Eds. Allan Anderson, Michael Bergunder, Andre Droogers, and Cornelius Van der Laan. Berkeley, Los Angeles, London: University of California Press, 2010. - 310 p.

В целом море недавних научных публикаций в области изучения пятидесятничества и харизматических движений эта книга выделяется как действительно уникальная по охвату материала и его концептуальному осмыслению. Редакторы и авторы поставили себе целью оценить нынешнее состояние этой области исследований в контексте новейших подходов в различных академических дисциплинах. Это не просто собрание сведений о том, что было сделано в этой области за последние десять-двадцать лет, но серьезная попытка сверить конкретные эмпирические исследования с общим состоянием теории и мето-

стр. 267
дов в гуманитарных и общественных науках. Поэтому задача книги, действительно, недвусмысленно амбициозна.

Книга стала результатом долгосрочного проекта под названием European Research Network on Global Pentecostalism (GloPent; website: http://www.glopent.net/), начатого в 2004 году тремя исследовательскими институтами: Центром изучения пятидесятничества и харизматического движения при Бирмингемском университете (Centre for Pentecostal and Charismatic Studies at the University of Birmingham), представленным Аланом Андерсоном; Центром Холленвегера при Амстердамском свободном университете (Hollenweger Center at the Vrije Universiteit Amsterdam), представленным Андре Дрогерсом и Корнелиусом ван дер Ланом; и Отделением истории религий и миссионерских исследований богословского факультета Гейдельбергского университета, которое представлено Михаэлем Бергундером.

Участники проекта и авторы представляют несколько дисциплин: историю, культурологию (cultural studies), тендерные исследования, психологию, социологию, антропологию и теологию. Идея состояла в том, чтобы соединить эти перспективы таким образом, который позволил бы перейти от мультидисциплинарного рассмотрения пятидесятнического /харизматического христианства к рассмотрению междисциплинарному. На мой взгляд, авторам удалось продвинуться в этом направлении. Об этом свидетельствует, в частности, то, что все авторы, обозначая достижения и лакуны в своей собственной дисциплине, обращаются к другим дисциплинам, стараясь понять, как можно было бы подход "своей" дисциплины включить в более широкие рамки. Я бы выделил в этом смысле очень интересные соображения Джоэла Роббинса о том, каков мог бы быть вклад антропологии, т.е, что именно могла антропология раскрыть опираясь на ее специфические подходы и методов. Однако такого рода размышления присутствуют и у других авторов, в том числе и во введении Алана Андерсона.

Проект амбициозен и в другом отношении: среди авторов книги - как инсайдеры, так и аутсайдеры, то есть и ученые-пятидесятники, и те, кто пятидесятниками не являются. Это сознательная позиция, которая проблематизирует саму суть споров о научной эпистемологии, академической объективности и субъективности. Профессиональная установка в академической среде состоит в том, чтобы быть "объективным" настолько, насколько это возможно; в то же время в последние де-

стр. 268
сятилетия новая академическая чувствительность сделала невозможными претензии на обладание совершенной нейтральностью. В данном конкретном случае невозможно игнорировать растущее количество исследований, осуществленных учеными, в основном теологами, которые сами принадлежат к пятидесятническим церквам. Эти исследователи обладают некоторой инсайдерской интуицией, которая может скорректировать и обогатить общее видение рассматриваемого феномена. Как пишет Андерсон во введении, "внешний исследователь-агностик может рассматривать типично пятидесятническую практику чисто функционально, не более как еще один религиозный элемент современного глобального смешения, упуская при этом какие-то специфические черты, без учета которых анализ будет неполон" (р. 6).

Излишне говорить, что и аутсайдеры, в свою очередь, обладают особыми преимуществами: они сохраняют свободу от некоторых крайних суждений и оценок, встречающихся у инсайдеров. Например, аутсайдеры могут критично подходить к руководству пятидесятников, которое инсайдеры порой описывают почти в агиографическом благоговении; или они могут дистанцироваться от новой моды доводить реабилитацию пятидесятничества до уровня его романтической идеализации.

Таким образом, объединение усилий одних и других служит более ясному пониманию целого. Но сам факт присутствие инсайдеров и аутсайдеров среди авторов книги требует от каждого из них методологической рефлексии; можно сказать, они вынуждены отвечать на принципиальный эпистемологический вызов, с которым сталкиваются как нейтральные академические ученые, так и вовлеченные ("ангажированные") авторы: как соединить эмический и этический подходы (emic and etic), взгляд изнутри и взгляд извне? Это относится к выбору источников, к способам интерпретации этих источников, к учету существующих публичных и академических пристрастий и стереотипов, и ко многим другим аспектам.

Книга разделена на три части: (1) Междисциплинарные перспективы; (г) Социальные и гуманитарные науки; и (3) Теология. Первая часть открывается текстом Алана Андерсона, который посвящен центральной теме "многообразия, таксономии и определения", то есть попытке разобраться с пугающим разнообразием пятидесятническо-харизматического христианства и страшной неразберихой периодов, "волн", "направлений" и "сект". Андерсон не пытается

стр. 269
дать жесткого определения, но ссылается на витгенштейновский принцип "семейного сходства" (Familienahnlichkeit): "Описывая и определяя что-либо, - пишет Андерсон, - нужно оставлять "размытые края", так чтобы неточное определение все же могло иметь смысл" (с. 15). Далее Андерсон последовательно рассматривает несколько подходов к таксономии пятидесятничества, предлагая весьма подробный и поучительный анализ. Он начинает с "типологического подхода" (основанного на "опыте Святого Духа" как ключевом тропе), затем останавливается на подходе социальных наук, переходит к историческому подходу и завершает обзор подходом теологическим. Каждый из этих подходов по-своему полезен для понимания феномена в целом. В заключении он замечает, что "для мультидисциплинарного изучения глобального пятидесятничества нужна широкая таксономия, которая бы использовала аналогию "семейного сходства"; это позволит учесть и все его исторические связи, и его теологические и социологические аспекты" (р. 27). Далее следует не менее глубокий анализ Андре Дрогерса, касающийся "эссенциалистского и нормативного" подходов к пятидесятничеству Дрогерс пишет: "Быть может, более чем другие дисциплины, религиоведение в целом в силу своей специфики склонно к таким подходам [то есть нормативному и эссенциалистскому - А. А.]. И изучение пятидесятничества не является исключением. Некоторые его крайне специфичные черты особо к этому располагают" (p.31). С этим же связана дилемма эмического/этического (взгляда изнутри и взгляда извне). Дрогерс пишет о необходимости идти узким путем "между Сциллой и Харибдой позитивистского и конструктивистского решения проблемы субъективности" (р.42). Насколько острой является эта проблема в случае исследования пятидесятничества, хорошо видно из истории религиозных и академических нормативных споров, сопровождающих изучение пятидесятничества.

Глава Михаэля Бергундера посвящена тому, как на изучение пятидесятничества повлиял "культурный поворот" в гуманитарных науках. Эта глава представляет собой хороший пример того, как постструктуралистская эпистемология помогает увидеть этот феномен как дискурс или серию дискурсов, связанных как с религией, так и с наукой. Бергундер показывает, в частности, насколько такой дискурсивный подход позволяет понять пятидесятнически-харизматическое христианство не в "классических" терминах "деноминации" или даже "религиозной традиции", а как некую "сете-

стр. 270
вую структуру". Он также деконструирует пятидесятничество в направлении де-вестернизации, делая особый акцент на постколониальных, подчиненных (subaltern) представлениях об источниках всего явления, его практик и идеологии (я вернусь к этому акценту ниже).

Элизабет Бруско обращается к пятидесятничеству в контексте тендерных исследований, касаясь диспропорции в нем между преобладанием женщин и непреложностью мужского лидерства, и предлагает анализ соответствующей проблематики, опираясь на опыт собственных полевых исследований в Колумбии, где она изучала и сравнивала нарративы женщин и мужчин. Тендерный аспект рассматривается и в главе Генри Гурена, посвященной центральному феномену евангелической культуры - обращению (conversion). Автор опирается на свои полевые исследования в Центральной Америке (Гватемала и Никарагуа). Его главная идея состоит в том, чтобы рассматривать обращение не как одноразовый радикальный переворот (по образу обращения апостола Павла "на пути в Дамаск"), а как conversion carrier- длительный процесс, зависящий от многих переменных личного, социального, институционального плана.

Биргит Майер в своей главе рассматривает пятидесятничество с точки зрения глобализации; она основывается на конкретном материале, собранном в Гане (Африка), но ставит проблемы теоретического порядка: насколько верны классические, восходящие к Максу Веберу представления о связи между протестантизмом и капитализмом - и всей секулярной современной перспективой - в виду новых фактов, указывающих на религиозное "заколдовывание" (re-enchantment) глобального мира позднего модерна? Далее Майер объясняет историю успеха пятидесятничества в терминах "глокализации" - его уникальной "способности помещать локальное в рамки более масштабных представлений. В этом смысле пятидесятничество все время пребывает в процессе становления, оно является движением и действием (performance), а не сложившейся религиозной системой, опирающейся на застывшие структуры" (р. 121). (Это видение корреспондирует с тем представлением о "сетевой структуре", о котором в своей главе говорил Бергундер; см. выше). Другой важный акцент Майер делает на том, что она называет материальностью и вещественностью (materiality and tangibility) пятидесятников (p. 127) - их стремлении к телесному опыту и ориентацией на потребление, что прямо противоположно стерео-

стр. 271
типному представлению о классическом протестантском посюстороннем аскетизме и самодостаточной духовности.

Четыре последующих главы, составляющих вторую часть книги, посвящены подходам, соответствующим различным дисциплинам: психологии, антропологии, социологии и истории (Стефан и Одило Хубер, Джоэл Роббинс, Стивен Хант и Корнелиус ван дер Лан соответственно). Каждый подход имеет собственные преимущества и дополняет наше общее представление о пятидесятничестве. В психологии авторы различают экзогенные и эндогенные подходы: первый опирается на общие посылки нынешних психологических теорий, второй сфокусирован на психологической динамике внутри пятидесятников (и групп и индивидов). В антропологии выделяются три пункта: пятидесятничество как культурный процесс (показывается, "как пятидесятничество с его акцентом на разрыве влияет на культурный процесс, вводя новую динамику культурных изменений" - р. 173); пятидесятничество как проживаемая религия (lived religion); и соотношение феномена пятидесятничества с modernity. Социология религии продолжает рассматривать классический вопрос о modernity (здесь исходный контрапункт - вклад Дэвида Мартина как в изучение пятидесятничества, так и в теорию секуляризации). Социологический подход также позволяет пересмотреть фундаментальный вопрос о демографии и социальном составе пятидесятничества; задуматься об обоснованности "теории депривации" как способа объяснения беспрецедентного роста пятидесятничества; рассмотреть возможность понимания пятидесятничества как "нового религиозного движения"; провести объединенный анализ "ривайвелизма" и "рутинизации" как ключевых социальных механизмов, действующих внутри религиозных сообществ и проч.

Ван дер Лан, представляющий "исторический подход", ссылается на свой опыт изучения ранних голландских пятидесятников и их миссии в Лицзяне (Китай) в 1920-х годах, однако он высказывает несколько более общих соображений относительно того, как следует заново интерпретировать имеющиеся исторические источники. Он продвигает один из сильных тезисов рассматриваемой книги в целом: необходимость де-американизировать и в целом де-вестернизировать глобальную историю пятидесятничества. Он пишет: "Пока наша история будет зависеть от опубликованных писем, отчетов и периодических изданий западных агентств и их миссионеров, наше понимание оста-

стр. 272
нется сильно искаженным. Такие документы и тексты были написаны с расчетом на западное восприятие - с целью получения поддержки для работы миссий" (р. 210). Ван дер Лан делает вывод, что рост пятидесятничества следует объяснять, исходя из местных мотивов и локального духовного и социокультурного поиска.

Кстати, создается впечатление, что таково общее убеждение участников этого сборника и всего проекта GloPent: в том же духе предложенные в других главах книги теории "сетевой структуры", "множественности источников" и "контекстуализации" обращают внимание на, так сказать, экс-центрическое содержание всего феномена, т.е. отсутствие единого центра. Возможно неслучайно, что GloPent, как европейский проект, скептически относится к представлению о североамериканском генезисе пятидесятничества. Поскольку большинство авторов занимаются исследованиями в разных частях незападного мира (Латинская Америка, Африка и Азия), они склонны именно к де-вестернизации - причем, это, конечно, не только эмпирическая, но также и методологическая, эпистемологическая де-вестернизация. Во всяком случае, фактом является то, что ныне феномен пятидесятнически-харизматического христианства принадлежит "миру большинства", то есть незападному миру, "глобальному Югу".

Редакторы пригласили богословов-пятидесятников, тексты которых составили третью часть книги. Четыре главы посвящены четырем богословским дисциплинам: пневматологии, миссиологии, практической теологии и экуменизму (авторами являются соответственно Вели-Матти Кэркяйнен, Амос Йонг и Тони Ричи, Марк Картледж и Сесил Робек-мл.). Создается впечатление, что эти главы не совсем интегрированы в книгу; тем не менее таково было сознательное решение редакторов: дать голос ученым-пятидесятникам и дополнить книгу богословием, которое, между прочим, обычно считается маргинальным для подчеркнуто опытного характера пятидесятничества. Авторы третьей части не отрицают этого тезиса о центральном значении личного опыта для всех евангеликов; и все же обращение к теологии позволяет учитывать то, что обычно игнорируется. Джоэл Роббинс в своей главе, написанной в антропологической перспективе, говорил о необходимости знать теологию пятидесятников - категориальную и интеллектуальную рамку "популярных (устных) теологий", которые изучают исследователи-эмпирики. Теология пятидесятников, ранее по большей части маргинальная и "не-академиче-

стр. 273
ская", в последние десятилетия стала более зрелой; в ней содержится, по крайней мере, часть тех основных идей, которые характерны для феномена глобального пятидесятничества. Более того, в теологических построениях мы можем обнаружить важные изменения, касающиеся истории восприятия и самовосприятия (самоидентификации) пятидесятников в разных религиозных и секулярных контекстах по всему миру.

В целом (за исключением одного досадного упущения - отсутствия анализа растущего политического влияния пятидесятничества) рассматриваемая книга глубоко раскрывает все главные темы, освещает теоретические и концептуальные аспекты наиболее актуальных дискуссий, имевших место в последние десятилетия. Широта и глубина делают эту книгу поистине вехой в научном изучении пятидесятничества.

стр. 274

Permanent link to this publication: