1. М.-Л., 1959.

Боткин В. П. Письма об Испании. Л., 1976.

Грюнебаум Г. Э. Классический ислам. Очерк истории. 600 - 1258. М., 1976.

Крачковский И. Ю. Арабская культура в Испании. М.-Л., 1937.

Ланда Р. Г. Мориски Испании // Вопросы истории. 1994. N 2.

Леви-Провансаль Э. Арабская культура в Испании. М., 1967.

Мусульманский мир. 950 - 1150. М., 1981.

Преподавание истории в школе. 2008. N 2.

Проблемы арабской культуры. Памяти акад. И. Ю. Крачковского. М., 1987.

Прокопенко С. А. Население Испании в XVI-XVIII вв. М., 2002.

Уотт У. М., Какиа П. Мусульманская Испания. М., 1976.

Actes dupremier congres d'histoire et de la civilisation du Maghreb. T. II. Tunis, 1979.

Al-Andalus. T. XXXIV. Madrid, 1969.

Al-Qantara. Madrid.

The American Historical Review. 1976. N 1.

Anderle A. La Grenade: une economie d'exportation precoce (XIII-XV siecles). Szeged (Hongrie), 1987.

Awraq. Madrid. 1978. N 1.

Belhamissi M. Histoire de Mazouna. Alger, 1981.

Belhamissi M. Histoire de Mostaganem. Alger, 1976.

Braudel F. La Mediterranee et le monde mediterraneen a Vepoque de Philippe II. P., 1966.

Cabrillana N. Almeria morisca. Granada, 1982.

Les Cahiers de Tunisie. Vol. XVIII. Tunis, 1970.

Dufourcq Ch. -E. L'Espagne catalane et le Maghreb au XIII-eme et XIV-eme siecles. P., 1965.

L'Espagne au temps de Philippe II. P., 1965.

Etudes sur les moriscos andalous en Tunisie. Madrid-Tunis, 1973.

Gaїd M. L'Algerie sous les Turcs. Tunis, 1975.

Garcia-Arenal M. Los Moriscos. Madrid, 1975.

Hess A.C. The Forgotten Frontier. A History of the Sixteenth-Century Ibero-African Frontier. Chicago, 1978.

IBLA (Institut des belles lettres Arabes). N 121. Tunis, 1968.

Islam: storia e civilta. No. 23. Roma, 1988.

стр. 17
Julien Ch. -A. Histoire de l'Afrique du Nord. T. II. P., 1966.

Kamen H. Histoire de l'Inquisition espagnole. P., 1966.

Lacoste Y. Nouschi A., Prenant A. L'Algerie: Passe etpresent. P., 1960.

Landa R.G. Le caractere transitoire et frontalier de la culture morisque // Melanges Luce Lopez-Baralt. T. 1. Zaghouan, 2001.

Landa R.G. Les Morisques comme les representants de la civilisation andalouse au Maghreb // Actes du IV Symposium International d'Etudes Morisques. Zaghouan, 1990.

Lapeyre H. Geographie de l'Espagne morisque. P., 1959.

Latham J.D. From Muslim Spain to Barbary. L., 1986.

La litterature aljamiado-morisque: hybridisme linguistique et univers discursif. Tunis, 1986.

Madjallat at-tarikh. Alger. 1985. N 20.

Marcais G. La Berberie musulmane et l'Orient au Moyen Age. P., 1946.

Melanges Lous Cardaillac. T. 1. Zaghouan, 1995.

Metiers, vie religieuse et problematique d'histoire morisque. Zaghouan, 1990.

Monlau J. Les Etats Barbaresques. P., 1973.

Religion, identite et sources documentaires sur les morisques andalous. Tunis, 1984.

Revue Africaine. T. XIV. Alger, 1870.

Revue d'histoire et de civilisation du Maghreb. Alger.

Tarchouna M. Les Marginaux. Tunis, 1982.

Terrasse H. Histoire du Maroc. T. II. Casablanca, 1950.

Turbet-Delof G. Bibliographie critique du Maghreb dans la litterature frangaise de 1532 a 1715. Alger, 1976.

Vilar P. Histoire de Espagne. P., 1955.

Permanent link to this publication: