Ю.Д. Левитанский много размышлял о своем поэтическом даровании, о чем свидетельствуют такие его стихотворения, как "Тревожное отступление", "Второе тревожное отступление", "Сколько нужных слов я не сказал", "Все сущее мечено временем", "Когда в душе разлад", "Освобождаюсь от рифмы", "Кровать и стол, и ничего не надо больше", "Музыка моя, слова" и др.

В стихотворении "В том городе, где спят давно" Левитанский, опираясь на образность Пастернака и Цветаевой, создает выразительный символ духовного бодрствования:

Кромешный мрак и свет живой -

Свет лампы или свет свечи -

поэзия, вот образ твой -

окно, горящее в ночи.

В стихотворении "Попытка оправданья" поэт спрашивает себя:

"И все-таки что же мне делать с моим ремеслом, / с моею бедой, с бессонною мукой моей!" (Здесь и далее цит. по: Левитанский Ю. Когда-нибудь после меня. М., 1998). Он пытается постичь процесс зарождения стиха, природу творчества. Свое "ремесло" поэт называет "проклятым", но добавляет: "Я сам отвечаю за грешную душу стиха". Левитанский не становится на котурны, не говорит о своей избранности, о божественной природе стихотворства. Наоборот, он полон тревожных сомнений: нужна ли его поэзия. В стихотворении "Второе тревожное отступление" он словно полемизирует со своим внутренним "я":

стр. 27

И разве тебе не казалось порой,

что ты занимаешься детской игрой,

в бирюльки играешь во время чумы,

во время пожара?

Что все эти рифмы - безделица, вздор,

бубенчики на шутовском колпаке,

мальчишки, бегущие с криками вдоль

рядов похоронных?

Но поэт убеждает себя: "Ты должен пройти этот круг / сомнений, неверья, опущенных рук..."

В стихотворении "Тревожное отступление" Ю. Левитанский описывает самое тяжелое для творческого человека состояние: "Я выдохся. Кончился. Все. Ни строки". Но эта опустошенность оказывается временной. Возвращение вдохновения поэт сравнивает с весенним прилетом журавлей, началом ледохода:

внезапно я звук различаю живой,

шуршанье и клекот,

как будто бы птичья

гортань прочищается. Тронулся лед! (...)

Но это,

возникнув бог весть из чего,

моих журавлей предвещало прилет.

Но сам процесс творчества - это непрерывный труд. И Левитанский создает настоящую оду своему любимому письменному столу, разворачивая целую панораму метафор и оксюморонов в стихотворении "Кровать и стол, и ничего не надо больше":

Мой старый стол, моя невольничья галера,

Мой горький рай, моя сладчайшая Голгофа!

С чем только не сравнивает поэт свой стол! И с распаханным полем, и с полем битвы, и с землей обетованной, и с островом, и даже олицетворяет его: "мой старый стол, мой добрый друг четвероногий, / мой верный конь, мой Росинант неутомимый".

Поэта преследуют не только страх исписаться, но и сожаление о недовоплощенном, так и оставшемся в набросках, черновиках. У Левитанского есть стихотворение "Сколько нужных слов я не сказал", посвященное именно этой теме, насыщенное выразительными метафорами: "прохожу по кладбищу стихов", "ставлю запоздалую свечу возле недописанной строки", "Кланяюсь повинной головой / праху Неизвестного стиха".

стр. 28

В поисках новых форм, не желая, чтобы о нем говорили, как он сам пишет в стихотворении: "Кто-то так уже писал", Левитанский обращается к свободному, нерифмованному стиху:

надоевшие рифмы,

как острые рифы,

минуя,

на волнах одного только ритма

плавно качаюсь.

Но никуда не уйти от вечных рифм "березы" - "слезы", - так заканчивается стихотворение "Освобождаюсь от рифмы". Глубинные закономерности рифм в языке не случайны, - к такому выводу приходит Левитанский: "Все сущее мечено временем, / а вот замечается вновь, / что время рифмуется с бременем, / с любовью соседствует кровь".

Тема поэта и поэзии у Левитанского насыщена яркой образностью. Он может олицетворить не только свой письменный стол, но такое, казалось бы, сугубо теоретическое понятие, как ямб:

там ямб медноголосый,

как бог светловолосый,

рокочет в облаках.

В стихотворении "Музыка моя, слова" Левитанский обнаруживает любовь даже к грамматическим категориям русской речи:

Музыка моя, слова,

их склоненье, их спряженье,

их внезапное сближенье,

тайный код, обнаруженье

их единства и родства...

Поэт наслаждается богатством словоформ, неисчерпаемыми возможностями звукописи родного языка - просто словами:

музыка моя, слова,

то ли поле, то ли ели,

то ли лебеди летели,

то ли выпали метели,

кровля, кров ли, покрова -

музыка моя, слова,

ах, как музыка играет,

только сердце замирает

и кружится голова -

синь, синица, синева.

Permanent link to this publication: