Понятие "страны Балтии" достаточно условное. И Латвия, и Литва, и Эстония - это государства, обладающие собственными характерными особенностями, часто весьма существенными. Так, Латвия и Эстония не имели сколько- нибудь значительного опыта собственной государственности, кроме короткого двадцатилетнего периода, так называемых буржуазных республик, с 1920 по 1940 годы. В то время как Литва (Великое княжество Литовское - ВКЛ) в течение веков была одним из могущественных государств Европы. Конфессиональные различия отделяют католиков литовцев от соседей лютеран, языковые различия связаны с тем, что латыши и литовцы входят в балтийскую, а эстонцы в финно- угорскую группу. Латвия и Эстония, земли которых уже в начале XIII в. были завоеваны рыцарями Тевтонского ордена, испытали значительное влияние немецкой культуры, и, следовательно, давно были включены в западноевропейский тип развития. Литва же находилась больше под воздействием своих славянских соседей - Польши и России. В течение нескольких веков в ВКЛ древнеславянский язык являлся официальным государственным языком, все основополагающие документы ВКЛ написаны на этом языке. Что не удивительно, так как в ее состав входило немало славянских земель, по территории превышающих собственно литовские земли.
В то время как Латвия и Эстония - традиционно морские страны, где рыболовство всегда было одним из важнейших занятий населения, Литва таких традиций не имеет. Она только благодаря итогам второй мировой войны к моменту вхождения в Советский Союз получила выход к морю. Литва всегда была, в отличие от своих соседей, преимущественно аграрной страной. И сегодня в структуре внутреннего валового продукта (ВВП) удельный вес продукции сельскохозяйственного производства в Литве существенно выше, чем у соседей, также как и доля занятых в этой сфере. В условиях СССР это было выгодно. Руководители Литовской ССР сумели создать в Москве образ промышленно слаборазвитой республики 1 . А это обстоятельство тогда давало весомые преимущества в получении капиталовложений для развития народного хозяйства. Таким образом, Литве больше других стран Балтии досталось материальных благ от советской власти 2 .
Симонян Рональд Хикарович - кандидат философских наук, руководитель Российско-Балтийского Центра Института социологии РАН.
стр. 27
Но наиболее ценное национальное качество литовцев, по их собственному мнению, проявилось в том, что они в отличие от своих соседей сумели резко ограничить приток иммигрантов из других регионов СССР. Ключевую роль в этом сыграло известное постановление Совета Министров Литовской ССР 1956 г. "О развитии малых городов республики", которое значительно ограничивало в ней объемы строительства объектов союзного значения и, соответственно, притока лимитчиков. В Вильнюсе, Каунасе, Клайпеде, Шауляе, Паневежисе крупных предприятий немного, промышленность развивали в таких городах как Утена, Рокишкис, Йонава, Укмерге, Мариямполь, Алитус, Мажейкяй и др., где было достаточно и своих рабочих рук. Поэтому Литва оставалась одной из самых этнически однородных республик СССР. Благодаря гибкой политике своих руководителей, к моменту распада СССР в августе 1991 г. литовцы составляли в своей республике 81,6% населения. Это решительно отличало ее от Эстонии (эстонцев - 63,5%) и тем более от Латвии, где доля латышей среди жителей едва превышала половину (51,8%). Именно это обстоятельство во многом определило тональность их взаимоотношений с Россией после обретения суверенитета. Если Литва легко смогла предоставить возможность всем проживающим на ее территории получить гражданство (так называемый "нулевой вариант"), то Эстония и в еще большей мере Латвия установили для нетитульных этносов жесткие правовые ограничения. Все это помогает понять, почему латыши, литовцы и эстонцы по-разному оценивают экономическую ситуацию в прошлом, во времена СССР, и в настоящем 3 .
Балтийским народам свойственна особенно глубокая привязанность к своей земле, что давало повод в советские времена с легкой иронией квалифицировать это качество термином "хуторяне". При этом самыми оседлыми среди народов Балтии, безусловно, являются эстонцы. Эстонские общины за рубежом - большая редкость. Да и возникли они в большинстве случаев в силу чрезвычайных обстоятельств - после второй мировой войны, в результате вынужденной эмиграции противников советского режима, многие из которых воевали на стороне Германии, и всех тех, кто опасался повторения сталинских репрессий.
Для эстонца родной дом ("Kodumaa") это - часть самого себя, то есть одна из базовых ценностей, в содержании которой отражается глубокая привязанность человека к родному очагу, родине, памяти предков. Чувство органического единения его со своей землей так велико, что разорвать эту связь для него слишком большое испытание. Поэтому он с большим удивлением и настороженностью воспринимал появление на своей земле огромной армии пришельцев, с легкостью покидающих земли своих отцов. Море как естественная преграда ограничивает миграционный запал. С другой стороны, море является источником жизнеобеспечивающего промысла, что также удерживает приморские народы от миграции. Поэтому в отличие от славян, которые в случае истощения земель, могли легко перебраться на новые, часто более плодородные, народы Балтии вынуждены были научиться выживать на своих малопродуктивных, болотистых землях. Это, естественно, вырабатывало психологические механизмы глубокой привязанности к территории проживания и соответствующее национальное мировосприятие.
Особенности в национальной психологии трех балтийских народов во многом определили те различия в политике, которую в советское время они проводили по отношению к центру. Если эстонцы держали себя несколько отстраненно, демонстрируя, с одной стороны, предельную лояльность, а с другой, не проявляя особой заинтересованности в признании центра, то для латышей такое признание было приоритетной ценностью. Латвийское руководство всегда проявляло максимум инициативы и исполнительности, чтобы добиться расположения Москвы, и это старание соответственно вознаграждалось. В состав политбюро ЦК КПСС латыши входили постоянно (А. Пельше, Б. Пуго), а Рига официально считалась столицей Прибалтики. Можно привести очень характерный пример, подчеркивающий отличие Латвии от
стр. 28
соседей. В этой республике, по данным переписи 1989 г., среди русских было в два раза больше работников управленческого аппарата (6,4%), чем среди латышей (3,0%).
Если удельный вес членов партии среди эстонцев был наименьший в Прибалтике (эстонцы шли туда неохотно, приходилось снижать требования к вступающим), то среди латышей, наоборот, наибольший. И при всем том эстонцам очень многое позволялось. Если в СССР Прибалтика была регионом, где давление идеологического пресса ощущалось меньше всего, то Эстония среди своих соседей обладала в этом смысле еще и дополнительными преимуществами, поэтому советская власть здесь на обыденном уровне была наименее ощутимой. Так, только в Эстонии у члена партии родители могли проживать в Англии, а сам он мог их периодически навещать. Здесь же к 50-летию Октябрьской революции в государственном художественном музее в Кадриорге можно было устроить выставку Р. Фалька, полузапретного в то время художника. В журнале "Коммунист Эстонии" еще в 1970-е годы печатались диссидентские статьи, правда, при этом редактор мог поинтересоваться у автора, не будет ли у того возражений, если статья будет опубликована только в эстонском варианте ("Eesti kommunist"), а в русском ее не будет. В Тартуском университете впервые в СССР в 1967 г. были прочитаны ленинградским профессором В. Ядовым, а затем и изданы лекции по социологии. В Эстонии в конце 1960-х годов опальный к тому времени А. Солженицын писал свой знаменитый "Архипелаг ГУЛАГ". И. Бродский после ссылки в 1976 г. приезжал в Эстонию, где у него было несколько публичных выступлений.
В советское время в Прибалтике был самый высокий уровень жизни населения, а Эстония была самой благополучной, несколько опережая по среднедушевому объему потребления Литву, и еще больше Латвию. Маленькая, ухоженная Эстония была витриной советской власти, а витриной этой республики был знаменитый рыболовецкий колхоз имени Кирова - единственная производственная организация в СССР, где еще в 1970-е годы был внедрен настоящий хозрасчет. Сюда привозили многочисленных иностранных гостей, чтобы наглядно продемонстрировать преимущества социалистического строя.
Что же касается литовцев, то они осуществляли самую гибкую и самую продуктивную тактику взаимоотношений с союзным центром. Руководители этой республики не очень ревниво заботились о продвижении на высшие должности в Москве, но старались соблюдать тот уровень близости и теплоты, который был принят в отношениях между "братскими" республиками и центром. Последнее удавалось им легче еще и потому, что литовцы в силу исторических причин психологически очень близкая к славянам нация. Они лучше понимают русских, чем латыши и эстонцы. Литовцы более эмоциональны, более изобретательны и, свойственный балтийским народам немецкий педантизм, не так настойчиво проявляется у них в повседневном общении. В то время как сельский уклад, например, жителей Литвы и Белоруссии практически неразличим.
Литовцы отличаются также и наибольшей воинственностью, они гораздо успешнее других народов Балтии противостояли рыцарям Тевтонского Ордена. После окончания второй мировой войны литовские партизаны ("зеленые братья") дольше других - до середины 1950-х годов сопротивлялись Советской Армии. То, что литовцы умеют постоять за свои интересы показала реакция населения Литвы осенью 1999 г. на заключение пресловутой сделки правительства консерваторов с американской компанией "Вильяме" в связи с приватизацией нефтеперерабатывающего комплекса "Мажейкяй нафта". Возмущение откровенно политической, прозападной, и экономически крайне невыгодной сделкой собрало перед зданием Сейма Литвы 70-тысячную демонстрацию протеста. Прибывшие со всех концов республики митингующие заполнили всю площадь перед парламентом и бурно выражали свой гнев. В итоге эта одиозная сделка очень дорого обошлась консерваторам. На
стр. 29
состоявшихся через несколько месяцев парламентских выборах правящая до того консервативная партия потерпела сокрушительное поражение, получив всего 9 (!) мест из 141.
В рамках СССР Латвия, Литва и Эстония всегда воспринимались как единое целое - "Прибалтика", которая в массовом сознании советских людей являлась одновременно и форпостом западной цивилизации, и наиболее благополучным регионом, и местом престижного отдыха, и примером рационально организованного быта.
В экономическом плане Прибалтика отличалась диверсифицированной производственной структурой: хорошо развитое сельское хозяйство, собственная энергетика, многоотраслевая промышленность, хорошо оснащенные порты, плотная сеть коммуникаций, а главное, самый высокий уровень жизни населения по сравнению с другими республиками СССР. На фоне советских стандартов промышленности, строительства и сельского хозяйства Прибалтика смотрелась очень хорошо - и по качеству продукции, и по производительности труда, и по общей культуре производства. Товары и услуги, произведенные в Прибалтике, распределяемые по всесоюзным плановым разнарядкам, всегда пользовались повышенным спросом на внутреннем рынке. Конечно, это все отставало от мировых стандартов, но было в СССР добротной стартовой площадкой для быстрого движения вперед. Союзное руководство в определенных направлениях сумело использовать это обстоятельство. Во-первых, за счет более высокой эффективности капиталовложений здесь можно было быстрее получить прибыль. Поэтому экономически целесообразнее было именно здесь размещать новые производственные мощности, они значительно раньше осваивались, чем в других регионах Союза. Именно по этой причине эти республики получали преимущества в системе советского фондового распределения удобрений, сельскохозяйственной техники, топлива, кормового зерна, закупленного за рубежом, скота элитных пород и т.п. Все это приносило немедленную отдачу в виде самой высокой урожайности, рекордных надоев молока, а, главное, сохранности конечной продукции. Во-вторых, Прибалтика в советский период была идеальным и бессменным полигоном для проведения экономических экспериментов, опробования новых методов управления хозяйственным механизмом и внедрения различных инноваций. Трудовой персонал этих республик к концу 1980-х годов свыкся с ролью своеобразного "опытного производства" в народном хозяйстве огромной страны, а руководство этих республик - с ролью руководителей экспериментальной базы и ответственных исполнителей по осуществлению экспериментов. К началу перестройки в Прибалтике аккумулировался огромный инновационный потенциал.
Впрочем, существуют и более глубокие факторы, объединяющие эти народы в особое этнокультурное сообщество. То, что их роднит, связано, главным образом, с историческими судьбами последних трех-четырех веков. Это обычная участь региона, расположенного или между большими государствами, или на границе цивилизаций. Население таких территорий обладает определенным набором тех качеств, которые необходимы в первую очередь для выживания. В числе этих свойств много тех, что заметно отличают их от русских. Они менее открыты, и, соответственно, не так душевны и откровенны, в их поступках доминирует не эмоциональное, а рациональное начало, не размашистость, а сдержанность, осторожность. Общинность и соборность здесь явно уступают индивидуалитету. Но, помимо дисциплинированности, бережливости и аккуратности, внимания к деталям, мелочам, главное, что отличает их от русских - они не так политически доверчивы и наивны. Трудно вообразить себе здесь даже самого "темного" крестьянина, который смог бы проголосовать на выборах в парламент своей страны за ту или иную партию только потому, что ее усиленно навязывали в средствах массовой информации. Здоровый скептицизм, который даже не всегда присущ индивидуальному сознанию высокообразованного русского интеллигента, составляет важнейший элемент массового сознания всех слоев и социальных групп
стр. 30
народов Балтии. Качество, без которого невозможно сохранение любой популяции, а уж тем более немногочисленной.
Общим объединяющим свойством народов Балтии является также их глубокое уважение к знанию, культуре, образованию. Интеллигенция всегда пользовалась здесь огромным уважением. Почтительное и бережное отношение к образованным соотечественникам резко отличает эти народы от россиян.
Но наиболее важным психологическим свойством, выделившим балтийские народы из других народов СССР, является преобладание в их менталитете западноевропейских ценностей. Воздействие феодального права и этики Средневековой Европы, привитой немецкими завоевателями за семь веков их владычества, резко отличало народы этих трех республик от других народов СССР, в том числе и от русского. Это различие проявляется во многом, но прежде всего в отношении к таким ценностям как законопослушность, договоренность, обязательство. В общей системе ценностей этих народов они являются базовыми. Другими словами, уважение к закону, к договору, к официальному документу у представителей этих народов заложено в генах. Эти качества были эффективно использованы большевиками во время гражданской войны. У руководителей советского правительства не было более надежных воинских подразделений, чем латышские. Многие отечественные и зарубежные историки считают, что без "красных латышских стрелков" большевики не смогли бы удержать власть. Представители балтийских народов иногда становились жертвами собственной педантичной аккуратности в выполнении своих обязанностей. Так, по рассказам бывших узников сталинских лагерей, латыши и эстонцы, в отличие от своих солагерников были излишне добросовестны. На предложение товарищей по несчастью сделать "перекур", пока нет надзирателя ("вертухая"), ответ обычно был один: а как же норма? Норму они выполняли почти всегда, но зато значительно чаще других обитателей ГУЛАГа погибали там от истощения.
Именно это качество, наряду с организованностью и высокими требованиями к быту, создавало этим народам репутацию "советских европейцев" в глазах остального населения Советского Союза. А они со своей стороны воспринимали представителей других национальностей, в том числе и русских, как людей часто "необязательных", "незаконопослушных".
Общим является и то, что национальные психологии народов Балтии - это психологии малых народов. В отношениях между людьми это часто порождает недоразумения, конфликты. Так, в ответ на раздававшиеся в годы перестройки упреки балтийских народов, обращенные к русским по поводу сталинских репрессий 1940 и послевоенных лет, выдвигался следующий аргумент: ваши жалобы неосновательны, ибо у нас в России было уничтожено населения неизмеримо больше, чем в странах Балтии. Подобная логика утешения убедительно иллюстрирует различие представлений большого и малого народов. Что кажется кощунственным и чудовищным малому народу, большой в лице своих руководителей использует в качестве удачно найденного и неопровержимого довода.
Точно так же воспринимались наивные заверения высших русских партийных функционеров в Балтии во время демократических преобразований, что они обязательно выучили бы местный язык, если бы знали, что все так серьезно обернется. То, что для русского высокопоставленного чиновника (а это высказывание принадлежит одному из секретарей райкома партии Таллинна) является формой запоздалого, но искреннего извинения, представителю малой нации кажется циничным и оскорбительным.
Для представителей малых этносов характерны различные механизмы самозащиты популяции, в том числе и более глубокая национальная самоидентификация, чем у представителей больших народов. Коммунистическая идеология, направленная на реализацию тезиса о конечном слиянии наций и народов в одну единую "историческую общность", наиболее разрушительно прошлась по национальным традициям русского этноса. Это проявилось уже в самом начале демократических перемен в СССР. Удачно найденное назва-
стр. 31
ние этих процессов в Прибалтике - "поющая революция" - связано с тем, что митинги и демонстрации титульных народов больше походили на певческие праздники. Латыши, литовцы и эстонцы располагали огромным репертуаром своих национальных песен, тексты и мелодии которых с детства были глубоко усвоены каждым. Представители русской общины также пытались петь на своих митингах. Но быстро выяснялось, что своих национальных песен, кроме разве что "Катюши", у русских нет, а если и есть, то мало кто их помнит. Со стороны этот контраст производил сильное и тягостное впечатление. Возможно, это означало и то, что у русских было много коллективизма, но очень мало национальной солидарности. Так или иначе, но по уровню консолидированности титульные народы Балтии значительно превосходили русских.
Что же касается певческих праздников, которые регулярно проводились в этих республиках, то они оказались мощным сплачивающим и организующим фактором в последующих демократических процессах. Помимо красочного зрелища и общенародного праздника, они способствовали выработке навыков солидарного гражданского поведения. Участники, которых было от 25 до 40 тысяч - хоровые коллективы, представляющие все региональные, профессиональные и возрастные организации, заранее четко знали свои места на певческом поле, и поэтому размещение огромной массы людей занимало не более 15-20 минут. А 80-100 тысяч зрителей каким-то образом умудрялись в течение нескольких часов пребывания на довольно ограниченной территории, не повредить цветников и кустарников, не оставить после себя мусора, не создать трудностей для городского транспорта, не говоря уже о каких-то случаях даже самого мелкого хулиганства. Но главное заключалось в содержательной части праздника. Представители идеологических отделов ЦК КПСС и ЦК компартий республик, инспектирующие все эти мероприятия, внимательно следили за репертуаром, и удовлетворенные тем, что исполнялись песни, прославляющие Ленина, партию, коммунизм, советскую власть и все прочее, что требовал тогдашний партийный ритуал, менее бдительно относились к последующему репертуару. А вот там уже были песни о своей стране, о народе, который веками жил на этой земле, о его непростой судьбе, о его самобытности и уважении к себе, к своим традициям и любви к собственной земле и т.д., что, собственно, и составляло наиболее ценную часть певческого праздника, и что эмоционально воздействовало на всех, поднимая национальное самосознание. Таким образом, певческие праздники в странах Балтии, помимо того, что они были грандиозными культурными мероприятиями, что вызывало большое удовлетворение партийных органов, были еще и отличной школой гражданской социализации населения, что проходило мимо внимания партийных функционеров.
Общие проблемы выживания в условиях постоянных изменений политической конфигурации в этой части Европы, общие задачи сопротивления более могущественным захватчикам (шведам, датчанам, полякам, немцам, русским) определенным образом сплотили эти народы, заставили их руководителей действовать в экстремальных ситуациях сообща. Что и было в полной мере продемонстрировано в период движения за суверенитет сначала экономический, а затем и политический в конце 1980-х - начале 1990-х годов.
В качестве примера можно напомнить итоги исторического голосования осенью 1989 г. на II Съезде народных депутатов СССР по вопросу о 6-й статье Конституции СССР, утверждающей монополию коммунистической партии на власть, и отвергающей даже само понятие какого-либо оппонента. Среди участвовавших в поименном голосовании из 37 членов литовской делегации за отмену этой статьи голосовало 36 человек, т.е. 97,3%, в эстонской делегации 32 из 36 (88,9%), в латвийской 32 из 40 (80%). Далее следовали Армения - 20 из 33 (60,8%), Россия - 319 из 588 (54,2%), Грузия - 34 из 63 (54%), Белоруссия - 28 из 55 (50,1%), Молдавия - 16 из 34 (47,1%), Украина 73 из 164(44,5%), Киргизия- 11 из 40 (27,5%), Казахстан- 12 из 70 (17,1%),
стр. 32
Азербайджан - 5 из 46 (10,7%), Таджикистан - 4 из 41(9,8%), Туркменистан - 3 из 33 (9,1%) и Узбекистан - 1 из 77 (1,3%) 4 . Приведенные цифры наглядно отражают территориальное распределение демократического потенциала советского государства. По существу, так выглядела карта политической зрелости (или гражданского самосознания) населения Советского Союза накануне его распада. Вот почему Съезды народных депутатов сыграли роль своеобразного катализатора в развитии сепаратистских настроений. Делегаты от прибалтийских республик, для которых представление об азиатской части страны было в известной мере книжным, абстрактным, теперь смогли увидеть ее во всей суровой реальности.
В составе российской делегации против отмены статьи голосовали делегаты от центральных черноземных областей. Нижнего Поволжья, то есть тех самых областей, которые спустя несколько лет образуют так называемый "красный пояс" в новой демократической России. Здесь же необходимо подчеркнуть, что решающей в исходе голосования, отменившего пресловутую 6-ю статью Конституции СССР, оказалась позиция именно российской делегации. Будучи самой многочисленной, она по существу и обеспечила юридическое оформление конца тоталитарного режима. Но для массового сознания советских людей этот факт отошел на второй план, он не сохранился в их исторической памяти. Его затмил другой, более яркий и запоминающийся. Это - сплоченное и парламентски грамотное поведение делегатов Прибалтики.
В деятельности на Съездах полностью проявился их национальный менталитет. Комплектование делегаций было продумано со всей тщательностью. При их формировании исходили из того, что, будучи одними из самых малочисленных делегаций, прибалты не будут иметь возможность часто выступать на пленарных заседаниях. Поэтому основной акцент для них должен быть сделан на работу в комитетах и комиссиях. Учитывая это, в состав делегации были подобраны те, которые по своим профессиональным, деловым и человеческим качествам могли бы там эффективно работать. Особое внимание обращалось на общую культуру, ораторские способности, контактность, умение убеждать, внешние данные.
Вместе с народными депутатами от Москвы и Ленинграда прибалтийские парламентарии на заседаниях, транслировавшихся по телевидению на всю страну, задавали тон. Они активно проявляли себя и в работе межрегиональной депутатской группы - первой демократической парламентской оппозиции в СССР. Эстонский академик В. Пальм вошел в состав руководящего органа этого объединения.
Активная парламентская деятельность депутатов из стран Балтии, а, главное, солидарность населения трех прибалтийских республик, создали в общественном мнении распространенный и устойчивый миф о них как главных виновниках распада Советского Союза. Этот миф лег на почву общественного признания некоторой искусственности этих республик в составе Союза, ощущения их определенной чужеродности в большой и многонациональной социалистической семье. Но, что самое главное, этот миф оказался мощным отрицательным фоном, на котором российскими чиновниками осуществлялась практика отношений с Прибалтийскими республиками все последующие годы после распада СССР. Но, как известно, общественные предрассудки всегда служили оправданием неэффективных действий политиков. Массовые протестные демонстрации в Советском Союзе начались отнюдь не в Прибалтике. И требования политической независимости, то есть выхода из состава СССР, в Прибалтике не выдвигались, (они появились гораздо позже, как результат многократного превышения критической массы ошибок тогдашнего союзного руководства) 5 . А были в условиях углубляющегося экономического кризиса вполне оправданные требования децентрализации народнохозяйственного управления. Предложения о внедрении республиканского хозрасчета, то есть элементов рыночной экономики, исходили из, ставшего тогда уже для всех абсолютно очевидным, тупика жесткого централизован -
стр. 33
ного планирования и регламентирования, эти требования вытекали из самой логики эволюционного развития государства. Командная система организации и управления народным хозяйством полностью выработала свой ресурс и стала гигантским тормозом развития экономики. В условиях федеративного государства выход был абсолютно однозначен: децентрализовать управление, делегировать часть полномочий на места, что было важнейшим и необходимым условием сохранения страны (а ведь именно это, в конце концов, и было сделано в России в 1992 г.). Осознание того, что никакого другого варианта сохранения Союза нет, было характерно не только для мыслящей части общества, но и для самых широких масс. Эти настроения решительных перемен тогда доминировали в обществе.
По инициативе Прибалтийских республик в ноябре 1988 г. в Верховном Совете СССР была создана комиссия по распределению прав и полномочий между Центром и республиками ("комиссия Таразевича" 6 ), в которой и была высказана идея нового союзного договора 7 . Настойчивость делегатов Балтии в необходимости подписания такого договора имела под собой юридически безупречное основание: эти республики не подписывали в 1922 г. декларацию о создании СССР, а факт их инкорпорации к тому времени был уже официально признан союзным руководством.
Таким образом, к началу 1989 г. в СССР сложилась необычайно благоприятная социально-политическая ситуация и для перехода к рынку, и для развития государственного федерализма. Подписание нового Союзного Договора, на чем настаивали тогда республики Прибалтики, позволило бы не только перейти к осуществлению назревших политических и экономических реформ, но и сохранить единое государство.
В общественном сознании советских людей, в том числе и народов Балтии, в то время господствовала убежденность в политической мощи Союза ССР, в несокрушимости великого государства. Конечно же, в массовом сознании балтийских народов, а тем более, национал-радикальных политиков, всегда присутствовала мечта о национальной независимости, но они понимали, что это было слишком далеко от реальности. Подобные национальные чаяния - распространенное явление у малых народов.
Практическая реализация мечты прибалтийских народов начала вырисовываться лишь через год, к середине 1990 г., когда стали уж совсем очевидными многочисленные и стратегические, и тактические, и оперативные провалы советского руководства в проведении как внешней, так и внутренней политики, когда в полной мере обнаружилась его полная некомпетентность, постоянное и катастрофическое отставание от развивающихся процессов 8 . Позже, спустя много лет, в научной литературе и публицистике станут появляться многочисленные материалы о том, что страна была обречена, что ее невозможно было реформировать, распад был предопределен и т.д., и т.п. Но все эти объяснения были сделаны постфактум, вдогонку произошедшим событиям. В подобного рода рассуждениях завораживающую роль играет свойственное человеческой природе гипнотическое давление факта уже свершившегося события. Что детерминируется по незамысловатой, но по- своему очень убедительной схеме - если это случилось, то, следовательно, и должно было случиться. Кроме того, по прошествии нескольких лет любое событие покрывается патиной времени, постепенно окостеневая в исторической памяти людей, еще больше усиливая в общественном сознании эффект своей неотвратимости. А уж через десять- пятнадцать лет трудно даже представить, что могло быть иначе.
Но тогда, в начале 1989 г. в СССР никто, включая даже самых авторитетных и непримиримых критиков советского режима и в самом Союзе, и за его пределами, и предположить не мог, что система может рухнуть в одночасье. Если история как поступательный процесс действительно не знает сослагательного наклонения, то изучающий ее обществовед должен при анализе конкретной исторической ситуации рассматривать все возможные варианты развития событий, оценивать вероятность того или иного сценария
стр. 34
социально-политической драмы и сознавать, что в истории не обязательно осуществляются лишь более вероятные альтернативы. Что и произошло, например, в 1917 году.
Никакой фатальной предопределенности развала СССР не было (если и было что-то фатальное, то это профессиональные качества руководителей страны). Признание такой предопределенности означает, по существу, полное отрицание какой-либо роли личности в истории, что, разумеется, является абсурдом. Союзное руководство, начиная с 1987 г. постоянно отставало от стремительно развивающихся социально-политических процессов, плелось в хвосте событий, упускало инициативу. Стиль его работы в три-четыре года, предшествующих распаду СССР - это выжидательное бездействие. Даже ближайший соратник М.С. Горбачева, главный идеолог перестройки, А.Н. Яковлев спустя несколько месяцев после распада СССР с горечью признал: "К сожалению, М.С. Горбачев не занял в этой борьбе определенной позиции. Он балансировал... Это сыграло печальную роль" 9 .
Создающее логический комфорт убеждение в том, что колесо истории двигается в полном соответствии с общественными законами и закономерностями, не что иное, как наследие примитивно понятого марксизма-ленинизма в массовом сознании. Как показал XX век, колесо истории больше "виляет" из стороны в сторону, останавливается и катит назад, что еще раз убеждает нас, что общественная жизнь неизмеримо богаче любой созданной людьми теории.
Объективно существовали различные направления развития событий. И одна из самых реальных возможностей эффективно воспрепятствовать центробежным тенденциям заключалась в скорейшем подписании нового Союзного Договора. Но это нужно было сделать в конце 1988 - начале 1989 гг., но никак не позже мая 1989 г., далее наступал политический цейтнот. В конце мая ситуация была уже не столь благоприятной, так как началась работа Съезда народных депутатов с полной телетрансляцией, что очень сильно изменило настроение в стране, и особенно, в республиках Прибалтики. Тем не менее, один из лидеров эстонского "Народного фронта", упоминавшийся выше академик В. Пальм даже 15 июня 1989 г. в печатном органе "Народного фронта" - газете "Тартуский курьер" в статье "К единству многообразия" аргументировал необходимость сохранения Союза, но при этом считал, что "для того, чтобы сохранить СССР, он должен быть реорганизован".
Какие же очевидные выгоды вытекали из этого Договора?
Во-первых, поставив свою подпись под этим документом, руководители республик тем самым легитимировали бы свое нахождение в составе Советского Союза. Что автоматически повлекло бы за собой изменение позиций Запада, никогда не признававшего законным включение их в состав СССР в 1940 году. Так был бы закрыт самый болевой, самый уязвимый вопрос государственного устройства СССР.
Во-вторых, ведь это была инициатива республик Прибалтики. Они его нам сами предлагали. Это был "их Договор", что было и для тогдашнего политического руководства Прибалтийских республик, и для Центра выигрышным тактическим моментом.
В-третьих, подписав такой документ и передав вопросы хозяйственной сферы, культуры и образования, в ведение республик (то есть то, на чем и настаивали представители Прибалтийских республик в комиссии Таразевича), союзное руководство сняло бы напряжение внутри этих республик, выбило бы козыри из рук местных национал-экстремистов, резко снизило бы "давление улицы". Тезис "Мы накормим и вас, и вашу армию, только не мешайте нам хозяйствовать!" был в то время одним из самых популярных в балтийских республиках. Ведь набившие оскомину анекдотические примеры жесткого и мелочного планирования и регламентирования, вроде распоряжения министра мясной и молочной промышленности СССР (теперь это кажется совершенно невероятным, но было даже и такое министерство, да еще к тому же общесоюзное) "Об ассортименте сливок, производимых в Эс-
стр. 35
тонии, и установлении нормативов содержании в них жиров", переполняли даже страницы центральных партийных газет. Этим государственным актом Москва запрещала Эстонии производить сливки жирностью свыше 25%, что лишало возможности население готовить традиционное здесь лакомство - взбитые сливки (для этого требовались 35%-ые). Именно такие политические курьезы способны, если пользоваться революционной терминологией, "вызвать негодование масс" 10 .
В-четвертых, появилась бы реальная возможность оправдать ожидания населения и начать, наконец, практически, а не на словах (за три с половиной года люди уже устали от бесконечных разговоров о реформе), осуществление назревших хозяйственных реформ, причем в наиболее подготовленном для этой цели регионе страны.
Тогдашние руководители Союза эту возможность не использовали. Они или не владели достоверной и полной информацией о происходящих в стране социальных процессах, или попросту оказались политически несостоятельными. Отказ же от заключения Договора резко обострил социальную ситуацию в Прибалтийских республиках, усилил позиции и высоко вознес авторитет ультранационалистических политиков и экстремистов, и в итоге спровоцировал взрыв сепаратистских устремлений. Отказ от Договора, по существу, перечеркнул возможность компромисса между Центром и республиками, что во многом и предопределило судьбу Союза. Возник непомерно большой, трагический разрыв между макро- и микросредой, между политической верхушкой (Центром) и населением республик, что актуализировало их единственную в этих условиях солидарность - этническую и придало ей огромную силу 11 .
При этом Центр всячески углублял этот разрыв. Так, в конце августа 1989 г. в центральных газетах было опубликовано Заявление ЦК КПСС "О положении в республиках Советской Прибалтики", выдержанное в стиле и фразеологии времен застоя, в котором негативные оценки были выданы всем политическим силам Прибалтики скопом, без различия: и правительствам, и партийному руководству трех республик, и лидерам народных движений, и общественным организациям самого различного толка 12 .
Этот документ, подготовленный в Москве без какого-либо согласования с республиканскими партийными руководителями, воспринятый демократической частью советского общества как рецидив сталинизма, вызвал всеобщее возмущение в Прибалтике. Даже сам Горбачев признает, что это постановление "привело к результатам, противоположным задуманному" и приводит слова В. Вяляса, первого секретаря ЦК КП Эстонии, который в телефонном разговоре заявил, что эстонцы весьма болезненно восприняли тональность документа, многие в знак протеста стали сдавать партбилеты. "В Эстонии, - сказал он - за исключением экстремистов никогда не ставился вопрос о выходе из Союза" 13 .
Партийные руководители республик Прибалтики в отличие от союзного руководства находились в очень деликатной политической ситуации и прекрасно понимали, что они обречены, если не сумеют подтвердить свой национальный характер. Но Центр, видимо, плохо представлял ситуацию в Прибалтике и ее динамику, а также расстановку сил на политической арене этих республик. Вместо того, чтобы использовать авторитет и интеллектуальный потенциал партийных руководителей республик Прибалтики, особенно таких как В. Вяляс и А. Бразаускас, Центр своими неумелыми заявлениями, действиями и бездействием не только создавал им препятствия в борьбе с национал-радикалами - партией консерваторов во главе с В. Ландсбергисом, но по существу дискредитировал их в глазах населения. Уже к концу 1989 г. Ландсбергис по своему влиянию на массы обошел Бразаускаса, и к власти в Литве фактически пришел "Саюдис", который на выборах в Верховный Совет Литовской ССР в марте 1990 г. получил решающее большинство. А ночью 11 марта депутаты приняли акт о выходе Литвы из состава СССР 14 .
стр. 36
Месяц спустя газета Народного фронта Эстонии "Тартуский курьер" оценивая это событие писала: "Был ли путь отделения от СССР единственно возможным путем развития событий и был ли основным виновником движения по такому пути прибалтийский радикализм? Думается, что нет. Важную роль здесь сыграл устойчивый консерватизм центральной бюрократии и ряда других ориентирующихся на нее сил. Именно эти силы по существу и потопили ту самую идею "обновленной" федерации, за которую они сегодня выступают" 15 .
Таким образом, парадокс заключается в том, что, вопреки сложившимся в общественном сознании представлениям, именно Прибалтийские республики предлагали реальный способ сохранения Союза, а центральная власть, наоборот, сделала все, чтобы его разрушить. Только спустя два с половиной года руководители Союза осознали, наконец, свою ошибку и попытались ее исправить, выразив горячее желание подписать новый Договор, но было уже слишком поздно. В стране к тому времени кардинально изменилась обстановка, в общественном сознании произошли качественные перемены, и, кроме того, уже успела оформиться и созреть новая, более активная политическая верхушка, агрессивно претендующая на власть. Впоследствии известный эстонский экономист, один из лидеров Народного Фронта Эстонии, М. Бронштейн написал, что "никакая сила не развалила бы Советский Союз, если бы этого не захотела российская элита" 16 .
Понимание того, что время договориться ими упущено, привело руководителей Союза к совершению еще более грубых ошибок. Они прибегли к примитивному силовому давлению- 13 января 1991 г. в столицу Литвы г. Вильнюс были введены войска. Причем танки направили в самую провинциальную и самую удаленную от штаба Прибалтийского военного округа столицу республики, имеющей к тому же наименьший удельный вес промышленных рабочих, наименьшую долю русского населения, и, наконец, народ которой отличается от других народов Балтии наибольшей пассионарностью.
Руководители Союза, видимо, даже не подозревали о существовании особенностей характера народа, идущих от его национального темперамента. В исторической памяти литовцев сохранились также события, связанные с польским восстанием против царизма в 1863 г. и имена его руководителей - К. Калиновского и А. Мацкявичуса. Литовцы к тому же в силу и географической близости и своего менталитета глубже других усвоили идеи и практику польской "Солидарности". Кроме того, в Литве, как и в Польше, авторитет католической церкви, в отличие от маловлиятельной лютеранской у соседей, всегда являлся постоянным катализатором антикоммунистических настроений. Политический резонанс, вызванный событиями 13 января 1991 г., еще больше накалил обстановку, а, главное, снизил до критического уровня и без того невысокий авторитет союзного руководства 17 . Теперь все, что исходило из Центра, вызывало немедленное и повсеместное неприятие во всех социальных слоях населения Союза.
Демократически настроенная часть общества в вильнюсских событиях почувствовала угрозу начатым преобразованиям, танки на улицах Вильнюса были восприняты как предупреждение о грядущей диктатуре, как репетиция возможного переворота в Москве. Лозунг "За нашу и вашу свободу!", возникший еще в 60-х годах XIX в. во времена польских событий и поддержанный русскими интеллигентами, оказался снова востребованным. Реакция российской общественности на вильнюсские события оказалась для власти совершенно неожиданной.
В свою очередь, более консервативная его часть усмотрела в вильнюсских событиях еще одно свидетельство неспособности руководителей государства управлять ситуацией. И те, и другие окончательно убедились при этом в слабости, беспомощности власти. Последнее явилось и причиной, и поводом для августовского путча, воспользовавшись которым Латвия и Эстония, так же как и Украина, объявили о выходе из состава СССР.
стр. 37
Справедливости ради, необходимо подчеркнуть следующий важный момент. Русские, будучи доминирующим народом Союза, нигде не чувствовали себя национально ущемленными. И наиболее ярко проявилось это в голосовании русского населения по вопросу о независимости тех бывших республик, которые считались благополучнее России. А в Советском Союзе по уровню потребления Российскую Федерацию опережали почти все союзные республики, за исключением двух среднеазиатских.
Русское население Прибалтики (как и Украины) в подавляющем большинстве (70-75%) проголосовало за независимость от России, полагая, что выгоднее жить в комфортной Прибалтике (или сытой Украине), чем в бедной Российской Федерации. Подобный выбор немыслим для народа, остро ощущающего проблему своей национальной идентичности и готового идти на материальные жертвы из патриотических побуждений (например, голосование словаков, проживающих в Чехии). Для изменения взглядов этих русских потребовалось, чтобы они почувствовали себя национально ущемленными или просчитавшимися, и оказавшимися в более бедной стране (Крым, Украина). При этом значительно активнее других наших соотечественников за независимость республик Прибалтики голосовали именно те русские, которые имели там наименьший стаж проживания ("поздние мигранты").
Вот в такой социально-психологической атмосфере начался процесс межгосударственных отношений новой демократической России с независимыми странами Балтии. При этом в общественном сознании россиян к этому времени окончательно сформировалось, как уже указывалось, стабильное представление о странах Балтии как виновниках распада СССР (тем более что они и первыми вышли из него). А у руководителей России появилась, а затем стала постоянно усиливаться ревность к быстрым экономическим успехам соседей. Эти негативные чувства обострялись осознанием многочисленных просчетов, которые были допущены ими в торопливо и неквалифицированно проведенной процедуре признания новых государств. Указы о независимости Латвии и Эстонии были подписаны российским президентом 24 августа 1991 г., то есть менее чем через трое суток после путча. Спешка и крайний непрофессионализм привели к острейшим проблемам и с выводом войск, и с демаркацией границ, и со многими другими. А главное - с гражданским статусом русского населения.
Примечания
1. Такой же тактики придерживается Литва и в отношениях с Евросоюзом. В отличие от Латвии и Эстонии, подчеркивающих свои успехи в социально-экономическом развитии, Литва их преуменьшает, за что уже получает замечания от чиновников ЕС.
2. В том числе и территориальных. В результате подписания секретных протоколов "пакта Риббентропа-Молотова" в 1939 г. Литва получила более 30% своей территории. 10 октября 1939 г. Литва получает принадлежавший Польше г. Вильно и Виленский край. 5 августа 1940 г. Верховный Совет СССР принимает закон о передаче Литовской ССР нескольких районов Белорусской ССР. 10 января 1941 г. СССР выкупает у Германии и передает Литовской ССР Сувалкский выступ. В январе 1945 г. по решению Верховного Главнокомандования освобожденный немецкий порт Мемель (Клайпеда) был передан под административное управление Литвы.
3. Baltic Media in Transition. Tartu University Press. 2002, p. 279.
4. Стенограммы заседаний II Съезда народных депутатов СССР. Т. 3. М. 1989, с. 49.
5. Даже наиболее радикальное в Прибалтике движение за перестройку в Литве "Саюдис", созданное 23 октября 1988 г., не ставило этот вопрос. Это признает и сам М.С. Горбачев. (См. ГОРБАЧЕВ М.С. Жизнь и реформы. Кн. 1. М. 1995, с. 509.)
6. Председатель Президиума Верховного Совета Белорусской ССР Г.С. Таразевич - тогдашний Председатель Комиссии Совета Национальностей по национальной политике и межнациональным отношениям Верховного Совета СССР.
7. В октябре 1988 г. Верховный Совет Эстонской ССР принял несколько документов, вошедших в противоречие с Конституцией СССР, на что последовала соответствующая реакция
стр. 38
из Москвы. В этой связи среди депутатов Верховного Совета Эстонской ССР возникла идея нового Союзного Договора.
8. Спустя шесть лет М.С. Горбачев вынужден будет признать это в своих воспоминаниях (Жизнь и реформы. Кн. 1, раздел "Прибалтика и другие"): "Запоздалые разъяснения..." (с. 513); "Но ведь и с оппозицией надо взаимодействовать. Однако тянули с этим в расчете: может быть, сгинут, исчезнут как дурной сон?"; "Партия проморгала этот начальный этап" (с. 514); "Пауза была слишком велика"; "Наши не всегда удачные шаги и хроническое запаздывание осложняли обстановку" (с. 517); "Но недаром в народе говорят: "Дорого яичко ко Христову дню". При всей ценности принятых на Пленуме решений они сильно запоздали. Это была расплата за старые подходы, увлечения коллегиальностью, по большей части мнимой. Подготовку затянули, потеряли драгоценное время" (с. 518).
9. ЯКОВЛЕВ А.Н. Предисловие. Обвал. Послесловие. М. 1992, с. 151.
10. В передовой статье, опубликованной в N 5 за апрель 1989 г. газеты "Согласие" - печатном органе "Саюдиса" - К. Яскелявичус писал, что "необходимо во взаимоотношениях республик отказаться от сталинских взглядов на экономику СССР, на деле, а не на словах вернуться к ленинскому пониманию государственного устройства. Следует, наконец, осознать, что единство и сила СССР - в силе республик. Такая модель взаимоотношений является, на мой взгляд, единственной реальной альтернативой, позволяющей не только сохранить, но и упрочить политическую платформу государственного устройства СССР". Подобные же взгляды высказывал один из активистов Народного фронта Латвии экономист, профессор Латвийского университета Э. Зелгалвис месяц спустя, защищая тезис о необходимости в рамках Союза функционирования республиканской экономики. (Atmoda, N 21, 1989).
11. "Перестройка мало что сделала по организации и сплочению своей социальной базы. Более того, когда такие силы стали появляться самопроизвольно, они были встречены с недоверием, недовольством, как разрушители предначертанной сверху стратегии". - ЯКОВЛЕВ А.Н. Ук. соч., с. 159. Уже к концу лета 1989 г. по приглашению местных лидеров из Прибалтики стали приезжать для обмена опытом по созданию народных фронтов волонтеры в Баку и Тбилиси.
12. Правда, 27.VHL 1989.
13. ГОРБАЧЕВ М.С. Ук. соч. Кн. 1, с. 517.
14. Разумеется, в тот момент во многом это был демонстративный жест. В своих воспоминаниях Горбачев пишет, что уже 4 мая 1990 г. литовские руководители выразили готовность начать переговоры с Центром, а Декларация независимости Литвы могла, по их мнению, рассматриваться Союзом как акт в значительной степени символический. Было подчеркнуто, что Литва не будет возражать против интерпретации этого акта, согласно которой речь идет о статусе республики как "ассоциированного члена обновленного Союза ССР". ГОРБАЧЕВ М.С. Ук. соч. Кн. 1, с. 524.
15. Тартуский курьер, N 2 (9). IV. 1990, с. 6.
16. Молодежь Эстонии, 9. 1. 2002, с. 9.
17. Союзное руководство 13 января 1991 г. сделало Ландсбергиса на несколько лет самым популярным политиком Литвы. Даже Горбачев, описывая январские события в Вильнюсе признал, что "теперь Ландсбергис в глазах литовцев будет выглядеть героем". ГОРБАЧЕВ М.С. Ук. соч. Кн. 1, с. 507.
New publications: |
Popular with readers: |
News from other countries: |
Editorial Contacts | |
About · News · For Advertisers |
Digital Library of Estonia ® All rights reserved.
2014-2024, LIBRARY.EE is a part of Libmonster, international library network (open map) Keeping the heritage of Estonia |