"РУССКОЕ" ЛИЦО ИЗРАИЛЯ: ЧЕРТЫ СОЦИАЛЬНОГО ПОРТРЕТА. Сост. и ред. М. Кенигштейн. Москва: Мосты культуры; Иерусалим: Гешарим, 2007. 503 с.

Коллективный труд, посвященный разнообразным аспектам жизни русскоязычной общины в Израиле, - итог работы многих известных израильских русскоязычных специалистов (антропологов, социологов, политологов и т.д.), занимающихся проблемами иммигрантов из СССР/СНГ. В этом заключается одно из отличий книги от других коллективных монографий, где затрагивается эта проблематика [см., например: Shuval, Leshem, 1997; Gitelman et al., 2003; Lewin-Epstein et al., 1997; Krausz, Tulea, 1998.]. В большинстве из них русскоязычные специалисты либо не участвовали, либо были представлены ограниченно.

Однако буквально в последние годы появилось множество книг и статей о выходцах из бывшего СССР в Израиле, написанных специалистами, которые являются не только наблюдателями изучаемых процессов, но и их непосредственными участниками. Это придает таким работам, как и рецензируемой книге, особую глубину, ибо "взгляд изнутри", сквозь призму собственного опыта для российского читателя особенно интересен. В конце книги, где приведены сведения об авторах, мы узнаем, что подавляющее их большинство иммигрировало (репатриировалось) в Израиль в 1990-е гг., во время так называемой большой алии1 из бывшего СССР. Эта идеологема является составной частью сионистской концепции кибуц галуйот (иврит, "собирание рассеянных"), рассеянных по всему миру евреев, для которых Израиль должен стать не просто этническим убежищем, но и домом. Не для всех бывших советских евреев это была репатриация. Я имею в виду тот факт, что немногие из приехавших в 1990-е гг. разделяли сионистские убеждения и желали жить именно в еврейском государстве. Уезжали (по данным многочисленных социологических опросов) из-за тяжелой социально-экономической ситуации, бесперспективности, отсутствия возможностей самореализации в странах бывшего СССР [подробно см.: Носенко, 2006]. В Израиле судьбы новоприбывших сложились по-разному, но можно констатировать, что в этой стране сформировался очень интересный научный "анклав" из бывших советских граждан, который стал полноправной частью израильского научного сообщества.

Разумеется, в краткой рецензии невозможно проанализировать все статьи, да это и не нужно, так как книга доступна заинтересованному отечественному читателю. В целом в ней сделана успешная попытка "написать групповой портрет" русскоязычной общины Израиля. О том, что это такое, есть разные мнения. Свое видение этой проблемы предлагает Ю. Штерн (ныне, увы, покойный), чье эссе открывает первый раздел книги - "Парадигмы существования русскоязычной общины Израиля". Я склонна согласиться с автором, который полагает, что эта община объединяет все поколения русскоязычных иммигрантов. Несмотря на различия между ними, факторы происхождения, языка и культуры играют очень важную консолидирующую роль. Возможно, слово "община" здесь не вполне уместно, так как эти люди далеко не всегда объединены в какие-либо реальные общинные структуры. Я предпочла бы звучащий несколько официально, но научно более корректно термин "русскоязычное население". Тем более что, по словам самого Ю. Штерна, внутри этой общины существуют разные группы, в том числе сознательно "отстраняющиеся" от своих соотечественников (с. 9). Но она и не распадается на землячества, представляя, по утверждению автора, своеобразное объединение на неформальном уровне.

Раздел "Проблемы этнокультурной и национальной идентификации" открывает небольшая заметка М. Солодкиной о формировании этнической, национальной и гражданской идентичности у русскоязычных иммигрантов. Сама по себе тема чрезвычайно важна и не только для Государства Израиль. Понятно также, что весь сложный комплекс связанных с ней проблем не мог быть охвачен в небольшой заметке. Поэтому автор только наметила их "пунктиром" в целом в соответствии с сионистским подходом, согласно которому существование евре-

1 Алия (иврит, "восхождение") - термин, которым в Израиле принято обозначать не просто иммиграцию, но именно репатриацию, т.е. возвращение евреев на родину.

стр. 201
ев как нации возможно только в национальном еврейском государстве, а галутное2 осознание еврейства зиждется прежде всего на антисемитизме. Собственно говоря, статья посвящена не столько формированию разнообразных идентичностей, сколько вопросу о том, кто считался или не считался евреем на разных этапах существования Государства Израиль. Особенно интересны приведенные автором данные о реэмиграции, или йериде3, - проблеме для Израиля чрезвычайно болезненной. Автор также касается сложного вопроса израильской идентичности в свете кризиса идеологии классического сионизма. М. Солодкина верно отмечает, что одна из культурных и идентификационных проблем, с которой столкнулись русскоязычные иммигранты последней волны, - это отсутствие культурной солидарности и отчуждение практически от всех "секторов" израильского общества (с. 57).

Затронутому в очерке М. Солодкиной влиянию русскоязычных иммигрантов на израильскую идентичность посвящена содержательная статья Т. Фридгута, указывающего на углубляющийся процесс "дробления" израильской идентичности наряду с усложнением социокультурной структуры общества. Чрезвычайно интересны наблюдения автора о влиянии культуры иммигрантов на разные сферы израильской культуры, например праздники (Новый год, 9 Мая, 8 Марта и др.), в контексте изменений в государственной идеологии. В этом же контексте, а также в рамках конфликта между светским и религиозным мировоззрениями автор рассматривает преподавание основ иудаизма в школе. В отличие от Ю. Штерна Т. Фридгут считает русскоязычных иммигрантов разнородным сообществом, выделяя в нем разные группы и подгруппы. Для меня как этнографа большой интерес представляет исследование автором соотношения этнической и конфессиональной "составляющих" русскоязычной израильской общины. Опираясь на результаты социологических опросов, Фридгут указывает на крайне слабую роль религии вообще и иудаизма в особенности в идентичности бывших советских евреев4. Общий же вывод автора о том, что "быть израильтянином" для русскоязычных евреев в Израиле означает "в большинстве случаев обрекать себя на определенную степень личностной маргинализации" (с. 89), звучит хоть и неутешительно, но, видимо, правдоподобно.

В плане изучения различных идентификаций заслуживает внимания статья З. Илатовой и Ш. Шамая. Авторы делают попытку дать типологию различных идентичностей "русских" израильтян, а также затрагивают сложнейшие теоретические вопросы аккультурации, ассимиляции, интеграции и пр. Последнее, впрочем, не очень удается, так как о каждом из этих явлений существует обширная литература. Что касается идентичности иммигрантов, то мне представляется более обоснованной классификация, предложенная Дж. Бери [Berry, 1997, р. 9 - 11]. В целом в работе немало методологических неточностей. Например, непонятно, кого авторы считают евреями и соответственно учитывают в своей выборке (с. 125) и т.д., а говоря о религии как об одном из факторов, определяющих разные типы идентификации иммигрантов, они обсуждают только иудаизм, что неверно, и пр.

В статье С. Лисицы поднимаются сходные проблемы и тоже сделана попытка представить свою типологию идентичностей. При этом статья помещена в раздел "Особенности социальной, этнической и культурной адаптации иммигрантов". Автор, однако, освещает вопросы интеграции бывших советских евреев в Израиле скорее как национальную задачу, стоящую перед государством. Выводы С. Лисицы в целом ожидаемы. Так, понятно, что культурная и психологическая интеграция (в последнем случае я бы предпочла термин "адаптация") происходит медленнее, чем социальная. Работа - интересный пример чисто эмпирического социологического исследования, написанный, как и многие подобные работы, без ссылок на литературу.

Н. Эллиас пишет о влиянии СМИ на интеграцию иммигрантов. Анализируя степень популярности разнообразных газет, радио- и телепередач, автор стремится разрушить устойчивый стереотип о том, что русскоязычные СМИ в Израиле способствуют "геттоизации" бывших советских евреев. По ее мнению, они выполняют важную коммуникативную функцию для людей, плохо владеющих высоким ивритом. Но предпочтение, отдаваемое русскоязычным СМИ,

2 Галут (иврит, "изгнание") - обозначение двухтысячелетнего периода проживания евреев в диаспоре; в сионистской концепции галут имеет резко негативную коннотацию.

3 Иерида (иврит: "нисхождение, спуск") - обозначение реэмиграции или вообще отъезда евреев навсегда из Израиля; в противовес алие в сионистской концепции воспринимается как явление крайне негативное.

4 Об этом неоднократно писали [см. также: Е. Носенко. Иудаизм, православие или "светская религия": Выбор российских евреев // Ab Imperio (в печати).

стр. 202
как показывает Эллиас, - это не только потребность в информации на родном языке, но и "культурная привычка" (с. 176). Иными словами, русскоязычные СМИ в Израиле способствуют сохранению культурной идентичности новоприбывших и помогают выработке новых норм и ценностей.

В. Моин, Л. Кривош, М. Кенигштейн поднимают крайне интересную и актуальную (хотя до сих пор недостаточно изученную) для израильского общества тему адаптации смешанных семей. Отношение израильтян к таким семьям, по мнению авторов, может быть выражено в терминах притяжения и отталкивания. Имеется в виду, что поправка к закону о Возвращении 1970 г. предусматривает право на репатриацию члена семьи - нееврея, а это противоречит основополагающим национальным и религиозным принципам. В то же время на уровне обыденного сознания все русскоязычные - как евреи, так и неевреи - воспринимаются израильтянами-старожилами как русские и, следовательно, чужие. Как ни парадоксально, но эта воображаемая культурная гомогенность - не просто стереотип. Сопоставляя особенности идентификации смешанных и моноэтнических семей, исследователи приходят к выводу об отсутствии серьезных культурных различий между теми и другими.

О проблемах неевреев, в том числе так называемых негалахических евреев5 (которых насчитывают около трети от всех въехавших в страну из бывшего СССР в 1991 - 2005 гг.) пишет М. Кенигштейн. Проблема национальности как таковой в Израиле ныне не существует, так как соответствующая графа в документах, хотя и продолжает существовать, но ее заполнение необязательно. Однако подобная запись имеется в личных делах, которые хранятся в МВД. Как показывает М. Кенигштейн, такое положение приводит в ряде случаев к реальной дискриминации тех граждан, которые не считаются евреями. Я всецело согласна с тезисом автора о том, что антисемитизм не был в числе значимых факторов, "выталкивавших" евреев из бывшего СССР, однако не могу согласиться с тем, что для тех, кто "сформировался в нееврейской среде, антисемитизм был малоизвестной областью советской действительности" (с. 222 - 223). Вообще в статье поднято множество проблем, которые вполне могли бы быть предметом исследования в серии статей или книге. Это придает в целом интересной работе обзорный и местами несколько поверхностный характер.

Новое исследование М. Еленевской и Л. Фиалковой, авторов, на мой взгляд, лучшей книги о "русском" Израиле [Еленевская, Фиалкова, 2005], посвящено представлениям русскоязычных иммигрантов о судопроизводстве, суде, правосудии и тому подобных понятиях. На основании устных историй новоприбывших авторы сделали блестящий анализ иммигрантского "судебного опыта" в стране. Статья интересно читается, что, к сожалению, далеко не ординарное явление в научном дискурсе. Многое в этих устных рассказах - этническая маркированность чужака; представление о протекции со стороны своих или, напротив, чужих целый ряд других стереотипов и метафор, - по мнению авторов, находит прямые параллели в русской культуре. До боли знакомое ощущение беззащитности и неверия в помощь со стороны государства, о которой пишут авторы, коренится не только в русской культуре. Более того, подобное отношение к власти и суду характерно и для беднейших слоев других обществ, на что обращают внимание многие зарубежные исследователи. У бывших советских иммигрантов это еще и следствие опыта длительного существования в СССР, где над законом торжествовал произвол, а в наше время - "жизнь по понятиям".

В разделе "Проблемы социальной и политической динамики русскоязычной общины" мое внимание привлекла статья профессионального экономиста Б. Дубсона, посвященная социально-профессиональной мобильности бывших советских эмигрантов. Привлекая обширный материал, автор показывает, что обычная U-образная модель социально-профессиональной интеграции иммигрантов, действующая в различных обществах, в Израиле в случае с русскоязычными "не работает". Иными словами, ситуация, когда иммигранты, обладающие высоким уровнем образования и квалификации, вынуждены на какое-то время соглашаться на малопрестижную и низкооплачиваемую работу, но затем снова частично, а иногда и полностью восстанавливают свой социальный статус, для Израиля не характерна. Б. Дубсон отмечает, что период пер-

5 Галаха - нормативное право в иудаизме, согласно которому, евреем считается человек, рожденный матерью-еврейкой или исповедующий иудаизм; человек, у которого отец еврей, таковым не считается. Однако согласно израильскому Закону о возвращении негалахические евреи имеют право на репатриацию в Израиль и израильское гражданство.

стр. 203
воначальной интеграции иммигрантов в израильское общество в среднем составляет 8 - 10 лет. Поэтому его вывод о том, что возможность для врача, инженера или научного работника, 10 лет проработавшего охранником или сиделкой, вернуть свой профессионально-социальный статус равна шансу крупного выигрыша в лотерею, представляется более чем закономерным. Даже происходящая на наших глазах частичная смена поколений не меняет ситуацию. Результатом этого стала реэмиграция части русскоязычных в страны исхода или их иммиграция в другие страны, где они интегрируются более успешно.

Подобные ситуации, помимо прочего, связаны с кризисом образования, которое перестает быть одним из приоритетов общества, с утратой книжной культуры и общей грамотности. Этим кризисным явлениям в израильском обществе посвящена довольно обширная литература. Одному из них - системе высшего образования в Израиле и роли "русских" иммигрантов в нем - посвящен небольшой, но любопытный и содержательный очерк, написанный С. Болотиным-Чачашвили, Й. Шавитом и Х. Аялон. Авторы обращают внимание на особенности распределения студентов-иммигрантов и коренных израильтян - евреев и арабов - в высших учебных заведениях страны. Общий же вывод статьи тоже не слишком оптимистичен и отчасти перекликается с прогнозами Б. Дубсона: "Несмотря на проведенные в 1990-е гг. реформы системы высшего образования, а также дополнительные инвестиции, предназначенные для увеличения наборов в вузы иммигрантов из СССР/СНГ, большинству из них так и не удалось найти свое место в системе высшего образования Израиля" (с. 337 - 338).

Раздел "Второе поколение русскоязычной общины Израиля" особенно интересен тем, кто интересуется проблемами социальной психологии подростков. Тема эта давно привлекает внимание израильских специалистов. Все три статьи этого раздела (Э. Фельдмана, А. Сумбаевой и М. Низник) в той или иной степени знакомят читателя с особенностями адаптации, социализации и идентификации "русских" подростков.

Одним из наиболее интересных представляется мне заключительный раздел - "Русскоязычная община в контесте международного развития". Открывает его статья Л. Ременник, посвященная такой неоднозначной и спорной теме, как формирование транснациональной еврейской общности и идентификации6. В отличие от многих авторов, пишущих о транснационализме и делающих акцент на его экономических и политических "составляющих", Л. Ременник основное внимание уделяет его социокультурным аспектам. Она указывает, что, хотя большинство транснациональных сообществ формируется по этническому признаку, этнокультурная разнородность бывших советских евреев создала предпосылки для их маргинализации в израильском обществе, особенно в культурной сфере. Но слабая связь с принимающим обществом компенсируется более тесными контактами с бывшими соотечественниками в разных странах мира, способствуя созданию новой гибридной идентичности. Этот вывод кажется мне небесспорным, ибо трудно проверить, насколько распространена эта гибридная идентичность и так называемая транснациональная личность, не говоря уже о том, что само определение еврейской транснациональной идентичности нуждается в дальнейшем изучении.

Более убедительный пример формирования вполне конкретной транснациональной общности ученых - выходцев из стран СНГ представлен в статье А. Эпштейна. Автор затрагивает ряд очень интересных и дискуссионных проблем. В частности, это вопрос соотношения понятий "родина" и "диаспора" для еврейского народа (замечу, что это тема не для статьи, а для монографии) вообще и для бывших советских ученых-гуманитариев в частности. Указывая на наличие транснационального русскоязычного научного сообщества (на мой взгляд, факт гораздо более очевидный, нежели трудноуловимая транснациональная русско-еврейская личность вообще), А. Эпштейн совершенно справедливо обращает внимание на ряд проблем этого сообщества. Вместе с тем трудно согласиться с его утверждением, согласно которому Израиль стал духовным центром притяжения для выходцев из СССР/СНГ, работающих в сфере науки и культуры. Более того, ситуация представляется мне более сложной и неоднозначной: налицо формирование нескольких центров такого притяжения, находящихся в США, Европе и самом Израиле. Именно такая многополюсность, думаю, и составляет особенности транснациональной общности русскоязычных ученых.

6 Л. Ременник посвятила этой проблеме ряд работ, в том числе последний раздел своей недавно вышедшей книги [Remennick, 2007].

стр. 204
Несколько "выпадает" из этого "блока" статей работа Б. Морозова. Собственно, это единственная статья в сборнике, рассказывающая об истории эмиграции евреев из России/ СССР/СНГ на протяжении XX в. и изменении отношения к ней властей в зависимости от внешнеполитического контекста. Прочие же статьи, как я уже говорила, посвящены проблемам именно "большой алии". Другие волны "русской" иммиграции в сборнике практически не рассматриваются. В результате в книге, строго говоря, представлен не "социальный портрет" "русского Израиля", а его последний, хотя и наиболее значительный "срез". Впрочем, это не только оправдано личным опытом авторов и их научными интересами, но и объяснимо размерами данного коллективного труда, не могущего вместить в себя все.

Разумеется, как и в любой коллективной монографии, в ней есть работы, которые кажутся мне слабее прочих. В их число, к сожалению, входят обе работы первого, открывающего книгу раздела, - "Парадигмы существования русскоязычной общины Израиля", само название которого представляется мне не слишком удачным. При этом, если в статье Ю. Штерна скромно подчеркивается, что автор не является профессиональным этнографом или социологом, все же в общем виде затрагивается много важных проблем. Эта скорее публицистическая, нежели научная статья включает ряд рекомендаций по общинному "строительству", сделанных им как депутатом Кнессета. Откровенно разочаровала меня статья Д. Радышевского, которого российские читатели, вероятно, помнят по его газетным публикациям и выступлениям. Она - пример весьма спорной публицистики: рассуждения о "Миссии Русской Алии" я просто не могу представить на страницах западного академического издания, да и в России такого рода "дискурсы" об "особом пути", "мессиански заряженных этносах" и т.п. обычно попадаются на страницах работ националистической направленности.

Как этнографу мне было весьма любопытно ознакомиться с "этнографическими заметками" А. Этермана, хотя показалась, по меньшей мере, странной его декларация о том, что социологическое исследование русскоязычной общины в Израиле неудобно и очень объемно, что существует множество именно социологических работ на эту тему, в том числе и в самом сборнике. Длинные выдержки из К. Леви-Строса и рассуждения о нескольких разнородных проблемах (предпринимателях, ориентирующихся на российскую экономику, деятелях культуры, ориентирующихся на российскую аудиторию, пенсионном обеспечении русскоязычных иммигрантов и др.) без ссылок на работы коллег и без результатов собственных исследований, на мой взгляд, имеют мало общего с этнографией.

Однако большинство статей монографии написано высокопрофессионально. Например, добротная статья В. Ханина об электоральном поведении русскоязычных иммигрантов в 1990-е - начале 2000-х гг. - тема, которой автор посвятил много работ.

К сожалению, в сборнике отсутствуют указатели и список сокращений, в справочном аппарате, увы, нередко встречается "разнобой". Такие огрехи снижают общее хорошее впечатление от книги. Тем не менее это очень интересная, нужная и полезная работа - одна из первых позволяющая российскому читателю "взглянуть в лицо" "русского Израиля".

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Еленевская М., Фиалкова Л. Русская улица в еврейской стране. Исследование фольклора эмигрантов 1990-х в Израиле. Ч. 1 - 2. М. Институт этнологии и антропологии им. Н. Н. Миклухо-Маклая РАН, 2005.

Носенко Е. Иудаизм, православие или "светская религия": выбор российских евреев // Ab Imperio (в печати).

Носенко Е. "Хотели ли они уехать? Почему остаются?" Еврейская эмиграция из России на рубеже XX-XXI вв. и еврейская самоидентификация у потомков смешанных браков // Материалы Международной конференции "Еврейская эмиграция из России (1881 - 2005)". М., 10 - 12 декабря 2006 г. М., 2007.

Berry John W. Immigration, Acculturation and Adaptation // Applied Psychology: International Review. 1997.46(1).

Gitelman, Zvi et al. (eds). Jewish Life After the USSR. Bloomington: Indiana University Press, 2003.

Krausz Ernest and Tulea Gita (eds) Jewish Survival: The Identity Problem at the Close of the 20 Century. New Brunswick (N.J.) - London: Transaction, 1998.

Lewin-Epstein N. et al. (eds). Russian Jews on Three Continents: Migration and Resettlement. London: Frank Cass, 1997.

Remennick L. Russian Jews on Three Continents. Identity, Integration and Conflict. Transaction Publishers. New Brunswick London, 2007.

Shuval J.T., Leshem E. (eds). Immigration to Israel: Sociological Perspectives. Studies of Israeli Society. Vol. VIII. New Brunswick: Transaction, 1997.

Permanent link to this publication: