© 2005 г.

Проблема Прибалтики находилась как бы в тени важнейших дискуссий "большой тройки" в годы второй мировой войны. Несмотря на то, что каждая из великих держав имела свои собственные интересы, основной задачей союзной дипломатии в 1941- 1945 гг. было объединение всех сил, противостоящих блоку агрессоров, создание мощной коалиции, способной одержать скорейшую и решительную победу над странами "оси". Действительно, в 1941 - 1945 гг. Ф. Рузвельт и У. Черчилль в целом стремились найти взаимопонимание с И. В. Сталиным по вопросу о признании советских границ на 22 июня 1941 г. Во всяком случае, они избегали жесткой конфронтации по территориальным проблемам ввиду первостепенной важности разгрома Германии, ведущую роль в борьбе с которой играл СССР. Действительно, если в 1939 - 1941 гг. США и Великобритания не признавали и открыто заявляли о своем несогласии с вхождением Литвы, Латвии и Эстонии в состав Советского Союза, то после начала Великой Отечественной войны позиция лидеров этих стран стала претерпевать изменения. Однако если прибалтийский вопрос остро и не поднимался, то это отнюдь не означало, что он вообще не интересовал лидеров союзных государств. При обсуждении различных аспектов послевоенного мирового устройства так или иначе учитывалась проблема будущих границ государств Восточной Европы, хотя к концу войны ключевыми стали вопросы, связанные прежде всего с границами Польши и характером политического режима в странах, граничащих с СССР.

После 1991 г., когда прибалтийские республики обрели независимость, вопрос о признании их включения в состав СССР со стороны западных лидеров стал вызывать дополнительный интерес у исследователей. Был проведен ряд международных конференций, на которых так или иначе поднимался этот вопрос. Особенно хотелось бы выделить конференцию, организованную Институтом истории Литвы и Институтом всеобщей истории РАН в Вильнюсе в ноябре 2003 г., которая была специально посвящена проблеме Прибалтики во взаимоотношениях великих держав в годы второй мировой войны. Однако сегодня мы все еще не можем сказать, что отечественная и зарубежная историография достаточно полно ответила на все вопросы, связанные с позицией Рузвельта и Черчилля относительно признания советских границ по состоянию на 1941 г. и реакцией на это Сталина. Более изученной в этом отношении представляется позиция британской стороны, прежде всего благодаря выходу в свет вскоре после окончания войны мемуаров У. Черчилля, в которых он достаточно подробно воспроизвел свое отношение к территориальным приращениям СССР. Хорошо известно, что еще до 22 июня 1941 г. У. Черчилль в целом положительно относился к выдвижению советских войск в Западную Белоруссию, Западную Украину и Прибалтику после заключения советско-германского пакта 1939 г. Выступая по лондонскому радио 1 октября 1939 г., он, в частности, сказал, что это решение "без всякого сомнения, было необходимо для безопасности России перед немецкой угрозой. Во всяком

Мягков Михаил Юрьевич - кандидат исторических наук, заведующий центром истории войн и геополитики Института всеобщей истории РАН.

стр. 50

случае, была занята позиция и создан Восточный фронт, который немецкая армия не осмелилась атаковать". Много было сделано для изучения деятельности У. Черчилля в годы войны его официальным биографом и известным историком М. Гилбертом, который в настоящее время продолжает публиковать военную корреспонденцию британского премьера, содержащую многие важные моменты, касающиеся территориальных проблем¹ . Из современных западных исследователей, занимающихся историей второй мировой войной и затрагивающих в своих работах дискуссии между лидерами СССР, США и Великобритании относительно послевоенных границ, можно выделить также А. Полонски, Д. Дилкса, Дж. Эриксона, Дж. Робертса и др.² Значительный вклад в изучение этой проблемы в последнее время внесли и российские исследователи, в частности, В. Г. Трухановский, Г. Н. Севостьянов, В. Л. Мальков, В. В. Соколов, П. В. Стегний, О. А. Ржешевский³ . Только что вышедшая новая книга проф. О. А. Ржешевского, посвященная взаимоотношениям Сталина и Черчилля⁴ , содержит около 200 записей бесед, дискуссий и сопутствующих материалов, раскрывающих драматическую картину дипломатической борьбы между двумя лидерами и поиск ими согласованных решений по многим проблемам, имевшимся у антигитлеровской коалиции, в том числе по вопросу о послевоенных границах СССР. Ценная информация по теме включения трех прибалтийских республик в состав СССР содержится в недавней публикации полковника С. Н. Ковалева, посвященной политическим и правовым особенностям ввода советских войск на территорию Прибалтики и его последствиям⁵ .

По понятным причинам ученые не располагают мемуарами американского президента, умершего в апреле 1945 г., поэтому позиция Ф. Рузвельта по вопросу о советских границах, его отношение к прибалтийской проблеме заслуживают особого внимания.

Известно, что накануне нападения Германии на СССР государственным департаментом США было принято решение не давать СССР никаких политических обещаний в случае развязывания против него агрессии. В меморандуме Отдела европейских стран Госдепа от 21 июня 1941 г. говорилось, что "1) Мы не должны давать СССР никаких советов, если только СССР сам не обратится к нам за ними... 3) Если советское правительство прямо обратится к нам за помощью, мы должны... ослабить ограничения на экспорт в Советский Союз... 6) Мы не должны заранее давать никаких обещаний Советскому Союзу в отношении помощи, которую мы сможем оказать в случае германо-советского конфликта и не будем принимать на себя никаких обязательств в отношении нашей будущей политики к России"⁶ .

Тем не менее сразу после начала Великой Отечественной войны президент США Рузвельт выразил свою полную поддержку борьбе СССР против агрессии, а заместитель госсекретаря США С. Уэллес заявил 23 июня, что "если бы еще требовались ка-

¹ The Churchill War Papers. [Compiled by] Martin Gilbert. New York, 1995, v. 3. The Ever Widening War. 1941. London, 2000.

² The Great Powers and the Polish Question, 1941 - 45: A Documentary Study in Cold War Origins. Ed. by Antony Polonsky. London, 1976; Barbarossa. Ed. J. Erickson, D. Dilks. Edinbourgh, 1994; Роберте Дж. Сферы влияния и советская внешняя политика в 1939 - 1945 гг.: идеология, расчет и импровизация. - Новая и новейшая история, 2001, N 5, с. 65 - 91; MisiunasR., TageperaR. The Baltic States: Years of Dependence 1940 - 1980. University of California, 1983.

³ Трухановский В. Г. Уинстон Черчилль. М., 2003; Война и общество, кн. 1 - 2. Отв. ред. Г. Н. Севостьянов. М., 2004; Мальков В. Л. Франклин Рузвельт. М., 1988; Соколов В. В. И. М. Майский между И. Сталиным и У. Черчиллем в первые месяцы войны. - Новая и новейшая история, 2001, N 6; Соколов В. В., Стегний П. В. Советская дипломатия в период битвы под Москвой (1941). - Мир истории (эл. журн.), 2002, N 2; Ржешевский О. А. Война и дипломатия. Документы, комментарии, 1941 - 1942. М., 1997.

⁴ Ржешевский О. А. Сталин и Черчилль. Встречи. Беседы. Дискуссии. Документы, Комментарии, 1941 - 1945. М., 2004.

⁵ Военно-исторический журнал. 2004, N 6, с. 36 - 41.

⁶ Foreign Relations of the United States. Diplomatic Papers (далее - FRUS). 1941, v. I. Washington, 1958, p. 766 - 767.

стр. 51

кие-либо доказательства истинных целей и планов нынешних руководителей Германии достичь мирового господства, то такое доказательство дает предательское нападение Гитлера на Советский Союз", и, по мнению Вашингтона, "любое сплочение сил против гитлеризма, независимо от их происхождения, ускорит конец лидеров нынешней Германии и поэтому выгодно для нашей собственной обороны и безопасности. Гитлеровские армии являют сегодня наибольшую опасность для американцев". Однако Уэллес в то же время указал, что "для народа Соединенных Штатов... принципы и доктрины коммунистической диктатуры являются совершенно неприемлемыми. Они так же чужды американским идеям, как и принципы и доктрины нацистской диктатуры"⁷ .

В первый период Великой Отечественной войны многие руководящие деятели из Лондона и Вашингтона довольно скептически относились к возможности эффективного сопротивления СССР мощи германского вермахта. Военное ведомство США полагало в то время, что Германия будет занята разгромом России минимум месяц, а максимум - три месяца⁸ . Оценки стали меняться после визита в СССР и встречи со Сталиным личного представителя Рузвельта Г. Гопкинса. Помощник президента увидел в Москве решимость сражаться и призвал Рузвельта к самой активной помощи СССР.

В августе 1941 г. Рузвельт и Черчилль подписали Атлантическую хартию, двумя первыми пунктами которой были: "1) США и Великобритания не стремятся к территориальным или другим приобретениям. 2) Они не согласятся ни на какие территориальные изменения, не находящиеся в согласии со свободно выраженным желанием заинтересованных народов"⁹ . В сентябре 1941 г. Советский Союз заявил, что выражает согласие с основными положениями хартии, хотя это и не означало, что он пойдет на пересмотр своих довоенных границ 1941 г.

В общем контексте проблемы признания западными союзниками советских границ 1941 г., в том числе вхождение в состав СССР прибалтийских государств, необходимо выделить динамику подхода к ней со стороны Великобритании и США. Как уже отмечалось, Черчилль в целом благосклонно относился к расширению советских границ на запад в 1939 - 1940 гг. Более того, во время встречи с советским послом в Лондоне Майским 6 октября 1939 г. он откровенно сказал, что "исходит из того положения, ...что основные интересы Англии и СССР в наши дни нигде не сталкиваются". Далее Майский отмечал: "Черчилль прекрасно понимает, что СССР должен быть хозяином на восточном берегу Балтийского моря, и он очень рад, что балтийские страны включаются в нашу, а не в германскую государственную систему. Это исторически нормально и вместе с тем сокращает возможный "лебенсраум"¹⁰ для Гитлера. Здесь опять-таки интересы Англии и СССР не сталкиваются, а скорее совпадают"¹¹ .

Тем не менее англичане, как и американцы, в 1941 г. также считали весьма вероятным поражение Красной Армии в борьбе с вермахтом. Даже после краха германского "блицкрига" британскому кабинету было трудно предположить, насколько эффективно пойдет процесс восстановления боевой мощи СССР. В этой связи давать Москве какие-либо обещания относительно ее территорий, не зная, где окажутся советские войска в конце войны, было, по мнению Лондона, преждевременно. Так, в декабре 1941 г. министр иностранных дел Великобритании А. Идеи на переговорах со Сталиным отказался подписывать секретный протокол к советско-английскому договору, содержащему, в частности, следующий пункт: "Восстановление оккупированных войсками гитлеровской Германии территорий, Эстонии, Латвии и Литвы, в составе СССР - в государственных границах, существовавших к 22 июня 1941 г."¹² .

⁷ New York Times, 24.VI.1941.

⁸ Шервуд Р. Рузвельт и Гопкинс. Глазами очевидца, т. 1. М., 1958, с. 495 - 496.

⁹ Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны, т. I. М., 1944, с. 147 - 148.

¹⁰ Lebensraum - жизненное пространство (нем.).

¹¹ Соколов В. В. И. М. Майский между И. В. Сталиным и У. Черчиллем в первые месяцы войны. - Новая и новейшая история, 2001, N 6, с. 19.

¹² Ржешевский О. А. Война и дипломатия, с. 26 - 28.

стр. 52

К весне 1942 г. позиция Лондона к прибалтийской проблеме стала меняться в сторону одобрения позиции Москвы по территориальным вопросам. Лондон, исходя из разворачивавшихся на фронте событий и, видимо, с учетом необходимости идти на компромисс с СССР ввиду отсутствия второго фронта в Европе считал необходимым изменения подхода к некоторым принципам Атлантической хартии. Так, 7 марта 1942 г. У. Черчилль писал Ф. Рузвельту: "В условиях возрастающих тягот войны я прихожу к мысли, что принципы Атлантической хартии не следует трактовать таким образом, чтобы лишить Россию границ, в которых она находилась, когда на нее напала Германия. Это была основа, на которой Россия присоединилась к хартии, и я полагаю, русские провели жестокий процесс ликвидации враждебных элементов в Прибалтийских государствах и т.д., когда они заняли эти районы в начале войны. Я надеюсь поэтому, что Вы сможете предоставить нам свободу действий для подписания договора, который Сталин желает иметь как можно скорее. Все предвещает возобновление весной широкого немецкого наступления в России, а мы очень мало можем сделать для того, чтобы помочь единственной стране, которая ведет тяжелые бои с германскими армиями"¹³ .

Сталин и далее продолжал настаивать на том, чтобы договор с Великобританией гарантировал Москве бывшие польские, финские и прибалтийские территории, присоединенные к СССР в 1940 г. Естественно, он желал, чтобы и США признали границы СССР по состоянию на 22 июня 1941 г.

Однако Рузвельт и госдепартамент США в то время решительно возражали против такого пункта в соглашении между СССР и Великобритании¹⁴ . В феврале 1942 г. президент США дал указания Уэллесу сообщить британскому послу в Вашингтоне Галифаксу, что не считает возможным принять советские предложения относительно границ. Этот вопрос, сказал он, должен решаться после окончания войны. Рузвельт пояснил, что сам собирается обратиться по этому вопросу к советскому правительству¹⁵ .

С течением времени позиция США относительно территориальных проблем и сфер влияния в Европе претерпевала изменения. Здесь сказывались прежде всего взгляды самого Рузвельта и его окружения на проблемы послевоенного мироустройства и их взгляды на роль России в поддержании безопасности на Европейском континенте и в целом в мире после разгрома агрессоров. Американский президент также внимательно прислушивался к мнению английской стороны, которая продолжала настаивать на том, чтобы союзники признали право СССР восстановить свои границы 1941 г. Причина такой позиции Лондона была достаточно очевидной - необходимо было не допустить, чтобы Сталин стал подозревать западных союзников в нежелании удовлетворить его минимальные требования. Вопрос шел о доверии и учете взаимных интересов, без чего эффективное сотрудничество с Москвой и сама победа над Германией могли быть поставлены под вопрос.

Отчасти под влиянием позиции Лондона Рузвельт стал менять свои взгляды относительно удовлетворения территориальных запросов СССР. Уже 12 марта 1942 г. Рузвельт пригласил советского посла М. М. Литвинова и информировал его о своей позиции. Он сказал, что "по существу у него нет никаких расхождений" с советским правительством о советских западных границах и что он всегда считал ошибкой отделение прибалтийских провинций от России после первой мировой войны. Рузвельт заявил, что "он заверит Сталина частным образом, что он с ним абсолютно согласен". Президент сказал, что не предвидит "никаких затруднений в связи с желательными нам границами после войны". По указанию из Москвы Литвинов сообщил госдепартаменту, что советское правительство приняло информацию Рузвельта к сведению. Со своей стороны оно вопроса о западных границах СССР перед правительством США не поднимало¹⁶ .

¹³ Секретная переписка Рузвельта и Черчилля в период войны. М., 1995, с. 217 - 218.

¹⁴ Там же, с. 218.

¹⁵ Сиполс В. Я. Великая Победа и дипломатия. М., 2000, с. 91.

¹⁶ Там же, с. 91 - 92,

стр. 53

Необходимо также заметить, что уже в то время - весной 1942 г. - американский президент пришел к выводу, что Россия при определенных обстоятельствах может стать после войны одной из ведущих мировых держав. Так, 20 мая он отмечал перед правителями государственного департамента, что "Соединенные Штаты, Великобритания, Россия и Китай должны осуществлять контроль, разрешать споры и поддерживать безопасность в послевоенном мире. Именно они будут определять, какие сокращения вооружений необходимо произвести. Они также будут осуществлять периодические инспекции вооруженных сил и контроль как водного, так и воздушного пространства"¹⁷ . Все это подтверждает ту мысль, что Рузвельт не был намерен препятствовать восстановлению довоенных границ СССР по причинам прежде всего глобального характера - возможности налаживания доверительного сотрудничества с Москвой в деле поддержания международной безопасности в послевоенное время. В конечном итоге, шаги в направлении удовлетворения запросов СССР безусловно работали на укрепление союзнических отношений в условиях, когда второй фронт в Европе Англия и США открывать пока не собирались.

Мы можем констатировать, что позиции Лондона и Вашингтона относительно признания советских границ (включающих Прибалтийские государства) к тому времени во многом сблизились. Они отличались лишь в той части, что Рузвельт не желал пока именно публичного одобрения Америкой территориальных приобретений СССР до 22 июня 1941 г.

В начале 1942 г. американский президент приложил значительные усилия, чтобы наладить деловой контакт с советским лидером и начать с ним плодотворный диалог. 16 марта он писал Черчиллю, что лично он "может вести дела со Сталиным лучше, чем весь Форин офис или Государственный департамент... Он полагает, что лично мне он нравится, и я надеюсь, что он будет продолжать так думать"¹⁸ . Этот момент необходимо подчеркнуть особо, поскольку разрешение всего комплекса проблем советско-американских отношений так или иначе зависело от личного доверия между этими двумя людьми. И вопрос о Прибалтике не является здесь исключением.

В мае - июне 1942 г. нарком иностранных дел СССР В. М. Молотов совершил полет в Великобританию и США. Среди многих проблем, обсуждавшихся Молотовым с У. Черчиллем, А. Иденом и другими официальными представителями кабинета министров в Лондоне были и территориальные вопросы. Во время обсуждения условий союзного англо-советского договора камнем преткновения стала, как и ожидалось, советско-польская граница. Несмотря на то, что Молотов был готов идти на компромисс, "оставив вопрос о наиболее значительной части западной советской границы открытым", решения этой проблемы достигнуть так и не удалось. В отношении же Прибалтики Идеи в беседе с советским наркомом 21 мая 1942 г. заявил, что "Английское Правительство сделало уступку и согласилось с Советским Правительством в отношении Прибалтики. В настоящее время ему, Идену, непонятно, какую уступку должно сделать английское правительство в вопросе о советско-польской границе"¹⁹ . Из всего этого следовало, что Лондон шел на уступки СССР в вопросе о Прибалтике, желая использовать это обстоятельство в отношении будущих советско-польских границ. В конце концов дело решилось тем, что Молотов получил инструкцию от Сталина согласиться с тем, что предлагала британская сторона, и подписать простой договор, без указания будущих границ. 24 мая Сталин телеграфировал Молотову в Лондон. "Проект договора, переданный тебе Иденом, получили. Мы его не считаем пустой декларацией и признаем, что он является важным документом. Там нет вопроса о безопасности границ, но это, пожалуй, неплохо, так как у нас остаются руки сво-

¹⁷ National Archive of US (Archive II). RG 59, entry 498, box 54.

¹⁸ US. Library of Congress. Manuscript Division. Harriman Collection, cont. 161.

¹⁹ Ржешевский О. А. Сталин и Черчилль, с. 110 - 111.

стр. 54

бодными. Вопрос о границах, или скорее о гарантиях безопасности наших границ на том или ином участке нашей страны, будем решать силой"²⁰ .

Такое изменение позиции Сталина по поводу англо-советского пакта было вызвано прежде всего необходимостью сосредоточить все внимание на решении вопроса скорейшей высадки союзников во Франции, в условиях, когда ситуация на советско-германском фронте вновь резко осложнилась.

Во время последующего визита Молотова в Вашингтон 29 мая - 5 июня 1942 г. прибалтийская проблема не затрагивалась. В разговорах с советским наркомом Рузвельт старался создать "обстановку такой личной искренности и такого дружелюбия, какие только могут быть достигнуты с помощью переводчика"²¹ . Во время переговоров был обсужден широкий круг военных и политических вопросов, но основное внимание было приковано к неотложным задачам создания второго фронта уже в 1942 г. Будучи реалистом и учитывая общественное мнение в своей стране, Рузвельт уходил пока от детального обсуждения послевоенных территориальных проблем.

В конце 1942 г., после начала мощного советского контрнаступления под Сталинградом, высшее командование вооруженных сил США пришло к выводу, что отношения с Советским Союзом имеют для Америки важнейшее значение, поэтому необходимо поддерживать с ним самые дружественные отношения. Причина такого заключения состояла не только в наличии общего врага в лице Германии, но и в возможности участия СССР в будущей войне с Японией. Высшему руководству США теперь стало окончательно ясно, что без участия России невозможно обсуждать вопросы создания прочного мира в послевоенное время.

В октябре 1942 г. аналитики из военного ведомства подготовили для ближайшего помощника Рузвельта Г. Гопкинса меморандум, в котором содержались следующие слова: "По окончании войны Россия будет занимать господствующее положение в Европе. После разгрома Германии в Европе не останется ни одной державы, которая могла бы противостоять огромным военным силам России"²² . Дальнейшие события показали, что Рузвельт целиком разделял такую оценку.

В январе 1943 года Рузвельт, выступая на совместном заседании членов палаты представителей и сената, подчеркнул, что "самые большие и самые значительные изменения во всей стратегической обстановке произошли в 1942 г. на громадном советско-германском фронте... Объединенные нации могут и должны оставаться объединенными и после войны для поддержания мира и предотвращения новых попыток со стороны Германии, Японии, Италии, либо другой какой-либо нации подвергнуть насилию десятую заповедь - "Не возжелай дома ближнего своего""²³ .

Тем не менее в окружении Рузвельта были очень влиятельные силы, которые не одобряли его политики на установление тесного послевоенного сотрудничества с Москвой. Сам он в начале 1943 г. также еще не пришел к твердому убеждению относительно того, как конкретно вести себя с СССР в послевоенное время. 22 февраля 1943 г., выражая перед представителями госдепартамента свое мнение по некоторым важнейшим вопросам послевоенных международных отношений, Рузвельт был "очень обеспокоен вопросом о России".

"С одной стороны, президент придерживается мнения, [что]... фактически весь мир должен быть разоружен за исключением Соединенных Штатов, Великобритании, России и Китая. Но, с другой стороны, президент с большой похвалой отзывается о плане Буллита²⁴ , основанном на недоверии к Советскому Союзу, согласно которому

²⁰ Там же, с. 157.

²¹ Секретная переписка Рузвельта и Черчилля в период войны, с. 253 - 254.

²² Цит. по: Шервуд Р. Рузвельт и Гопкинс. Глазами очевидца, т. 2. М., 1958, с. 282 - 285, 431 - 432.

²³ Library of Congress. Manuscript Division. Harriman Collection, cont. 163.

²⁴ Буллит Уильям (1891 - 1967) - американский дипломат, посол США в СССР (1933 - 1936), посол США во Франции (1936 - 1941), специальный представитель Президента США на Дальнем Востоке (1941), помощник секретаря Военно-морского министерства (1942 - 1943).

стр. 55

вся Европа западнее СССР должна быть организована как единый хорошо вооруженный лагерь. Он нужен для того, чтобы противостоять продвижению России на запад. Президент не знает, что делать с Россией, и беспокоится за будущее развитие событий"²⁵ .

Тем не менее советская победа в Сталинградской битве и последующее наступление Красной Армии на Восточном фронте означали многое для американского руководства и самого Рузвельта. Несмотря на то, что фронт еще отстоял за тысячи километров от западной границы СССР, было понятно, что Красная Армия теперь не проиграет войну и, скорее всего, самостоятельно очистит собственную территорию от вражеских войск. Актуальность признания довоенных границ СССР, таким образом, отпадала сама собой. Касательно будущего Европейского континента на первое место выходили вопросы, связанные с отношением к послевоенной Германии и распределением сфер влияния в Восточной и Центральной Европе. Весну 1943 г. можно датировать как время, когда Рузвельт окончательно смирился с вхождением в состав Союза ССР территорий, присоединенных к нему в 1939 - 1940 гг., за исключением некоторых участков границы, которые он считал пока спорными. Так, во время визита А. Идена в Вашингтон в марте 1943 г. он недвусмысленно высказался за то, чтобы Бессарабия оставалась в составе СССР, а восточная граница Польши проходила по "линии Керзона". Рузвельт сказал также, что придется согласиться с воссоединением Балтийских государств с Россией, но это согласие следует использовать как объект торговли, чтобы добиться от России уступок по другим вопросам²⁶ .

Президент не уточнял, какие именно вопросы он имел в виду, но из дальнейшего развития ситуации хорошо видно, что они касались, прежде всего, территории и политических режимов в Германии, Польше и других государствах Восточной Европы. Большие надежды американский президент возлагал также и на будущее участие России в войне против Японии.

Анализ последующей динамики отношения Рузвельта к вопросу о восстановлении довоенных границ СССР доказывает, что его позиция была также тесно связана с боевыми действиями на Восточном фронте. После поражения немецких войск на Курской дуге американский президент заявил в частном порядке перед близким ему кардиналом Спеллманом: сила русских стала настолько велика, что западные страны не смогут воевать с Россией. Более того, СССР самостоятельно производит почти все необходимое для борьбы на фронте, за исключением разве только автомашин. Таким образом, Москва непременно займет доминирующее положение в послевоенной Восточной Европе²⁷ . Осенью 1943 г. Рузвельт уже не говорит о Прибалтике, как об объекте торговли с СССР. Основной упор он делает на возможности коррекции восточной границы Польши. В отношении Прибалтики сделка уступает место обращению к моральным ценностям. Отметим, что именно в этот момент - накануне встречи министров иностранных дел трех держав в Москве и последовавшей затем Тегеранской конференции - президент желал заручиться обещанием Сталина (пусть пока и устным) вступить в будущем в войну на Тихом океане.

Незадолго до встречи лидеров "большой тройки" в Тегеране, выступая 5 октября 1943 г. перед представителями госдепартамента США, Рузвельт заявил, что "когда он встретится со Сталиным, то он намерен обратиться к нему с позиций высоких моральных ценностей. Президент сказал бы ему, что ни Британия, ни мы сами не намерены воевать против России из-за балтийских стран. Однако в собственных интересах России, исходя из ее нынешнего положения в мире, сделать заявление о том, что спустя примерно два года после войны она организует еще один плебисцит в Балтии. Несмотря на то, что сама Россия считает предыдущий плебисцит окончательным, остальной мир, по-видимому, так не думает. Подобная идея может быть применена и к Восточной Польше.

²⁵ National Archive of US. RG 59, entry 498, box 54.

²⁶ Сиполс В. Я. Указ. соч., с. 166.

²⁷ Gannon R.I. The Cardinal Spellman Story. New York, 1962, p. 222 - 224.

стр. 56

Президент думает, что новая граница должна в любом случае проходить несколько восточнее линии Керзона. Лемберг [Львов] должен отойти к Польше, и там необходимо провести плебисцит после того, как население оправится от шока войны".

Кстати говоря, президент затронул на этой встрече вопрос не только западных, но и восточных границ СССР. Рассуждая о международной опеке над различными "ключевыми пунктами безопасности" и островами в послевоенное время, он бросил фразу: "Курильские острова должны на самом деле быть переданы России"²⁸ .

Военно-политическая ситуация в Европе и Азии, роль СССР в борьбе против блока агрессоров, а также факт задержки открытия второго фронта западными союзниками на фоне гигантских усилий, прилагаемых для разгрома общего врага Красной Армией сделали невозможным для лидеров США и Великобритании ведение диалога с СССР с позиции какого-либо рода диктата. Наряду с территориальными претензиями к России некоторые ответственные государственные деятели США предлагали использовать в дискуссиях с Москвой и значение поставок по ленд-лизу. Однако отправлявшийся в то время на переговоры в Москву государственный секретарь США К. Хэлл вспоминал впоследствии: "Мы с президентом даже на мгновение не воспринимали подобные предложения всерьез. Россия, Великобритания и Соединенные Штаты находились в одной лодке, которая должна была остаться на плаву либо утонуть в зависимости от их способности вести объединенную борьбу против общего врага"²⁹ .

В ходе работы Тегеранской конференции 28 ноября - 1 декабря 1943 г. лидерам трех ведущих держав антигитлеровской коалиции удалось решить главный вопрос о сроках открытия второго фронта, который западные союзники обещали открыть в мае 1944 г. Существенное значение для укрепления коалиции имело заявление Сталина о вступлении СССР в войну с Японией после завершения разгрома Германии. Были обсуждены и ряд других важных вопросов, в том числе территориальных. Основным из них являлся вопрос о Польше и ее границах. Затрагивалась и возможность передачи СССР Кенигсберга. Тегеранская конференция поставила уже окончательную точку на мнении британского кабинета относительно включения Прибалтики в состав Советского Союза. Как отмечает М. Гилберт, по возвращению из Тегерана Черчилль сообщил Идену: "В Тегеране, когда Сталин говорил о Восточной Пруссии и Кенигсберге, он ничего не сказал о прибалтийских государствах, которые останутся под русским контролем при любых обстоятельствах", и добавил: "Запросы русских никак не выходят за пределы границ бывшей царской России, а в ряде случаев они заметно меньше"³⁰ .

В целом советская точка зрения о необходимости восстановления довоенных границ СССР не вызывала у Черчилля возражений. Имеются также все основания полагать, что в Тегеране, в процессе личного контакта с советским лидером, Рузвельт также выработал свой окончательный подход к вопросу о прибалтийских республиках. Фактически это было признанием их вхождения в состав СССР, хотя при этом Рузвельт желал, чтобы после войны там был проведен плебисцит. Президента мало интересовали формы последнего и контроль над ним. Ему нужно было формальное согласие Сталина, которое он мог бы использовать для успокоения общественного мнения американцев и прежде всего выходцев из прибалтийских государств.

1 декабря 1943 г. между Рузвельтом и Сталиным произошел диалог, отрывки из которого имеет смысл процитировать:

Рузвельт заявил, что "в Соединенных Штатах может быть поднят вопрос о включении Прибалтийских республик в Советский Союз, и я полагаю, что мировое общественное мнение сочтет желательным, чтобы когда-нибудь в будущем каким-то образом было выражено мнение народов этих республик по этому вопросу. Поэтому я на-

²⁸ National Archive of US. RG 59, entry 498, box 54.

²⁹ Хэлл К. Государственный секретарь США вспоминает. - Вторая мировая война в воспоминаниях. М. 1990, с. 375 - 393.

³⁰ Опубликовано в кн.: Ржешевский О. А. Сталин и Черчилль, с. 404.

стр. 57

деюсь, что маршал Сталин примет во внимание это пожелание. У меня лично нет никаких сомнений в том, что народы этих стран будут голосовать за присоединение к Советскому Союзу так же дружно, как они сделали это в 1940 году.

Сталин. Литва, Эстония и Латвия не имели автономии до революции в России. Царь был тогда в союзе с Соединенными Штатами и с Англией, и никто не ставил вопроса о выводе этих стран из состава России. Почему этот вопрос ставится теперь?

Рузвельт. Дело в том, что общественное мнение не знает истории. Я хотел бы поговорить с маршалом Сталиным о внутреннем положении в Соединенных Штатах. В будущем году в Соединенных Штатах предстоят выборы. Я не желаю выдвигать свою кандидатуру, но если война продолжится, то я, может быть, буду вынужден это сделать. В Америке имеется шесть-семь миллионов граждан польского происхождения, и поэтому я, будучи практичным человеком, не хотел бы потерять их голоса... В Соединенных Штатах имеется также некоторое количество литовцев, латышей и эстонцев. Я знаю, что Литва, Латвия и Эстония и в прошлом и совсем недавно составляли часть Советского Союза, и, когда русские армии вновь войдут в эти республики, я не стану воевать из-за этого с Советским Союзом. Но общественное мнение может потребовать проведения там плебисцита.

Сталин. Что касается волеизъявления народов Литвы, Латвии и Эстонии, то у нас будет немало случаев дать народам этих республик возможность выразить свою волю.

Рузвельт. Это будет мне полезно.

Сталин. Это, конечно, не означает, что плебисцит в этих республиках должен проходить под какой-либо формой международного контроля.

Рузвельт. Конечно, нет. Было бы полезно заявить в соответствующий момент о том, что в свое время в этих республиках состоятся выборы"³¹ .

На последнем этапе второй мировой войны, 1944 - 1945 гг., в ходе конференций лидеров ведущих стран Антигитлеровской коалиции обсуждались важнейшие проблемы послевоенного устройства мира, раздела Германии, создания Организации Объединенных наций, участия СССР в войне против Японии, будущего Польши и других европейских государств. Прибалтийский вопрос отошел в тень. Сталин считал его решенным, полагая, что американский президент будет вполне удовлетворен такой формой волеизъявления народов Прибалтики, как участие в выборах в Верховный Совет СССР, что де-факто доказывало желание населения Эстонии, Латвии и Литвы жить, трудиться и участвовать в общественных процессах в составе Союза ССР. Действительно, вскоре после войны, в феврале 1946 г. состоялись выборы в Верховный Совет СССР, а в феврале 1947 г. состоялись выборы в Верховные Советы союзных и автономных республик, в которых приняло участие подавляющее большинство их коренного населения. Со своей стороны, Рузвельт, как отмечал в конце 1944 г. посол США в Москве А. Гарриман, "неизменно выказывал свою малую заинтересованность в восточноевропейских делах, за исключением тех моментов, которые могли оказать влияние на настроения населения в самой Америке... Он считал европейские вопросы настолько сложными, что лучше стоять от них подальше, по крайней мере, ограничиться проблемами, которые напрямую относятся к Германии"³² .

Однако государственный департамент, руководители ряда государственных, военных и разведывательных подразделений США в конце войны все настойчивее старались убедить Рузвельта в необходимости поддержания бдительной и формальной политики, когда речь заходила о развитии политической ситуации в ряде восточно-европейских государств³³ . Такая политика была адаптирована и в отношении вопроса вхождения Прибалтики в состав СССР. Официально США не признавали этого факта, хотя и не выступали открыто против.

³¹ Советско-американские отношения во время второй мировой войны 1941 - 1945, т. 1. М., 1984, с. 453 - 456.

³² Library of Congress. Manuscript Division. Harriman Collection, cont. 175.

³³ Там же.

стр. 58

Еще при жизни Рузвельта, в 1943 г., некоторые представители правительственных кругов США и Великобритании через ряд посредников вошли в контакт с лидерами "Верховного Комитета Освобождения Литвы" (ВКОЛ), находившимся в то время на оккупированной немцами территории республики. В августе 1944 г. в связи с освобождением значительной части Литовской ССР советскими войсками президиум ВКОЛ принял решение перенести центр своей деятельности в Германию и Швецию. Лидеры ВКОЛ при содействии абвера координировали подрывную и разведывательную деятельность националистического подполья в Литовской республике. Незадолго до капитуляции Германии представители ВКОЛ в Берлине получили указания после прибытия туда англо-американских войск начать с ними переговоры о признании организации в качестве законного представителя интересов "независимого Литовского государства".

Верховный Комитет Освобождения Литвы продолжал свою деятельность и после окончания второй мировой войны, которая теперь была тесно связана с антисоветской активностью западных спецслужб. В частности, его представители продолжали информировать английское и американское руководство о политическом положении в республиках, настроениях литовского народа и его отношении к советской власти. Один из арестованных НКВД членов ВКОЛ показал, что в это время организация получала солидные денежные субсидии из США³⁴ .

Однако все эти сюжеты относятся к временам уже начавшейся к тому времени "холодной войны" между СССР и его бывшими западными союзниками. В целом прибалтийская проблема не стала, да и не могла стать камнем раздора между Советским Союзом, США и Великобританией в 1941 - 1945 гг. Общая угроза и общие военные интересы побуждали союзников думать прежде всего о разгроме агрессоров. К концу войны, когда проблемы послевоенного устройства стали все активней выходить на первый план, СССР приобрел такой авторитет на международной арене, что западные лидеры были просто не в состоянии жестко ставить вопрос о кардинальном пересмотре границ СССР на 22 июня 1941 г. Речь могла идти лишь о частных моментах.

³⁴ Государственный архив Российской Федерации, ф. 9401, оп. 2, д. 98, т. 7, л. 164 - 165.

Permanent link to this publication: