М.: Институт востоковедения РАН, 2011, 496 с.

(История стран Востока. XX век)

Издаваемая Институтом востоковедения серия "История стран Востока. XX век" пополнилась не просто хорошей, а, я бы сказал, превосходной книгой Ю. О. Левтоновой "История Филиппин. XX век".

XX век в истории этой страны четко обозначен: 1901 г. - аннексия архипелага Соединенными Штатами Америки, 2000 г. - начало 2001 г. - острый кризис власти и смена президентов. Другие страны Юго-Восточной Азии такой точностью (до года!) прихода XX в. и расставания с ним похвастаться не могут. Филиппины вообще уникальная страна в регионе: она - христианская, первая, ставшая колонией, пережившая еще в конце XIX в. антиколониальную революцию (в большинстве стран ЮВА это случилось лишь после Второй мировой войны).

Отмечу несколько кардинальных особенностей монографии. Во-первых, это - результат многолетнего исследования Ю. О. Левтоновой филиппинской истории и современности. Автор творчески осмыслила и использовала труды как отечественных, так и филиппинских, и западных ученых, а также собственные наблюдения и беседы с филиппинскими и американскими исследователями, публицистами и политиками во время посещений Филиппин и США. На протяжении всей книги (особенно в главах, посвященных истории Филиппин после 1945 г.) автор соглашается или полемизирует с отечественными и зарубежными исследователями, последовательно проводя свою точку зрения, что делает изложение и выводы монографии весьма убедительными и обоснованными. В результате создан глубоко фундированный, в высшей степени самостоятельный труд, который можно смело поставить в первый ряд современной мировой филиппинистики. Во-вторых, автору удалось показать (и, естественно, понять) глубокую связь событий XX в. с предыдущей историей Филиппин, в частности на примерах особенностей филиппинской элиты и анализа факторов культурно-исторического и социопсихологического характера. В-третьих, история страны в книге - живая, с персонажами, почти на всех страницах увлекательная. Читателям этой книги настоятельно советую не полениться и почитать (именно почитать, а не посмотреть) примечания к главам, в которых содержится уйма интереснейших сведений о политической и экономической истории, персоналиях, эпизодах.

Структура монографии продумана четко и заостряет внимание на ключевых проблемах истории Филиппин. Характеризуя вводные главы монографии, Ю. О. Левтонова пишет: "Их назначение проследить "связь времен", привлечь внимание к тем вехам доколониальной и колониальной истории Филиппин до XX в., событиям, сюжетам и процессам, без которых невозможно понимание и осмысление дальнейшего, уже в XX в., хода филиппинской истории" (с. 7). Обращаясь к доколониальной истории архипелага (глава I "Исторические истоки"), автор выделила два сюжета, связанных с последующим развитием страны. Первый сюжет - китайско-филиппинские связи, расцвет которых приходился на XIII - первую половину XIV в., и последующее развитие хозяйственно-культурных контактов с Китаем. Правда, не вполне понятно, почему Ю. О. Левтонова считает китайские морские экспедиции под руководством Чжэн Хэ пиратскими набегами (с. 17)? Это были демонстрация величия Китая, а также стремление расширить внешнюю торговлю, поскольку последняя по материковым караванным путям в первой трети XV в. значительно сократилась. И еще одно (небольшое) замечание к "китайскому" сюжету: чиновника, написавшего книгу о торговых связях средневекового Китая со странами Южных морей, звали не Чао Ю-куа (с. 15), а Чжао Жугуа. Второй сюжет - особенности развития южных районов Филиппин, где в XIV-XV вв. утвердился ислам, что в значительной мере определило специфи-

ку островов Суду и Юго-Западного Минданао и положило начало существующему до сей поры противостоянию Север-Юг на Филиппинах.

Ясно и кратко написаны разделы о социально-экономическом и политическом строе доколониальных Филиппин, характере общин-балангаев (барангаев), структуре филиппинского общества, культуре и религии. Единственное сомнение: не преувеличен ли уровень развития доколониальных Филиппин? Были ли даже на Сулу и Минданао, куда пришла мировая религия (население остальных островов придерживалось анимистических верований), "относительно централизованные феодальные и полуфеодальные княжества" (с. 29)? Может быть, филиппинское общество доколониальной эпохи не вышло на государственный уровень, в лучшем случае в некоторых областях (Себу, район Манилы, Юг) дойдя до стадии протогосударственной, или политийной? И тогда трудно говорить о существовании частной земельной собственности феодального характера (с. 24, 35 - 36).

Анализируя наследие иберийского культурно-исторического 300-летнего колониального периода (глава II ""Pax Hispanica" на Филиппинах (вторая половина XVI - конец XIX в."), Ю. О. Левтонова замечает, что оно "проявилось в процессах эволюции филиппинского общества при формировании нового типа цивилизации, оказав влияние через развитие социальной и политической культуры на создание определенных стереотипов взаимодействия традиционного и современного" (с. 38). Важнейшим элементом этого наследия стала местная элита, формирование и эволюция которой являются одним из ключевых сюжетов этой главы. Основой элиты - опоры колониального режима - стала общинная верхушка (принсипалия, или касики), превращенная в низовое звено местного управления. Филиппинская аристократическая верхушка трансформировалась в чиновничье-бюрократический слой, на уровне которого и "происходило тесное взаимодействие внедряемой испанской административной культуры и традиционных стереотипов социального поведения" (с. 44).

Процесс испанизации филиппинского общества рассмотрен автором с точки зрения культурного синтеза, в чем огромную роль сыграла христианизация, вызвавшая кардинальные перемены в духовном мире местного населения. Под этим углом зрения рассмотрены и другие явления культуры, образования и искусства. При анализе истории Филиппин на различных ее этапах автор постоянно обращается к культурным феноменам, не ограничиваясь лишь политическими или экономическими сюжетами.

В XIX в., делает вывод Ю. О. Левтонова, постепенно выявляется "главный вектор эволюции колониального общества - к национальной консолидации и формированию новой общефилиппинской элиты" (с. 65). Другим ключевым сюжетом филиппинской истории стала антиколониальная революция 1896 - 1898 гг., оказавшая глубокое воздействие на массовое сознание филиппинцев в XX в. и продолжавшая его оказывать в XXI в. Это сказалось и на влиянии идей и идеалов Революции на общественную мысль, и на программах политических партий и организаций, и на колониальной политике США, определявшейся с учетом только что отгремевшей Революции.

Историю собственно XX в. в монографии открывает глава III "История Филиппин в первой половине XX века (1901 - 1941)", в центре которой две неразрывно связанные проблемы: американизация и модернизация колониального общества и ответ на них самого этого общества. Ю. О. Левтонова отмечает, что с самого начала США следовали двуединому курсу американизации и филиппинизации. Первое означало приобщение филиппинцев "к системе американских социальных, культурных, духовных ценностей, образу жизни" (с. 109). Центральное место заняла политика в области просвещения: секуляризация, внедрение английского языка, бесплатное обучение в государственных начальных и средних школах, открытие в Маниле (1908 г.) государственного Университета Филиппин, стипендии филиппинцам для обучения в США. Филиппинизация выразилась в создании Филиппинской гражданской службы, в которой уже с 1904 г. чиновники-филиппинцы стали численно превосходить чиновников-американцев. Аппарат пополнялся выходцами из более широких и разнородных социальных групп, однако и Ю. О. Левтонова делает на этом упор "высший слой местной бюрократии целиком формировался из филиппинских элитных групп, хранивших унаследованные от периода испанского колониализма традиции административной культуры касикизма" (с. 113). Самой же важной частью филиппинизации стала политическая модернизация - создание либеральной формы "колониальной демократии": практика выборов, институт политических партий, принцип разделения властей. Ответ филиппинской элиты проявлялся в ее готовности сотрудничать с колониальными властями,

одновременно используя новые политические институты для давления на метрополию с целью получения все больших уступок.

Происходили определенные перемены в социальной структуре Филиппин, хотя положение в аграрном секторе, где было занято до 80% самодеятельного населения (1918 г.), оставалось практически неизменным: там господствовал лендлордизм, опиравшийся "на архаичную систему патерналистских связей между помещиками и крестьянами" (с. 127). Сложился блок крупных землевладельцев и связанных с ними предпринимателей-торговцев, выполнявших компрадорские функции.

В главе получили хорошее освещение радикально-националистические движения и организации. К числу самых удачных страниц монографии отнесу раздел о режиме автономии (1935 - 1941) и о президенте автономных Филиппин Мануэле Кесоне, лидере Партии националистов. В описании автора Кесон предстает харизматической личностью, в которой уживались прагматизм и традиционализм, авторитаризм и популизм. Именно с ним связываются в монографии истоки авторитарно-диктаторских тенденций в политической жизни страны (с. 142 - 143). Глава наполнена портретами и других персонажей политической жизни Филиппин того периода.

Небольшая, четко выстроенная, не повторяющая работ предшественников глава IV "Филиппины в годы Второй мировой войны" повествует о периоде японской оккупации Филиппин. На мой взгляд, безусловно, заслуживают внимания, по меньшей мере, три, казалось бы, неоднократно затронутых в литературе по истории ЮВА, но по-новому осмысленных и преподнесенных автором, сюжета.

Во-первых, это характер коллаборационизма на Филиппинах. Ю. О. Левтонова не ограничилась анализом этого явления в целом, но раскрыла его применительно к Филиппинам через фигуры тех политиков, которые пошли на сотрудничество с японцами. Помимо того что коллаборационизм на Филиппинах, как вообще в колониальных странах Востока, принципиально отличался от европейского, на Филиппинах, как представляется, руководство кесоновской Партии националистов заранее решило, кому уходить вместе с американцами, а кому оставаться, чтобы не терять рычагов управления, пусть и под контролем новых колонизаторов. В других странах ЮВА японцам пришлось иметь дело или с лидерами националистического движения левой направленности (Бирма, Индонезия), или с феодальными и чисто компрадорскими, полностью зависимыми от колониальной структуры деятелями (Малайя, Вьетнам, Камбоджа, Лаос).

Во-вторых, политика оккупационных властей в области образования и культуры. Ю. О. Левтонова отмечает, что японцы развернули кампанию по использованию японского и тагальского языков, стремясь вытеснить английский. Это привело к возрастанию употребления именно тагальского языка, ибо для внедрения чуждого населению и трудного для овладения японского, несмотря на все усилия оккупантов, сил и времени у них не хватило (с. 165 - 166)¹.

В-третьих, Движение сопротивления. Очень точно Ю. О. Левтонова подмечает связь между особенностями антияпонского движения на Филиппинах (отсутствие единства, чрезвычайная пестрота, раздробленность) с политико-культурными, социальными и историческими традициями. Воздавая должное различным организациям, ведшим вооруженную и пропагандистскую борьбу, в том числе и с участием американских военнослужащих, автор совершенно справедливо считает, что основную тяжесть борьбы несла и наиболее эффективно действовала руководимая коммунистами Народная антияпонская армия (Хукбалахап) в провинциях Центрального Лусона. На первый взгляд напрашиваются параллели с борьбой в Малайе, где также была создана партизанская армия (Антияпонская армия народов Малайи), руководимая коммунистами. Только Филиппины и Малайя оказались теми странами ЮВА, где развернулась серьезная вооруженная борьба с оккупантами. Но истоки и характер этой борьбы кардинально различались: если в Малайе в ней приняло участие практически только китайское население (точнее, та его часть, которая шла за китайской по своему составу Компартией Малайи, ориентировавшейся на коммунистов Китая и на их опыт вооруженного сопротивления), то на Филиппинах в тагальских районах Центрального Лусона "действия партизан нередко приобретали традиционную форму крестьянских движений, направленных не столько против оккупантов, сколько против местных помещиков" (с. 176), т.е. оказались связанными с традициями, восходящими к 1920 - 1930-м гг.

¹ Во многом сходная картина наблюдалась в Индонезии, где усилились позиции малайского (впоследствии - государственного индонезийского) языка, с той разницей, что в Индонезии этот процесс шел быстрее, тогда как на Филиппинах тагальский (язык о. Лусон) вплоть до сегодняшнего дня не может занять то положение, которое имеет язык индонезийский.

Мое единственное замечание к этой блестяще написанной главе. Автор пишет: "В истории Второй мировой войны битва за Манилу стоит в одном ряду с Варшавой, Сталинградом, Берлином" (с. 178). Непонятно, о чем здесь идет речь. Если о военной операции, то Сталинград и Берлин несопоставимы не только с периферийной Манилой, но и с Варшавой. Если же речь идет о разрушенных городах и жертвах мирного населения, то в СССР таких манил - десятки, а 10 тыс. погибших мирных жителей Манилы - это трагично, но едва ли сравнимо с масштабами утрат городов нашей страны в сражениях на советско-германском фронте или с участью Дрездена и Хиросимы.

Через главы V "Филиппины во второй половине XX века (1945 - 1965)", VI "Авторитарный режим Ф. Маркоса (1965 - 1986): подъем, стагнация, крах" и VII "Поставторитарное развитие Филиппин (1986 - 2000)" красной нитью проходит мысль автора о том, как страна двигалась от традиционной политической системы к авторитаризму, а затем, преодолев его (не без внешней поддержки), вновь погрузилась в неистребимую и возрождающуюся, как птица Феникс, эту самую систему.

Истоки этого филиппинского perpetuum mobile Ю. О. Левтонова усматривает в деколонизации (Филиппины получили из рук США независимость 4 июля 1946 г.), растянувшейся на годы, в ходе которой американцы сделали все, чтобы "восстановить господствующие позиции довоенной местной правящей верхушки" (с. 181). Действуя прямым насилием (роспуск Хукбалахап и преследование его бойцов - хуков) и "опекая" финансово и пропагандистски угодных им кандидатов в первые послевоенные президенты (М. Рохас, Э. Кирино), США построили деколонизацию на основе "особых отношений" "старшего" и "младшего" партнеров: военные базы, выгодное для американцев и филиппинских компрадоров соглашение о торговле, проамериканская внешняя политика. Но автор отходит от прежней оценки (как отечественных исследователей, так и филиппинских историков левонационалистического толка, равно как и американских радикалов) считать независимость страны чистой фикцией, а оценивает ее как "событие огромной исторической важности", даже если это был "только первый шаг на пути самостоятельного развития" (с. 187).

Для внутриполитического развития Филиппин в первые послевоенные годы центральным событием, как справедливо считает Ю. О. Левтонова, стала повстанческая борьба на Центральном Лусоне под руководством КПФ. При прочтении превосходно написанных страниц этого сюжета у меня возникло, правда, некоторое несогласие, с положением о "сталинских установках" на вооруженную борьбу во всех без исключения странах ЮВА (с. 189 - 190). Едва ли это так уж подходит к Филиппинам, и сама Ю. О. Левтонова пишет (думаю, вполне правильно), что борьба шла в районах, где господствовал лендлордизм, где существовал традиционный (еще со времен революции 1896 - 1898 гг.) крестьянский эгалитаристский экстремизм, т.е. "восстание на Лусоне с самого начала стало приобретать форму крестьянской войны" (с. 189), и искать в этих условиях "руку Москвы", как это делают американские авторы, - явная натяжка.

Если для периода 1946 - 1953 гг. автор в качестве ключевой проблемы рассматривает вооруженное восстание хуков (Армии освобождения страны), то при анализе 1954 - 1965 гг. она сосредоточивает внимание на политической системе, утвердившейся за 20 лет независимости, точнее, на тех ее чертах, которые и породили авторитарный режим Ф. Маркоса. Ю. О. Левтонова пишет: "Та либерально-демократическая модель, которая утвердилась на Филиппинах, представляла собой разновидность элитарной и так называемой олигархической демократии, когда при формальном сохранении атрибутов представительной системы реальная власть была сконцентрирована в руках социально замкнутого правящего блока" (с. 199). И филиппинская модель либеральной демократии (единственная в ЮВА) продемонстрировала безуспешность пересадки западных ценностей на местную почву.

Интересны разделы о социально-экономических переменах тех лет, в первую очередь о создании импортзамещающих отраслей и сбое модели импортзамещения, а также о кампании "Пилипино Муна" ("филиппинцы - прежде всего"), соединившей течения "экономического национализма" и "культурного национализма", объединявшиеся антиамериканизмом. Весьма уместно включение раздела о "филиппинском ренессансе" 1950 - 1960-х гг., основой которого стало подчас болезненное стремление деятелей литературы и искусства обрести национальную идентичность, подчеркнуть именно филиппинское начало в своем творчестве при отсутствии опоры на доколониальный цивилизационный пласт.

Предгрозовая атмосфера середины 1960-х гг. постепенно перерастает в структурный кризис. Это прекрасно описано и проанализировано Ю. О. Левтоновой. Она усматривает причину в

несоответствии филиппинской системы либеральной демократии потребностям общества, насущные проблемы которого оставались нерешенными. И как следствие - востребование сильного, харизматического лидера, что в филиппинской политической культуре было заложено, по крайней мере, со времен Революции. В определенной мере таковым был уже Мануэль Кесон, которому, правда, приходилось действовать в условиях пусть и не слишком жесткого, но все же колониального режима. Таким, считает автор, был и Рамон Магсайсай, президент Филиппин (1954 - 1957). Ю. О. Левтонова отошла от прежних оценок этой фигуры отечественной филиппинистикой (антикоммунист, проамериканец, арестовавший в 1950 г. крупных лидеров КПФ, а в 1953 г. разгромивший, используя военные, пропагандистские и социальные меры, Армию освобождения страны - прежнюю Хукбалахап) и нарисовала более многоплановый образ этого человека. Она оценивает Магсайсая как одну из самых значительных фигур в истории Филиппин - сильного человека с авторитарными чертами. При нем начались аграрные преобразования, окрепла новая национальная буржуазия, получила развитие идеология "экономического национализма". Но после его гибели в авиакатастрофе (1957) при весьма посредственных президентах (К. Гарсиа и Д. Макапагал) страна погрузилась в нерешенные (и не решаемые элитой) проблемы, переросшие к середине 1960-х гг. в структурный кризис, разрешить который страна попыталась, призвав на помощь авторитарный режим.

Режим в лице Ф. Маркоса и его жены Имельды утвердился на 20 с лишним лет. Ю. О. Левтонова ранее, в книге "Эволюция политической системы современных Филиппин" (1985) дала свою оценку как режиму, так и его творцу, подчеркнув сложность, противоречивость и, в известном смысле, трагичность этой фигуры. И теперь, спустя четверть века, она осталась верной этой оценке. Это - истинно научный подход, особенно в условиях, когда свергнутого (а теперь уже ушедшего из жизни) диктатора филиппинская наука обвиняет в том, что он руководствовался "во всех своих действиях исключительно гипертрофированным властолюбием, тщеславием и непомерной жаждой обогащения" (с. 242).

По мнению автора, переход Филиппин на рубеже 1960 - 1970-х гг. к авторитаризму стал единственным вариантом стабилизации общества, раздираемого противоречиями: оживление левого движения, в том числе вооруженного, конфликты между олигархическими кланами, угроза территориальной целостности страны со стороны мусульманского сепаратизма на Юге, незавершенность капиталистической трансформации экономики.

Вообще глава, посвященная Ф. Маркосу, как мне представляется, - лучший раздел монографии. Она написана увлеченно, что не мешает строгому анализу и тщательному отбору сюжетов. Сжато описав период 1965 - 1972 гг., Ю. О. Левтонова сосредоточила внимание на эпохе установления собственно авторитарного режима Маркоса, его развития и кризиса. В центре -эволюция "нового общества" (1972 - 1981), которое автор характеризует как "режим личной власти с гражданской формой правления" (с. 265). И хотя армия превратилась в один из основных компонентов политической системы, установленной Маркосом, "новое общество" (в отличие от сходных структур в таких странах ЮВА, как Индонезия и Бирма) в конечном счете оставалось в рамках гражданского авторитарного режима. Другая специфическая черта этого режима - его относительная либеральность, что объяснялось, по мнению Ю. О. Левтоновой, существованием в верхних слоях общества глубокой конституционной традиции, заставлявшей и власть, и оппозицию заботиться об обосновании легитимности или нелегитимности тех или иных действий. Она останавливается на такой характеристике "нового общества", как обращение к идейному наследию Революции и так называемой барангайной демократии, т.е. к общинным ценностным ориентирам.

Ю. О. Левтонова ясно формулирует свое видение неудачи, постигшей "новое общество", а вместе с ним и его создателя: филиппинская политическая культура с ее демократической и конституционной традициями мешала полнокровной реализации этатистских тенденций и закреплению авторитаризма (с. 297). К тому же нувориши из окружения четы Маркосов повторяли поведенческие стереотипы старой олигархии: коррупция, преобладание групповых и личных интересов, фракционность, политическая недальновидность.

Автор, как мне кажется, с некоторым сожалением (если не с сочувствием) пишет о трагической судьбе яркого лидера. В актив Маркоса она заносит начавшуюся реальную модернизацию экономики, банковскую реформу, аграрные преобразования, самостоятельность и эффективность внешней политики (прежде всего отход от одностороннего проамериканизма). Как считает автор, трагедия Маркоса была в том, что он не смог "преодолеть в себе раздвоенности между новаторством и традиционализмом" (с. 300) и, начав как прагматик и реформатор с переустройства

жизни общества, постепенно вернулся к привычному образу и поведению традиционных политиков, погрязнув в наживе, фаворитизме, роскоши. Немалую роль в этом перерождении сыграла, конечно, Имельда Маркос.

Внутреннее разложение режима, деятельность оппозиции, двусмысленная позиция США в отношении терявшего свою опору Маркоса - все это сконцентрировалось и материализовалось в "революции ЭДСА" (22 - 25 февраля 1986 г.), когда масса населения Манилы и ее пригородов вышла на 20-километровую улицу Эпифанио де лос Сантос, и без пролития крови режим пал. Ю. О. Левтонова не считает февральские события 1986 г. революцией, и я с ней совершенно согласен. По форме это была фиеста - карнавал-праздник (об этом превосходно написал В. В. Сумский в своей двухтомной "Фиеста Филипина", М., 2003), а по сути "переход (точнее, возврат) от авторитаризма к либеральной демократии... на уровне перегруппировки сил в одной и той же социальной среде - национальной филиппинской элите" (с. 358). Хотя Ю. О. Левтонова принимает тезис об активном ненасилии, обеспечившем успех "революции ЭДСА", она в отличие от большинства филиппинских, западных и отечественных коллег относится к нему сдержанно, считая, что свержение Маркоса готовилось военными при согласии США, что решающую роль сыграла католическая церковь во главе с кардиналом Х. Сином, а главное, что "ненасилие как культурный и социально-психологический феномен вовсе не характерен для исторической традиции и политической культуры Филиппин" (с. 363). Я бы задал вопрос: а для какой страны этот феномен характерен, если не считать одноразовых его (как события на ЭДСА) проявлений?

Глава V, венчающая монографию, помимо анализа "революции ЭДСА" дает содержательную и, я бы сказал, несколько грустную картину филиппинской истории конца XX в. Создается впечатление, что страна движется по какому-то порочному кругу вороха нерешенных проблем, непрерывных, не слишком продуктивных поисков, невозможности (или нежелания?) элиты вырваться из этого круга. Не останавливаясь на перипетиях политической жизни страны, с большим знанием и основательностью разобранных автором, отмечу, что эйфория первых месяцев (может быть, даже дней) карнавальной "революции ЭДСА" быстро прошла, и обнаружилось, что беды связаны не столько со зловредностью диктатора Маркоса и вызывающим поведением его супруги, сколько с грузом нерешенных социальных проблем, с застарелыми болезнями политического и экономического развития, с которыми, как представляется, "новое общество" справлялось даже успешнее, чем "новая демократия" президента Корасон Акино, вдовы загадочно убитого оппонента Маркоса, пришедшей к власти на волне антимаркосовских настроений. В годы президентства К. Акино (1986 - 1992) к власти вернулась прежняя элита, и "новая демократия" оказалась лишь разновидностью элитарной демократии олигархического типа, не способной адекватно реагировать на политические, экономические, социальные вызовы рубежа 1980 - 1990-х гг. На круги своя вернулись традиционные ценности и стереотипы поведения, что привело к свертыванию реформ, усилению социально-экономических противоречий и политических конфликтов.

Уже при президенте Фиделе Рамосе (1992 - 1998) маятник качнулся в сторону усиления роли государства, порядка и дисциплины. "Работающая демократия" Рамоса достигла определенных успехов в экономике, расширилась социальная база режима, была ослаблена экстремистская оппозиция, удалось начать мирное урегулирование проблемы мусульманского Юга и разработать новую концепцию внешней политики.

Но и при "сильном человеке" Рамосе политическая система осталась прежней, а сам генерал не решился выдвинуть свою кандидатуру на второй срок, столкнувшись с мощной оппозицией - от церкви до близких соратников, боявшихся появления нового Маркоса.

В результате выборы 1998 г. выиграл бывший киноактер Джозеф Эстрада, ставший вице-президентом при Рамосе. И филиппинская история в конце века приобрела фарсовый характер. Популизм - сиречь заранее невыполнимые обещания (Эстрада обещал бедноте, что он вытащит ее из нищеты) - и некомпетентность в сочетании с мировым экономическим кризисом 1997 - 1998 гг. привели к хозяйственному развалу и политическому кризису. Осложнилась обстановка на Юге, оживилось левоповстанческое движение. При поддержке армии на ЭДСА вновь вышла миллионная толпа. И хотя, как пишет Ю. О. Левтонова, "революция "власть народа-2" имела лишь внешнее сходство с революцией "власть народа-1"" (с. 423), мне все же кажется, что обе "революции" однотипны: кукловоды дергали за ниточки многомиллионную массу столичного региона (хотя, наверное, в 1986 г. искренности и веры в этой массе было больше, чем 16 января 2001 г.).

В "Заключении" - одной из лучших частей монографии (с. 427 - 431) - Ю. О. Левтонова весьма успешно выступает в роли не только историка, но и политолога с футурологическим уклоном. Ретроспективно оценивая историю Филиппин в XX в., особенно на стыке с веком XXI, она делает неутешительный вывод: "В третье тысячелетие Филиппины вступили в состоянии кризиса власти, смены высшего лидерства, экономической неопределенности, политической напряженности и обострения социальных противоречий. Главный фактор негативного влияния на общественное развитие - углубляющееся несоответствие филиппинской политической системы, в которой прочно укоренились традиционные политико-культурные стереотипы, потребностям и вызовам современности" (с. 428). К тому же, полагает автор, на Филиппинах нет крупномасштабных лидеров, способных преодолеть традиционализм и повернуть страну к политической и экономической модернизации. "Поэтому в ближайшем будущем едва ли можно ожидать быстрых и кардинальных изменений в общественном развитии Филиппин, стабилизации, изживания непредсказуемости и хаотичности политического процесса" (с. 431).

Прекрасная книга, написанная хорошим литературным языком, содержит размышления, применимые не только к Филиппинам. Одним словом: "По ком звонит колокол?"

В заключение две мысли, навеянные прочтением - буквально в один присест - книги Ю. О. Левтоновой.

Мысль первая. Не объясняется ли лихорадочность и не слишком большая успешность разрешения проблем, стоящих перед Филиппинами, отсутствием доколониальной цивилизационно-государственной основы общества, из родоплеменных отношений насильственно ввергнутого в чуждую систему ценностей и связей? Ни одна другая страна ЮВА подобного не испытала. А Латинская Америка - в колониальную испанскую эпоху своего рода модель для Филиппин - в поисках своей идентификации могла опираться не только на революции первых десятилетий XIX в., но и на историческую память о существовании государств инков, ацтеков и майя.

Мысль вторая. А так ли уж важны для массы населения Филиппин рост ВВП или то, что именуется модернизацией (кстати, и то и другое в жизни страны наличествует)? Нынешний вариант развития (или его отсутствие) позволяет стране держаться на плаву, да и США всегда помогут верному и испытанному сателлиту.

Permanent link to this publication: