J. N. MIKSIC. HISTORICAL DICTIONARY OF ANCIENT SOUTHEAST ASIA. Lanham-Toronto-Plymouth: The Scarecrow Press, 2007. XLIX, 497 p., ill. (Historical Dictionaries of Ancient Civilizations and Historical Eras, No. 18)*

Рецензируемый словарь принадлежит перу известного историка Джона Миксича, занимавшегося преимущественно историей Индонезии и Сингапура, но в последние годы - созданием "всеобъемлющей картины региона (Юго-Восточной Азии. - А. З.), насколько она может быть реконструирована на сегодняшний день" (р. ХLIII). Под древней историей ЮВА понимается период от появления первых письменных источников около 200 г. до португальского завоевания Малакки в 1511 г.

Словарь состоит из введения, основной части, двух приложений, глоссария и библиографии. Он снабжен великолепными картами, схемами архитектурных сооружений и фотографиями, правда, черно-белыми. Ему предпослано предисловие издателя Джона Воронова.

Откликнуться на эту публикацию побуждают несколько причин. Во-первых, отсутствие обобщающих работ по истории ЮВА, сравнимых с бессмертным трудом Жоржа Седеса [Coedes, 1968], начиная с 1960-х гг.1, и поэтому можно рассматривать этот словарь как попытку синтеза имеющихся данных по всем сторонам истории региона и выражение бытующих в современной историографии подходов. Во-вторых, желание познакомить коллег с новой зарубежной литературой, которая в силу объективных причин едва ли попадет даже в центральные библиотеки России. В-третьих, наличие в словаре, несмотря на этот своеобразный жанр научной литературы, ряда дискуссионных положений, которые позволяют считать его выражением одного из современных течений в западной историографии2.

Миксич исходит из того, что историю нужно рассматривать в более широком смысле, нежели только как канву политических событий: она должна включать реконструкцию долговременных общественных тенденций, вовлекающих действия и представления широких слоев населения. Для этого предполагается привлечение данных, собранных археологами, историками искусства и теми историками, которые на основе созданных в ЮВА текстов восстанавливают способы мышления и картины мира, свойственные населению региона на протяжении значительных промежутков времени.

Исследователь отмечает, что мышлению ранних обитателей ЮВА был свойствен регионализм, что выражается в повторении названий тех или иных сообществ на протяжении веков и в убеждении, будто областная столица (regional capital) - это политический или нравственный центр мироздания.

И во введении и в тексте словаря Миксич останавливается на ключевом понятии ранней истории ЮВА - индианизации. На его взгляд, это "мнение, согласно которому юго-восточноазиатская культура была коренным образом изменена влиянием из Индии, начавшимся приблизительно две тысячи лет назад, и индийские идеи царственности, индуизм и буддизм, санскритский язык, литература и мифология - короче, индийская цивилизация, - была пересажена в ЮВА" (р. 145). Коротко упомянув основные теории индианизации - от классической идеи прямой экспансии индийцев в ЮВА и тезиса о преимущественной роли торговли в переносе индийской культуры до положения о том, что это была адаптация индийских моделей к требованиям местных вождей, желавших увеличить свое символическое могущество, - Миксич констатирует, что ныне споры идут о конкретных способах переноса характерных черт южноазиатской культуры на юго-восточноазиатскую почву и осуществлявших их деятелях. На сегодняшний день больше подчеркивается активная роль самих жителей ЮВА в этом процессе, который не рассматрива-

* Дж. Миксич. Исторический словарь древней Юго-Восточной Азии. Лэнхем-Торонто-Плимут: Скэекроу пресс, 2007. XLIX, 497 с, ил. (Исторические словари древних цивилизаций и исторических эпох. N 18).

Книга отрецензирована в рамках проекта РГНФ "Формирование цивилизационной общности и современного регионализма в Юго-Восточной Азии", N 07 - 01 - 00081а.

1 На эту роль могла бы претендовать коллективная монография "Юго-Восточная Азия: От доистории к истории" [Southeast Asia..., 2004], но она в большей степени посвящена обобщению археологических данных, нежели реконструкции исторического процесса в целом. В отношении Индонезийского архипелага подобную попытку предпринял П. М. Мюно [Munoz, 2006], но, по мнению рецензента, не очень удачно [Захаров, в печати].

2 См. также рецензию Элизабет Мур [Moore, 2008].

стр. 200
ется как единая волна или даже последовательность волн - в каждом отдельном случае последовательность заимствований предстает неповторимо индивидуальной и разнообразной3, причем усвоение индийской культуры оказывалось тесно связано с укреплением уже существовавших общественных и культурных структур местной элитой.

Все эти положения уже давно высказывались учеными, в том числе отечественными [например: Кулланда, 1992, с. 124 - 127]. Более интересно другое: Миксич, в отличие от корифея изучения ЮВА Оливера Уолтерса и его последователей, сохраняет за понятием "индианизация" познавательную ценность и не заменяет его термином "локализация индийской культуры" [Wolters, 1982, р. 55]. Вместе с тем Миксич разделяет теорию Уолтерса о мандале как специфическом взаимоотношении верховного правителя и его подчиненных в пределах территорий идеальных или реальных политий.

Теория мандолы, несмотря на ее популярность, не свободна от недостатков. Одним из них, и довольно существенным, представляется то обстоятельство, что многие политий древней и средневековой Юго-Восточной Азии не определяли свое политическое устройство посредством этого термина. Примером служит Шривиджайя, о которой Миксич ошибочно пишет: "Шривиджайя... в своих надписях говорила о себе как о мандале" (р. 239). В надписях этой древнемалайской политий ее название встречается только с терминами vanua и kadatuan [Захаров, 2006, с. 85, 99]. Единственный случай использования слова "мандала" в 20-й строке надписи Сабокингкинг: кати mamraksdna sakalamaindalanu kadatuanku ("все вы, кто защищает области I мандалы моего кадатуана"), - отсылает к небольшим по размеру территориям [De Casparis, 1956, p. 35]4.

Другим недостатком теории мандалы оказывается, по-видимому, ее чересчур описательный характер: в избранном термине содержание понятия не выражается никак (пусть даже термин лишь частично охватывает то, что в нем мыслится, как в случае с "государством" или "демократией"). Не ясно, какое родовое понятие следует избрать для дефиниции мандалы. Ведь если это название специфического отношения правителя и его подчиненных, как у Миксича (р. 240), то едва ли мы можем сделать его обозначением типа политической организации отдельно взятого социума, включая форму государства. Сам Уолтере заметил, что "использовал термин "мандала" в качестве удобной метафоры для осмысления региональной истории" [Wolters, 1986, р. 21].

По существу, мандала у Уолтерса, Миксика и их сторонников образует идеальный тип, подобный "протестантской этике" или "городскому хозяйству". Это, безусловно, позволяет выразить некую специфику юго-восточноазиатской политической структуры, но едва ли способствует (по крайней мере, в нынешней форме теории) выработке более общей теории политической организации. Здесь можно было бы долго рассуждать о соотношении понятий "мандала" и "государство", но едва ли они строго соотносятся как вид и род: государство в привычном для нас понимании (для многих выраженном в знаменитой работе Ф. Энгельса) предполагает четко определенную территорию, которая не может относиться одновременно к другому государству, пусть даже частично. Конечно, могут возразить, что это перенос реалий вестфальской и поствестфальских систем международных отношений и государственного порядка на всю историю, но на это можно ответить, что до XVI - XVII вв. само понятие "государство" (State, l'Etat, Staat, State etc.) не использовалось [Hansen, 2000, p. 12].

Миксич задается вопросом: следует ли считать историю ЮВА лишь собранием местных историй (local histories). Предложив сравнить изучаемый регион как историческую единицу с Европой, он указывает на то, что в последней на протяжении столетий существовала идея наднациональной сущности, хотя ее конкретные границы изменялись. В Европе шли одни и те же процес-

3 Напрашиваются историографические параллели с теориями неоволюционистов о неисчерпаемости эволюционных путей, несводимых к одному [Альтернативы..., 2000; The Early State..., 2004; Раннее государство. .., 2006]. В этой связи уместно вспомнить лозунг неокантианцев о целях историографии как научной дисциплины - реконструкции уникальных фактов - и задаться вопросом: не является ли идея неоэволюционистов неким возвращением к предыдущему этапу развития науки, разумеется, на современном научном уровне? Не есть ли накопление исторического знания - вечный (по человеческим меркам) спор вокруг дихотомии "линия - цикл" или "прогресс - вечное возвращение" (памятуя об условности этих метафор)? Не вдаваясь в обсуждение, отмечу, что, как давно продемонстрировал Гегель, "мыслимо только всеобщее".

4 Даже предположение, что здесь речь идет о землях, признающих только символическую зависимость от владыки Шривиджайи, не дает оснований для заключения, что его собственные земли (правителя Шривиджайи) осмыслялись посредством термина "мандала".

стр. 201
сы, воздействовавшие на ее жителей, пусть и в различной степени и формах: христианизация, Возрождение и Просвещение. Миксич спрашивает: "Есть ли такие общие темы, подобные (шедшим в Европе), которые придают равное единство истории ЮВА?" Он предлагает рассмотреть следующие варианты: море как объединяющий фактор, обращение (exposure) в индийскую философию и религию, китайская инвеститура и поселения (p. XLVII).

Вопреки мнению Уолтерса Миксич полагает, что море связывало всех обитателей ЮВА фактически, за счет обменных отношений, включая торговлю. Обращение к индийской философии и религии сходно с ролью латыни и античной культуры в средневековой Европе. Китайцы же стали селиться в ЮВА лишь в XII или XIII в., но посольства ко двору правителей Поднебесной начались намного раньше и преследовали целью получить подтверждение статуса отправителей. К сожалению, Миксич не развивает этих идей дальше. Тем не менее его вопрос вполне соответствует нынешней программе интеграции АСЕАН и стремлению ряда исследователей доказать "изначальное единство" этого региона [Мосяков, 2008].

Новшеством по сравнению с монографией Седеса оказывается включение в текст словаря сведений о древнем Вьетнаме и Филиппинах, которые не проходили стадию индианизации (если не считать тех провинций Вьетнама, где располагались древние индуизированные царства, в первую очередь Чампы). Это отвечает современным тенденциям в историографии [Мосяков, Тюрин, 2004; Southeast Asia..., 2004].

В целом рецензируемый словарь получился подробным и содержательным. В большинстве случаев Миксич сообщает лишь твердо установленные факты и отмечает расхождения между специалистами, если они есть. Несомненными достоинствами словаря можно признать его фундаментальность, легкость изложения (одна из наиболее ясно написанных по-английски книг, которые мне доводилось читать), умело подобранная библиография, прекрасные карты всех исторических областей ЮВА, подробные схемы и фотографии наиболее интересных объектов.

Впрочем, и на Солнце есть пятна. В определенной степени словарю Миксича присуща избирательность. Так, поместив статью о буддийском монахе-паломнике И Цзине, он не рассказывает о другом раннем путешественнике, Фа Сяне, упоминая его в статье о Яве5. Есть пробелы и в библиографии. Не упомянуты, например, историографическая работа Роя Йордана о проблеме Шайлендров и монография Пурбочароко о божестве Агастья [Jordaan, 1999; Poerbatjaraka, 1926]. Миксич не знает русскоязычной литературы, что уже давно стало правилом для зарубежных исследователей.

Рецензируемый словарь содержит и ошибочные либо спорные положения. В статье "Брахман" Миксич пишет: "Брахманы - знатоки обрядов - не могли быть агентами санскритизации" (р. 67). Это явно неверный тезис, так как именно брахманы выступали хранителями священного знания и его учителями. Другое дело, что в конкретных случаях знание санскрита могло распространяться представителями других варн, знающими этот язык. В статьях "Деванагари", "Каласан" и "Келурак" (р. 108, 181 - 182, 190) утверждается, что надписи из Каласана 778 г. и Келурака 782 г. выполнены этим письмом, тогда как в действительности они написаны ранним нагари [Sarkar, 1971, р. 34 - 35, 41]. В статье об исторической области Кутей (Восточный Калимантан) Миксич полагает, что в надписях ее правителя V в. Мулавармана упоминаются брахманы (р. 203), тогда как в них встречается лишь термин vipra - "жрец" [Захаров, 2006, с. 31 - 39]. Неверно утверждение о том, что слово "Taruma" - санскритское (р. 383): по происхождению оно праавстронезийское от корня *taRum - "индиго" [Кулланда, 1992, с. 46].

Явной опечаткой предстает название статьи "Gu" (p. 134) - должно быть санскритское слово guhlguha со значением "пещера". Глоссарий (с. 447 - 450), где собраны не включенные в основной текст санскритские, арабские и яванские слова, было бы лучше поместить в самом словаре, чтобы облегчить пользование им. Например, санскритское понятие "мандала" попадает в основную часть, тогда как яванский термин "кратон" обнаруживается в глоссарии (с. 448).

5 Кстати, транскрипция китайских имен, принятая в книге, отвечая требованиям алфавита пиньинь изыму, значительно отличается от используемых в научной литературе. И Цзин, например, пишется и как Yijing, I-ching, I-Tsing, Yiqing; иногда дефисы опускаются и имя пишется с пробелом. Словарь Миксича выиграл бы при наличии таблицы разночтений китайских названий. Специалист вряд ли запутается в книге, а остальная аудитория, на которую рассчитан словарь, - студенты и любители древностей, - может быть сбита с толку.

стр. 202
Приложение А "Царства и правители: хронологические схемы по Юго-Восточной Азии" (р. 431 - 444) по непонятным причинам не содержит упоминания правителей династии Санджайи: Балитунга, Дакши и Синдока, хотя другие ее члены названы; пропущены цари Шривиджайи и ранней Чампы: их надо искать в словаре уже по именам. Поэтому словарь характеризуется некоторой структурной несогласованностью.

Приложение Б "Языковые семьи Юго-Восточной Азии" (р. 445 - 446) в основном посвящено австронезийской семье, хотя упомянуты австроазиатская, тайская и тибето-бирманская семьи. Миксич сообщает о спорах о происхождении австронезийской семьи и называет две основные точки зрения: гипотезу И. Дайена о возникновении праавстронезийского языка рядом с западной Меланезией и гипотезу П. Беллвуда о тайваньской прародине; по контексту можно предположить, что автор словаря предпочитает последнюю [подробно см.: Кулланда, 1992, с. 26 и ел.].

Удалось ли Миксичу реализовать поставленную цель - создать "всеобъемлющую картину" прошлого ЮВА в доколониальную эпоху? Хотя для этого мало подходит жанр словаря, думается, его автор собрал ту палитру красок, с помощью которой можно действительно нарисовать картину юго-восточноазиатской истории. Словарь Джона Миксича вполне может служить необходимым справочным пособием и основой дальнейшего изучения региона.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:

Альтернативные пути к цивилизации / Под ред. Н. Н. Крадина, А. В. Коротаева, Д. М. Бондаренко, В. А. Лынши. М.: Логос, 2000.

Захаров А. О. Политическая организация островных обществ Юго-Восточной Азии в раннем средневековье (V - VIII вв.): конструктивистский вариант. М: Восточный университет, 2006.

Захаров А. О. [Рец. на:] Munoz P. M. Early Kingdoms of the Indonesian Archipelago and the Malay Peninsula. Singapore: Editions Didier Millet, 2006 // Проблемы истории, филологии, культуры. Москва-Магнитогорск-Новосибирск (в печати).

Кулланда С. В. История древней Явы. М.: Вост. лит-ра, 1992.

Мосяков Д. В. Юго-Восточная Азия - формирование цивилизационной общности? // Восток (Oriens). 2008. N 2.

Мосяков Д. В., Тюрин В. А. История Юго-Восточной Азии. М.: Восточный университет, 2004.

Раннее государство, его альтернативы и аналоги / Под ред. Л. Е. Гринина, Д. М. Бондаренко, Н. Н. Крадина, А. В. Коротаева. Волгоград: Учитель, 2006.

Coedes G. The Indianized States of Southeast Asia I Ed. by W. F. Vella, transl. by S. Brown Cowing. Honolulu, Hawaii: East-West Center Press, 1968.

De Casparis J. C. Prasasti Indonesia. Selected Inscriptions from the 7th to the 9th century A. D. Vol. II. Bandung: Masa Baru, 1956.

The Early State, its Alternatives and Analogues / Ed. by L. E. Grinin, R. L. Carneiro, D. M. Bondarenko, N. N. Kradin, A. V. Korotayev. Volgograd: Uchitel, 2004.

Hansen M. H. The concepts of City-State and City-State Culture // A Comparative Study of Thirty City-State Cultures. An Investigation Conducted by the Copenhagen Polis Centre / Ed. by M. H. Hansen. Copenhagen: C. A. Reitzels Forlag, 2000.

Jordaan R. E. The Sailendras in Central J'avanese History. A Survey of Research from 1950 to 1999. Yogyakarta: Penerbitan Universitas Sanata Dharma, 1999.

Moore E. [Review of]: Miksic J. Historical Dictionary of Southeast Asia (Historical Dictionaries of Ancient Civilizations and Historical Eras). Lanham - Toronto - Plymouth: The Scarecrow Press, Inc., 2007 // Bulletin of the School of Oriental and African Studies. 2008. Vol. 71. Issue 1.

Munoz P. M. Early Kingdoms of the Indonesian Archipelago and the Malay Peninsula. Singapore: Editions Didier Millet, 2006.

Poerbatjaraka R. M. Ng. Agastya in den Archipel. Leiden: Т. Е. Brill, 1926.

Sarkar H. B. Corpus of the Inscriptions of Java (Corpus Inscriptionum Javanicarum) (up to 928 A. D.). Vol. I. Calcutta: K. L. Mukhopadhyay, 1971.

Southeast Asia. From Prehistory to History / Ed. by I. Glover & P. Bellwood. L. - N. Y.: Routledge Curzon, Taylor & Francis Group, 2004.

Wolters O. W. History, Culture, and Region in Southeast Asian Perspectives. Singapore: Institute of Southeast Asian Studies, 1982.

Wolters O. W. Restudying Some Chinese Writings on Sriwijaya // Indonesia. Deel 42. 1986.

Permanent link to this publication: