"...революции в Баварии финансировались Рейхсбанком". Юлиус Цех. Из предшествующего текста может сложиться впечатление, что история Советской республики в Баварии была историей противостояния революционного Мюнхена и контрреволюционного Бамберга (за спиной которого стоял реакционный Берлин). Документы германского МИДа той эпохи позволяют сделать вывод о том, что острая борьба велась и в самом Мюнхене, хотя противники БСР, конечно, всячески конспирировались. Сюжет, связанный со шпионской деятельностью праворадикального общества "Туле", лидеры которого были арестованы и расстреляны в последний день существования Советской Баварии, достаточно известен и не требует дальнейших комментариев ¹. Мы сосредоточим наше внимание на финансовом аспекте деятельности "белого подполья".

Противники советской власти в Баварии уже в марте 1919 г. разрабатывали планы ее тихого удушения. Прусский посланник в Мюнхене граф Цех поддержал идею буржуазных партий перевести в Северную Баварию ландтаг и правительство, как только там будут созданы боеспособные части добровольцев, выступающих под знаменем контрреволюции (фрайкор). Он неустанно критиковал Гофмана и его однопартийцев за то, что социал-демократия большинства идет на поводу у левых радикалов и не решается применить по отношению к ним силу. В противном случае посланнику представлялось неизбежным образование в Мюнхене "радикального правительства спартаковского толка" ².

Отъезд правительства и ландтага в Бамберг 5 - 6 апреля был не спонтанным, а хорошо подготовленным шагом. Министр иностранных дел первой БСР Франц Липп в радиограмме о переходе власти в

Окончание. Начало см.: Вопросы истории. 2014. N 6 - 7.

Ватлин Александр Юрьевич - доктор исторических наук, профессор Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова.

руки Советов не преминул упомянуть о том, что во вверенном ему министерстве сбежавшие чиновники захватили с собой даже ключи от туалетов ³. Их коллеги из Министерства финансов позаботились о несравненно более важной вещи - в Бамберг были тайно доставлены клише для печатания баварских денег, имевших в годы войны хождение наряду с рейхсмарками.

7 апреля Цех сообщил в Берлин, что судьба только что провозглашенной БСР зависит от способности новых властей решить экономические и финансовые проблемы. Пользовавшийся дипломатическим иммунитетом прусский посланник принял на себя функцию координатора антисоветских сил в городе. Он предложил установить полную блокаду Южной Баварии, отрезав ее от поставок продовольствия, не пропускать в Мюнхен эшелоны с углем, уничтожить запасы бензина в Регенсбурге, где тоже была провозглашена советская республика. На совещании руководителей мюнхенских банков, состоявшемся в тот же день с участием Цеха, шла речь о выработке линии поведения финансовых кругов в период существования БСР.

В ходе совещания Цех узнал, что из-за паники, охватившей население в первые дни апреля, в банках остался лишь минимальный запас наличности. Денежные запасы Баварского государственного банка были заранее вывезены из Мюнхена, главным хранителем наличных денег оставалось местное отделение Государственного банка (Рейхсбанка). 9 апреля Цех затребовал из Берлина решение о запрете выдачи денег Рейхсбанком до тех пор, пока у власти в Мюнхене остаются советы. "Приостановка банковских выплат ввиду недостатка наличности во много раз увеличит имеющее место недовольство господством советов" ⁴.

Реакция Рейхсбанка на инициативу Цеха была крайне осторожной: в случае, если остановить выплаты, утверждали его руководители, подстрекаемая радикалами толпа попросту возьмет штурмом здание банка в Мюнхене. Но все же по настоятельной просьбе МИДа они согласились с предложениями Цеха, хотя и ограничили свое согласие кругом государственных учреждений ⁵. Де-факто это означало принятие курса на финансово-экономическое удушение БСР при внешнем сохранении лояльности новым властям. Аналогичную позицию заняли и руководители частных банков - формально выполняя постановление Центросовета об ограничении выплат с банковских счетов, они помогали "постоянным клиентам" выводить за пределы Баварии огромные суммы.

Накануне путча 13 апреля представитель имперского правительства в Бамберге Курт Рицлер предложил берлинским властям "самым срочным образом" попросить Рейхсбанк дать указание своему баварскому отделению, чтобы то закрыло свои хранилища и отправило служащих с ключами подальше от Мюнхена - очевидно, он не был уверен в успехе путчистов ⁶. Однако глава отделения Хейн, опасавшийся не только за сохранность вверенного ему учреждения, но и за собственную жизнь, продолжал кредитовать местные банки наличностью даже в дни существования второй БСР. Под давлением коммунистов Хейн даже запросил из Берлина 50 млн. марок, отдавая себе отчет в том, что данная просьба не будет выполнена. Это вызвало настоящий приступ ярости у графа Цеха, который свыкся с ролью

главы антисоветского сопротивления. Уже после подавления БСР он представил Хейна слабохарактерным трусом, мечтавшим только о спокойной пенсии. Результатом его сотрудничества с советскими властями стало то, что "третья и четвертая революции в Баварии финансировались в конечном счете Рейхсбанком" ⁷.

Очевидно, что без выдачи им наличных денег советская власть не продержалась бы и нескольких дней, тем более в условиях всеобщей стачки, когда доходная часть городского бюджета практически отсутствовала. Однако прямое сопротивление банкиров новой власти, на котором настаивали представители Берлина в Мюнхене и Бамберге, завершилось бы захватом банков отрядами красноармейцев и их последующей национализацией, как это произошло в большевистской России. Тактика уступок и компромиссов, которую проводило банковское сообщество Мюнхена, оказалась в конечном счете более действенной и привела к меньшим потерям.

Особое внимание Цеха к баварскому отделению Рейхсбанка определялось не только тем, что оно финансировало советские учреждения, - в его сейфах хранилась немалая часть золотого запаса Германии. Номинал одних только монет из драгоценных металлов достигал 136 млн. марок. Опасаясь, что золото, как только о нем узнают коммунисты, будет реквизировано на создание Красной Армии, Цех потребовал от Хейна выдать ему ключи от хранилища драгоценных металлов - "пусть лучше нелегальные и легальные бандиты попытаются его взорвать" ⁸.

Получалась парадоксальная ситуация: ключи от банковских сейфов требовали и по одну, и по другую сторону классовой баррикады. Правда, если русского большевика Аксельрода волновали "буржуйские" драгоценности, то графа Цеха - золото, принадлежавшее германскому государству. И в том, и в другом случае столь жесткие требования были отвергнуты представителями банковского сообщества, причем как раз из числа "своих". Мэннер и Хейн скорее чутьем, нежели разумом понимали, что претворение в жизнь угроз радикальных политиков слева и справа приведет к "пятой революции" - воцарению в Мюнхене хаоса и безвластия, которые обернутся бесчинствами толпы под руководством криминальных элементов, причем грабить будут отнюдь не только "награбленное" ранее.

Лишь в конце апреля после отставки коммунистов Мэннер направил Хейну запрос о точном количестве наличных денег и ценностей в хранилищах Рейхсбанка. Логика событий подталкивала противника большевистских методов экспроприации к не менее жестким и радикальным решениям, когда на карту была поставлена судьба советской власти. Вопрос о том, решился бы народный уполномоченный по финансам воспользоваться золотом Рейхсбанка, остается открытым. Однако очевидно, что это не могло в корне переломить ситуацию вокруг Советской Баварии - точно так же, как не спасло Колчака попадание в его руки золотого запаса России в конце 1918 года.

Прусский посланник явно лицемерил, когда называл "счастливой случайностью" то, что хранившиеся в баварском отделении Рейхсбанка ценности не попали в руки руководителей второй БСР. Те, якобы, до конца апреля даже не подозревали об их существовании, а

затем их намерения были перечеркнуты молниеносным вторжением в Мюнхен правительственных войск. Лидеры КПГ и народные уполномоченные БСР были не настолько наивными, чтобы не знать, для чего существует Государственный банк, и какие ценности там хранятся. Представляется, что их осторожность диктовалась иными соображениями. В условиях туманного разграничения суверенитета между рейхом и Баварией и перспективы самостоятельного существования последней советские власти сознательно избегали экспроприации наличности и ценностей, хранившихся в Рейхсбанке. Расчет делался на то, чтобы оттянуть открытое столкновение с имперским правительством и не давать ему повода объявить в своей пропаганде мюнхенских коммунаров грабителями и разбойниками.

Мэннера вполне устраивало балансирование на грани легальности в отношениях как с частными, так и с государственными банковскими учреждениями. Это позволяло ему хотя бы частично использовать находившиеся в их распоряжении ресурсы и готовить системные меры фискального характера, которые позволили бы в перспективе сосредоточить в руках советских властей значительные финансовые средства. Расчет не удался - в то время политика командовала экономикой по обе стороны классовых баррикад. И все же отказ от экспроприации золотого запаса избавил лидеров Советской Баварии от клейма правительства жуликов и воров, которое стало бы лучшей индульгенцией для тех, кто устроил мюнхенским рабочим показательную порку с сотнями человеческих жертв. Сводный отчет полицейского управления Мюнхена, посвященный апрельским событиям 1919 г., констатировал, что, если не считать убийства заложников, в дни существования первой и второй БСР не было ни заметного роста уголовных преступлений, ни "всеобщего обобществления частной собственности" ⁹.

Аресты, следствие, суд. Артиллерийскую канонаду и уличные бои в Мюнхене первых майских дней сменила власть военных, устроивших масштабную зачистку города от "красных" любых оттенков и величин. О неразберихе и хаосе, царивших в городе, свидетельствует история арестов Сильвио Гезеля и его соратников. В течение трех дней различные отряды военных их трижды арестовывали и дважды отпускали на свободу. Если с бойцами Красной Армии можно было не церемониться, некоторых из них ставили к стенке без суда и следствия, то, как вести себя с приглашенными в Баварию известными экономистами, толком никто не знал.

Швейцарский ученый Христен делился своими наблюдениями в письме жене 2 мая: "Удивительно, насколько спокойно и равнодушно местное население прогуливается по улицам, как будто совершенно ничего не произошло" ¹⁰. Самого Христена вместе с Гезелем через день вновь поведут под конвоем по улицам города, и ему придется столкнуться уже с иными эмоциями: толпа бежала за нами, плевала и осыпала нас оскорблениями и требовала немедленно линчевать нас как спартаковцев. Сопровождавший нас лейтенант не предпринимал никаких действий в нашу защиту - "мы выглядели как цирковые звери, которых вывели на показ праздной публике" ¹¹.

В ходе допросов Гезель и Христен строили свою защиту на том, что являются противниками "государственного капитализма", то есть

бюрократического регулирования хозяйственной жизни. Во время пребывания в Мюнхене они стояли вне политики и предлагали свои экспертные услуги как бамбергскому правительству, так и коммунистам. Оба обвиняемых сохраняли святую уверенность в том, что только введение отрицательного процента на капитал способно оживить послевоенную экономику, и протоколы их допросов весьма напоминали политэкономические лекции.

Следователь, очевидно, не слишком уверенно чувствовал себя в этой сфере, поэтому пытался перевести ход расследования в проторенную колею. Во все инстанции были разосланы запросы о том, не получали ли обвиняемые денег для себя лично, не использовали ли служебное положение для лоббирования чьих-то интересов ¹². Министерство финансов прислало развернутый отчет о деятельности Гезеля на посту народного уполномоченного по финансам, суть которого сводилась к тому, что тот занимался подготовкой введения "свободных денег", не вмешивался в рутинную бюрократическую работу и не запускал руку в государственную кассу.

Отсутствие компромата в сочетании с валом писем от коллег со всей Германии, утверждавших, что в лице Гезеля военные власти столкнулись с ученым, обладающим мировым именем, сделали свое дело. На заседании военно-полевого суда 9 июля 1919 г. оба обвиняемых были оправданы. Однако участие в первой БСР для них не прошло бесследно: Гезелю было запрещено вернуться в свое поместье в Швейцарии, и остаток дней он провел под Берлином. Христен, напротив, был отправлен на родину, где вновь арестован швейцарской полицией, хотя и отпущен на волю после недолгого разбирательства ¹³.

В том же обвинительном ключе шло следствие по делу второго известного экономиста, принимавшего участие в работе советского правительства, - Отто Нейрата. Руководители мюнхенских отделений крупнейших банков Германии как под копирку отвечали на вопросы следователей об ущербе, причиненном им в дни существования БСР. Речь шла и об отмене банковской тайны, и о панике среди вкладчиков, и о подрыве доверия к баварским предпринимателям во внешнем мире ¹⁴. Нейрат напрямую не отвечал за банки, поэтому мог без труда отвергнуть все обвинения, касавшиеся финансовых решений. В свою защиту он приводил шаткий аргумент о том, что подготовленная им программа социализации не носила политического характера и могла быть осуществлена при любом правительстве ¹⁵.

Адвокаты использовали все возможности для того, чтобы обеспечить предстоящему суду над Нейратом международный резонанс. В качестве свидетелей назывались крупный предприниматель Вальтер Ратенау, известный социолог Макс Вебер и министр иностранных дел Австрии социалист Отто Бауэр. Последний прислал на судебное заседание письмо, в котором утверждал, что подсудимый "не понял того, что любая социальная реформа определяется соотношением политических сил, на фоне которого она проходит. Но как бы ни весома была эта ошибка, она не является преступным деянием уголовного характера" ¹⁶.

Заседание военно-полевого суда, состоявшееся 25 июля 1919 г., признало Нейрата виновным в попытке радикального переустройства

социально-экономического порядка в Баварии, однако заступничество влиятельных лиц сделало свое дело. Приговор к полутора годам заключения в крепости не был исполнен в полной мере. По просьбе австрийских властей Нейрата депортировали на родину, и до 1926 г. ему был запрещен въезд в Германию. В последующие годы Нейрат сосредоточился на социальной работе в Вене, получил международное признание за труды в области музейной педагогики и визуального оформления статистических данных (в начале 1930-х гг. он работал в Институте изобразительной статистики в Москве). Из-за угрозы репрессий после установления австрофашистского режима Отто Нейрат был вынужден эмигрировать в Великобританию, где и умер в декабре 1945 года.

В один день с процессом Нейрата состоялся суд над Аксельродом, который был схвачен уже после перехода границы в Тироле и выдан баварским властям. У большевика из России также нашлись заступники - Наркомат иностранных дел устами Чичерина объявил, что он имел дипломатический паспорт и должен пользоваться принятой во всем мире неприкосновенностью. Естественно, такая "рекомендация" не сулила обвиняемому ничего хорошего. Задолго до процесса граф Цех (сам в полной мере воспользовавшийся дипломатическим иммунитетом, который соблюдали по отношению к нему советские власти в Мюнхене) выразил общее мнение торжествовавшей военщины, высказав сожаление, что Аксельрода не расстреляли заодно с Евгением Левине ¹⁷.

Политический комиссар при народном уполномоченном по финансам отказывался сотрудничать со следствием, настаивая на своей неподсудности. Поскольку военные власти так и не смогли разыскать Мэннера, Аксельрод оказывался фигурой, на которой можно было отыграться за "великий страх" мюнхенских буржуа. Эмиссар из Советской России, еврей, автор постановлений об экспроприации ценностей, хранившихся в банках, - что можно было бы еще прибавить к страшному образу русского большевика, сеявшего смерть и разрушение в безмятежной Баварии!

В своем приговоре военно-полевой суд возложил на Аксельрода ответственность за все постановления советских властей в финансовой сфере, в том числе и за те, которые принимались без его ведома. Он обвинялся в попытке "отчуждения всей частной собственности, находившейся в банках и национализации последних", что по существу являлось "организованным грабежом". В отличие от других финансовых экспертов БСР суд признал наличие у Аксельрода "бесчестного образа мыслей" (ehrlose Gesinnung), что было отягчающим обстоятельством и обеспечило ему максимально возможный срок: 15 лет каторжной тюрьмы ¹⁸. Большевистское правительство не осталось безучастным к судьбе своего посланца, в течение полугода шла подготовка его обмена на немцев, арестованных в России. 6 июня 1920 г. Аксельрод вместе с женой выехал из германского порта Штеттин в Петроград.

Последним из судебных процессов, имевших финансовую подоплеку, был суд над членами Революционного банковского совета, состоявшийся 26 августа 1919 года. Пока военные и полиция занимались поисками Мэннера, в Баварии сняли осадное положение, и во-

енно-полевые суды были заменены гражданскими. Свои заступники нашлись и у трех обвиняемых по этому делу - банковское начальство сменило гнев на милость и утверждало в своих обращениях в суд, что именно Ревбанксовет на протяжении двух недель противостоял "посягательствам русских большевиков на имущество, доверенное вкладчиками банкам".

Сконструированная в последние дни существования второй БСР легенда о противостоянии "местных" и "пришлых" нашла свое отражение в приговоре по делу Ревбанксовета. Суд не согласился с доводами подсудимых о том, что они действовали в интересах общего блага - на деле они стремились к полному перевороту отношений собственности, называя себя революционерами. В то же время Ревбанксовет противостоял террористическим методам большевизма и тем самым предотвратил полный крах хозяйственной и банковской системы Мюнхена ¹⁹.

Тяжесть и обоснование приговоров экономическим и финансовым экспертам БСР показывает, что их осуждали не за конкретные деяния, попадавшие под статьи уголовного кодекса, а за само соучастие в "преступном заговоре", которым руководили вначале анархисты, а затем - коммунисты. Чем более высокое место занимал тот или иной подсудимый в иерархии германского общества, тем на большее снисхождение он мог рассчитывать. Если Гезель был оправдан, а его соратник профессор Поленске вообще был выведен за рамки процесса, то "пришелец" Аксельрод едва избежал смертного приговора. Впрочем, можно только гадать, чем закончился бы революционный трибунал над графом Цехом, если бы баварские чекисты успели разоблачить его подпольную деятельность.

Параллельно с наказанием творцов и исполнителей экспериментов в экономической и финансовой сфере победители занялись скрупулезным подсчетом материального ущерба, нанесенного Баварии за три недели существования двух советских республик. И здесь политическая целесообразность доминировала над здравым смыслом, правительственные пропагандисты втолковывали обывателю, что "шесть месяцев революции стоили баварскому народу гораздо больше, чем четыре с половиной года войны" ²⁰. Прямые потери государственной казны составили 30 - 40 млн. марок, общий ущерб, включая неполученную прибыль, падение авторитета баварских предприятий на германском рынке и т.д. - более 250 млн. марок. По расчетам предпринимателей каждый день забастовки стоил им 7 млн. марок ²¹.

Однако их надежды на то, что правительство компенсирует явно раздутые потери, понесенные в дни "господства спартаковцев", оказались несбыточными. Напротив, финансовые институты в добровольно-принудительном порядке должны были оплачивать услуги своих освободителей. 9 мая штаб генерала Меля сообщил, что "банковские круги предоставили в распоряжение командования 690 тыс. марок для распределения среди войск", участвовавших в штурме Мюнхена ²².

В сводном отчете полиции об апрельских событиях справедливо отмечалось, что финансовая политика лидеров БСР "сводилась исключительно к поиску средств на оплату создаваемой Красной Армии". Наличные деньги, и без того находившиеся в большом дефи-

ците, выводились из хозяйственного оборота, бесконтрольно тратились советскими учреждениями, число которых росло с каждым днем. Общий итог полицейского расследования выглядел достаточно стандартно, сводя революционный процесс к воздействию извне: "те немногие баварцы, которые участвовали в подготовке Советской республики или влились в ее руководящие органы, пошли на это под влиянием чуждых нам демагогов". Последние получили расово-психологическое клеймо: это были "восточные евреи" или выходцы из России, "снедаемые потребностью рассчитаться с существующим мировым порядком" ²³.

Некоторые уроки финансовой политики БСР. Многие сюжеты краткой биографии Советской Баварии стали основой для политических мифов, доминировавших в сознании немцев на протяжении последующих десятилетий. Не являлась исключением и финансовая политика БСР. В годы Веймара она служила важным аргументом для антисоциалистической пропаганды, в то время как левые силы подчеркивали ее позитивный потенциал, нереализованный из-за насильственного подавления советского эксперимента. Нацистская идеология воспользовалась идеями Гезеля об "отрицательном проценте" для того, чтобы обосновать собственное обещание уничтожить "долговое рабство", хотя и в годы Третьего рейха опыт Советской Баварии подавался как образец большевистского террора и экономического волюнтаризма.

Во второй половине века к идеям и практике революционных финансистов 1919 г. обращались лишь спорадически. Вольное отношение к образам деятелей Советской Баварии, которое позволяют себе драматурги ²⁴, зачастую переносится и в научную литературу. Гезелю приписывают утверждение, что "конец капитализма наступит с выпуском бесплатных денег" ²⁵, а командующему баварской Красной Армией Рудольфу Эгльхоферу - захват мюнхенского отделения Рейхсбанка и раздачу своим сторонникам тысячемарковых купюр из его хранилищ ²⁶.

На самом деле исторический опыт финансовой политики Советской Баварии содержит в себе нечто большее, чем набор тривиальных анекдотов. Речь идет прежде всего о соотношении научного знания и политической власти. Намерение социалистов, волею судеб оказавшихся во главе революционного процесса в этой части Германии, поставить у руля экономических реформ известных ученых, отражало общую для начала XX в. уверенность в том, что наука несет в себе позитивное "конечное" знание, которому не дают пробиться к массам классовые интересы правящих верхов. На этой уверенности держалась и претензия классического марксизма на переход от познания мира к его преобразованию.

Компромиссный характер первой БСР отчасти определил и то, что в ее финансовой политике сосуществовали две несовместимые между собой линии: линия Сильвио Гезеля на коренное преобразование всей денежной системы путем введения "свободных денег" и линия Отто Нейрата на ограничение наличного обращения через бюрократический контроль в духе государственного регулирования военных лет. Ни одна из них не успела трансформироваться в законченную программу, не говоря уже о реализации последней на

практике. И здесь мы имеем дело со вторым уроком Советской Баварии: ориентированное на радикальное преобразование общества знание бесплодно при отсутствии властных инструментов, способных преодолеть сопротивление социальных слоев, затронутых процессом реформ.

Лидеры первой БСР, доверившись известным экономистам, не смогли обеспечить их политической, в том числе и силовой поддержкой. Выходцы из лагеря социал-демократии, они слишком верили в "железные законы истории" - и были сметены их динамикой, которая не позволяла топтаться на месте, требовала либо перехода власти к более радикальным и действенным силам, либо отката к реставрации "старого порядка". Неудавшийся путч сторонников правительства Гофмана и победа рабочих отрядов, во главе которых стояли коммунисты, сделали возможной реализацию первого варианта развития событий, пусть даже на очень короткий срок.

Удивительно, но и в дни правления КПГ (вопреки всем заявлениям ее лидеров о единстве и железной воле пролетариата) в финансовой политике БСР сохранилась конкуренция двух линий. Первую, которую можно назвать радикально-социалистической, олицетворял народный уполномоченный по финансам Эмиль Мэннер и стоявший за ним Революционный банковский совет. Мэннер и его соратники, продолжавшие сотрудничать с Отто Нейратом, исходили из необходимости разрушения капиталистических отношений власти и собственности и готовили для этого системные реформы. Пополнение государственной кассы для решения оперативных задач Комитета действия представлялось им побочной задачей, которая рано или поздно будет решена принятием комплексной антикапиталистической программы.

Напротив, представитель Советской России Товий Аксельрод, опиравшийся на поддержку руководителей КПГ, настаивал на проведении большевистской линии ситуативного реагирования на вызовы извне. Не задумываясь о выработке финансовой стратегии (и уж тем более не привлекая для ее разработки "буржуазных специалистов"), баварские большевики слепо доверяли опыту своих русских товарищей - опыту, о котором они имели весьма отдаленное представление. В результате вторая линия на практике свелась к бессистемным экспроприациям, которые в гораздо большей степени настраивали горожан против советской власти, чем удовлетворяли финансовые потребности растущей Красной Армии.

Эти линии не могли существовать параллельно, и открытый конфликт их лидеров являлся только вопросом времени. Представляется закономерным, что спор о методах и формах пополнения бюджета БСР стал тем камнем преткновения, который вернул бразды правления сторонникам радикально-социалистических мер в финансовой сфере (хотя по сравнению с баварскими большевиками их следовало бы назвать умеренными). Поражение и уход из властных структур лидеров КПГ определялся не только и не столько исходом голосования в "пролетарском парламенте", сколько фактическим признанием того, что Южная Бавария оказалась неудачным местом для повторения опыта русских большевиков. Подавляющая часть ее населения, в том числе и кадровый рабочий класс, не желала расставаться ни с

демократическими механизмами решения социальных проблем, ни с преимуществами рыночной экономики, стержнем которой являлась стабильная денежная система. Политическая элита, радикально обновленная в ходе революции, продолжала руководствоваться принципом "не навреди", избегая волюнтаристских экспериментов. В этом смысле лидеры КПГ, предпочитавшие следовать правилу "чем хуже, тем лучше", и в самом деле оказались чужеродным телом в партийно-политическом механизме Баварии.

Нельзя сбрасывать со счетов и активные действия противников советской власти, которые в полной мере отдавали себе отчет в том, насколько важным для нее окажется финансовое обеспечение принимаемых решений. Здесь мы также можем констатировать две линии поведения: умеренную и радикальную. Руководители частных банков, заручившись поддержкой из Берлина, отказались от прямой конфронтации с новой властью и сделали ставку на тихий саботаж ее предписаний. Хотя банкам было запрещено участвовать во всеобщей стачке, их сотрудники ежедневно проводили "итальянскую забастовку". Используя противоречившие друг другу постановления советских властей, они парализовали повседневную работу финансовых учреждений. У их дверей каждое утро собирались толпы недовольных горожан, пытавшихся спасти хотя бы часть своих сбережений, однако удача улыбалась лишь немногим избранным, имевшим особо доверительные отношения с руководством того или иного банка.

Формально признав власть советов и выполняя ее директивы, мюнхенские финансисты не без основания рассчитывали на то, что руководство БСР возьмет под свою защиту банки и не допустит их разграбления. Такая перспектива не казалась столь уж невероятной во второй половине апреля, когда Мюнхен и его окрестности охватила волна "диких реквизиций". Посредником и даже амортизатором во взаимоотношениях банковских кругов и Комитета действия стал Революционный банковский совет, всячески тормозивший реализацию непродуманных директив, которые исходили от коммунистов.

Второй линией противодействия финансовой политике БСР был своего рода "большевизм наоборот", который демонстрировали прусский посланник в Баварии граф Цех и представители имперского правительства в Бамберге. Они настаивали на полном игнорировании мюнхенскими банками требований советских властей. Это неизбежно привело бы к силовой акции со стороны последних, что, очевидно, и принималось в расчет: для пропагандистского обоснования военной акции нужны были яркие примеры хаоса и разворовывания государственных ресурсов "спартаковцами". Тактика провоцирования внутренних конфликтов, которую реализовывали граф Цех и его помощники в революционном Мюнхене, по существу определялась тем же принципом "чем хуже, тем лучше", хотя и с противоположным знаком.

К моменту отставки коммунистического правительства дни и даже часы существования советской республики в этой части Германии были уже сочтены. Радикальные меры по ограничению наличного оборота, озвученные Мэннером 26 апреля, равно как и ужесточение

контроля над банковской сферой в так и не опубликованном постановлении от 30 апреля, указывали на перспективу, которая могла бы стабилизировать положение в Мюнхене. Но вопрос о власти - "проклятый вопрос" любой революции предстояло разрешить только силой оружия. Полоса роковых кадровых и политических ошибок лидеров двух БСР, помноженных на слабость и некомпетентность созданного ими административного аппарата, привели к тому, что советская республика была фактически отдана на растерзание имперским войскам и частям фрайкора. Ее трагический финал на долгие годы скрыл от внимания ученых тот очевидный ныне факт, что любая революция лишь тогда чего-то стоит, когда умеет не только защищаться, но и добывать деньги для своего продвижения вперед.

Примечания

1. "Зверское убийство заложников в гимназии Луитпольда" породило уже в годы Веймарской республики такой поток публикаций, что их простое перечисление заняло бы несколько страниц. Первое издание документов по этой теме: Der Geiselmord in Munchen. Ausfflhrliche Darstellung der Schreckenstage im Luitpold-Gymnasium nach amtlichen Quellen. Munchen. 1919.

2. Донесение Цеха в Берлин от 9 марта 1919 года. PAAA. R 2732.

3. Funksprach an Tschitscherin, Lenin, Moskau. GERSTL M. Op. cit, S. 35.

4. Донесения Цеха в Берлин от 7 и 9 апреля 1919 года. PAAA. R 2732.

5. Донесение статс-секретаря МИД Германии Лангверта министру иностранных дел Брокдорф-Ранцау в Веймар от 9 апреля 1919 г., письмо Брокдорф-Ранцау посланнику Цеху в Мюнхен от 10 апреля 1919 года. Ibid. R 22461, R 2733.

6. Донесение Рицлера в Берлин от 12 апреля 1919 года. Ibid. R 2733. Цех шел еще дальше, предлагая Хейну уничтожить банкноты крупного номинала, хранившиеся в мюнхенском отделении Рейхсбанка.

7. Донесение Цеха в Берлин от 5 мая 1919 года. Ibidem.

8. Кроме того, Цех предложил Хейну нанять вооруженную охрану из 20 человек, порекомендовав верных ему людей. Глава мюнхенского отделения Рейхсбанка отказался и от первого и от второго предложения, но пообещал Цеху перенести все золото в особое хранилище и замаскировать вход в него книжными полками. Прусскому посланнику это представлялось явно недостаточным: "Решительному диктатору было бы нетрудно путем угроз завладеть ценностями Рейхсбанка, а о том, какой вес имели бы 136 млн. золотых монет в руках какого-нибудь готового на все спартаковца, излишне говорить". Донесение Цеха в Берлин от 5 мая 1919 года. Ibidem.

9. Die Munchner Raterepublik im April 1919 und ihre Gewalttaten. StaB. Staatsanwaltschaft. 3124. Bl. 155.

10. Ibid., 2017. Bl. 20.

11. CHRISTEN TH. Aus den Munchner Revolutionstagen. Zurich. 1919, S. 20.

12. StaB. Staatsanwaltschaft. 2017. Bl. 67, 88.

13. CHRISTEN TH. Op. cit., S. 39 - 40.

14. См. доклад мюнхенского отделения "Дойче банк" и письмо Баварского торгового банка в "Бюро допросов военно-полевого суда" от 5 июня 1919 года. StaB. Staatsanwaltschaft .2139.

15. Заявление Нейрата от 30 мая 1919 года. Ibidem.

16. Письмо Отто Бауэра от 30 июня 1919 года. Ibidem.

17. Донесение Цеха в Берлин от 9 июня 1919 года. PAAA. R 2737.

18. Обоснование приговора военно-полевого суда по делу Товия Аксельрода. StaB. Staatsanwaltschaft. 1939.

19. Обоснование приговора народного суда по делу членов Ревбанксовета. Ibid. 2885. Трое обвиняемых получили по одному году и 5 мес. заключения в крепости.

20. Die Sclireckensherrscliaft..., S. 228.

21. Ibid., S. 227. См. также протокол специального заседания торговой палаты Мюнхена, состоявшегося 9 мая и посвященного подсчету понесенных убытков. Zerstorung des Wirtschaftslebens Munchens durch die Kommunistenwirtschaft vom 8. bis 30. April 1919. Munchen. 1919.

22. Цит по: HILLMAYR H. Roter und Weisser Terror in Bayern nach 1918. Ursachen, Erscheinungsformen und Folgen der Gewalttatigkeiten im Verlauf der revolutionaren Ereignisse nach dem Ende des Ersten Weltkrieges. Munchen 1974, S. 158.

23. Die Munchner Raterepublik im April 1919 und ihre Gewalttaten. Bl. 132, 141, 149.

24. Так, среди эпизодов, не вошедших в окончательную редакцию пьесы Танкреда Дорста "Толлер", есть сцена, в ходе которой Эмиль Мэннер увлеченно объясняет директору банка необходимость введения свободных денег по методу Сильвио Гезеля: в результате деньги прекратят быть источником прибыли, получаемой без приложения труда, "и тем самым мы уничтожим экономические источники войны! А значит и Вы, господин директор, больше не будете нужны" DORST Т. Toller. Frankfurt am Main. 2008, S. 119. Пьеса Дорста с успехом шла на сценах западногерманских театров в конце 1960-х годов.

25. ЭВАНС Р. Третий рейх. Зарождение империи. 1920 - 1933. М. 2010, с. 209.

26. KOCH H.W. Der deutsche Burgerkrieg. Eine Geschichte der deutschen und osterreichischen Freikorps 1918 - 1923. Berlin u.a. 1978, S. 112.

Publisher:

Permanent link for scientific papers (for citations):

Found source (search robot):

Publication author(s) - А. Ю. Ватлин:

Comments: