Советско-германское соглашение о разграничении сфер интересов в Восточной Европе, в частности в Прибалтике, закрепленное в секретном протоколе к Договору о ненападении от 23 августа 1939 г., означало, в терминах реальной политики, ликвидацию фундамента, на котором в межвоенный период прибалтийские страны строили свою независимость, - использование противоречий между интересами великих держав в этом регионе: СССР не хотел уступать его Германии, Германия - Советскому Союзу, а западные державы - как Германии, так и большевистской России. Великобритания и Франция, активно проводившие политику подталкивания Гитлера на Восток, в том числе на прибалтийском направлении, устранились несколько раньше. Их фактическое попустительство Германии в захвате Клайпеды в марте 1939 г. - яркий пример этой политики. Теперь же, 23 августа, из фундамента прибалтийской независимости был вынут последний камень - группа советско- германских противоречий. Напомним, что согласно протоколу Эстония и Латвия были отнесены к сфере советских государственных интересов, а Литва - германских¹ .

Поэтому не случайно известие о советско-германском сближении породило в прибалтийских странах серьезные опасения за свою независимость. Поверенный в делах СССР в Литве Н. Г. Поздняков сообщал в Народный комиссариат иностранных дел (НКИД), что в этой стране пакт Молотова - Риббентропа вызвал "волну явного беспокойства". Уже 24 августа директор Политдепартамента литовского МИД Э. Тураускас пригласил Позднякова и попросил дать информацию "о том значении, которое он (пакт. - Авт. ) будет иметь для прибалтийских стран, в частности для Литвы". В последующие дни этот вопрос задавали Позднякову многие литовские государственные деятели² . Литовский посланник в Москве Л. Наткявичюс пытался выяснить в НКИД, "затрагиваются ли в какой-либо степени интересы Литвы заключением советско-германского договора о ненападении"³ . Такие же настроения господствовали в Латвии и Эстонии. В Таллинне, например, правительство дважды и подолгу заседало, чтобы оценить новое международное положение Эстонии.

Эти настроения объяснялись просочившимися в политические и дипломатические круги, а также в прессу сведениями о секретных договоренностях, состоявшихся между СССР и Германией. Полпред в Риге И. С. Зотов сообщал в этой связи

Донгаров Александр Герасимович, Пескова Галина Николаевна - исследователи: специализируются по истории международных отношений.

стр. 33

в НКИД: "Приезд Риббентропа в Москву и заключение пакта вначале вызвали настороженность во всех кругах, чувствовались нотки боязни существования сделки СССР и Германии... Враги СССР и мира, пользуясь тем, что имеется благоприятная почва, начали распространять слухи о предполагающемся разделе Польши и стран Прибалтики между СССР и Германией"⁴ .

31 августа 1939 г. Председатель Совнаркома и нарком иностранных дел СССР В. М. Молотов выступил на внеочередной сессии Верховного Совета СССР с речью, в которой отрицал наличие каких-либо договоренностей с Германией о разделении сфер государственных интересов⁵ . По сообщениям советских полпредов из Латвии, Литвы и Эстонии, эта речь внесла некоторое успокоение в местные политические круги⁶ .

В то время внешняя политика СССР на прибалтийском направлении имела ярко выраженный оборонительный характер. Начавшаяся через 8 дней после подписания советско-германского пакта война на западе Европы (как тогда все ожидали, длительная и кровопролитная) означала, что в обозримом будущем германская агрессия Советскому Союзу не угрожала. А вот реакцию Англии и Франции на возможную попытку советизации Прибалтики Сталин с уверенностью прогнозировать не мог. Поэтому было решено ограничиться пока заключением со странами Прибалтики договоров о взаимопомощи, предусматривающих ввод на их территорию советских войск при сохранении у власти существовавших там режимов.

24 сентября 1939 г. эстонская правительственная делегация во главе с министром иностранных дел К. Сельтером прибыла в Москву для подписания торгового соглашения. Ее приезд был использован для того, чтобы добиться согласия Эстонии на заключение пакта о взаимопомощи. В первый же день переговоров в Кремле делегации были вручены проекты пакта о взаимопомощи и протокола, подготовленные советской стороной⁷ . 24 сентября Молотов заявил Сельтеру: "Если вы не хотите заключать с нами пакт о взаимопомощи, то нам придется использовать для обеспечения своей безопасности другие пути, может быть, более крутые, более сложные. Прошу Вас, не вынуждайте нас применять по отношению к Эстонии силу"⁸ .

Первоначальный советский проект пакта, который Сельтер докладывал своему правительству 26 сентября, был составлен в самых общих чертах: предусматривались советская военная помощь Эстонской Республике, а также полная ее поддержка как в хозяйственной области, так и в сфере внешней политики и дипломатии. Эстония предоставляла Советскому Союзу право иметь в ее портах свои базы для стоянки кораблей военно-морского флота и аэродромы на островах⁹ . Специально отмечалось, что Эстония остается суверенным государством¹⁰ .

В качестве дополнительного нажима на Эстонию с целью ускорить ее решение о заключении пакта был использован ряд инцидентов, которые при необходимости могли интерпретироваться как casus belli. 19 сентября Молотов сделал представление эстонскому посланнику в Москве в связи с имевшим место побегом из Таллиннского порта при попустительстве властей интернированной польской подводной лодки¹¹ . 28 сентября в "Правде" появилось сообщение ТАСС о потоплении накануне в Нарвском заливе неизвестной подводной лодкой советского торгового судна "Металлист"¹² . В обоих случаях Эстония не взяла на себя ответственности за случившееся¹³ . Совершались также полеты советских бомбардировщиков над эстонской территорией¹⁴ .

На случай отклонения прибалтийскими республиками советского предложения о заключении пактов о взаимопомощи имелась военная альтернатива. 26 сентября 1939 г. нарком обороны СССР К. Е. Ворошилов отдал приказ о подготовке боевых действий против Эстонии, а также Латвии, если последняя решится оказать Эстонии помощь в силу имевшихся между этими странами договоренностей. "Немедленно приступить к сосредоточению сил на эстоно- латвийской границе и закончить таковое 29 сентября 1939 г." - говорилось в приказе. Ленинградскому военному округу, в частности, предписывалось "нанести мощный и решительный удар по

стр. 34

эстонским войскам", в случае выступления латвийских воинских частей на помощь эстонской армии выделить "одну танковую бригаду и 25-ю кавдивизию в направлении Валк - Рига", "7-й армии быстрым и решительным ударом по обоим берегам реки Двины (Даугавы. - Авт. ) наступать в общем направлении на Ригу"¹⁵ . Однако переговоры состоялись, и до вооруженного столкновения дело не дошло.

27 сентября стало известно о решении эстонского правительства принять советское предложение о заключении пакта. В тот же день Сельтер и эстонский посланник в СССР А. Рей вылетели в Москву. В ходе переговоров советская сторона дополнительно потребовала предоставить ей право, "в целях охраны морских баз СССР в портах Эстонии и в интересах обеспечения спокойствия внутри Эстонии", держать там "наземные и воздушные вооруженные силы численностью не более 35 тысяч человек в составе примерно 1 пехотной дивизии, 1 кавалерийской дивизии, 2 танковых бригад и 1 авиабригады"¹⁶ . Москва торопила с завершением переговоров, не оставляя времени на размышления. Судя по эстонским источникам, полеты советской авиации над территорией Эстонии продолжались и во время переговоров, в связи с чем 28 сентября Сельтер сделал соответствующее представление Сталину¹⁷ . Тем не менее переговоры завершились 28 сентября подписанием пакта о взаимопомощи между СССР и Эстонией и конфиденциального протокола к нему.

Согласно пакту договаривающиеся стороны брали на себя обязательство оказывать друг другу всяческую помощь, в том числе и военную, в случае нападения или угрозы нападения со стороны любой великой европейской державы на морские границы обеих стран в Балтийском море или на их сухопутные границы через территорию Латвии. Советский Союз обязался на льготных условиях помогать эстонской армии вооружением и другими военными материалами. Эстонское правительство обеспечивало за СССР право аренды военно-морских баз и аэродромов на островах Сааремаа (Эзель), Хийумаа (Даго) и в городе Палдиски (Балтийский порт). Для охраны указанных объектов СССР мог разместить там за свой счет ограниченное количество своих наземных и воздушных вооруженных сил. Стороны обязались не заключать каких-либо союзов и не участвовать в коалициях, направленных против одной из них. Проведение в жизнь пакта ни в коей мере не должно было затрагивать суверенных прав договаривающихся сторон, в частности, их экономической системы и государственного устройства¹⁸ . Конфиденциальный протокол предусматривал, что общая численность советских гарнизонов в Эстонии на время идущей в Европе войны не будет превышать 25 тыс. человек¹⁹ .

После завершения советско-эстонских переговоров руководство СССР сделало предложение правительству Латвии обсудить состояние двусторонних отношений. Кабинет К. Ульманиса (он был и президентом и премьер- министром), заслушав доклад министра иностранных дел В. Мунтерса о договорах СССР с Германией и Эстонией, пришел к выводу, что эти соглашения вносят столь важное изменение в политическую ситуацию в Восточной Европе, что Латвия также должна приступить к пересмотру своих внешних отношений и, в первую очередь, с СССР²⁰ . Ульманис согласился в принципе на заключение пакта с Советским Союзом при условии, что он будет отличаться от эстонского большими послаблениями для Латвии в части, касающейся портов и гарнизонов советских войск. Вместе с тем он заявил, что страна должна сделать в политике чисто формальный поворот, который диктуется военной обстановкой, а именно - угрозой со стороны СССР, стянувшего к латвийской границе крупные воинские подразделения. Ульманис определил новый курс как "политику на время войны" в Европе²¹ . Оценив должным образом создавшееся положение, правительство Латвии поручило Мунтерсу немедленно отправиться в Москву и вступить в прямой контакт с правительством СССР.

Советско-латвийские переговоры начались в Кремле 2 октября. В них, как и в советско-эстонских переговорах, активное участие принимал Сталин. Согласно записи, сделанной латвийской стороной по заметкам Мунтерса²² , в первый день на переговорах речь шла о построении двусторонних отношений по примеру советско-эстонских. "Если вы придерживаетесь такого же мнения, - говорил Молотов, -

стр. 35

то мы могли бы определить принципы. Нам нужны базы у незамерзающего моря". Сталин заметил: "Прошло 20 лет, мы стали сильнее и вы тоже. Мы хотим говорить о тех же аэродромах и о военной защите. Ни вашу конституцию, ни органов, ни министерств, ни внешнюю и финансовую политику, ни экономическую систему мы затрагивать не станем. Наши требования возникли в связи с войной Германии с Англией и Францией".

Говоря о советско-германском договоре о ненападении, Молотов подчеркнул, что "с Германией наши отношения построены на долговременной основе, с Германией у нас нет также расхождений и в отношении прибалтийских государств. Но война ныне разгорается, и нам следует позаботиться о собственной безопасности... Еще Петр Великий заботился о выходе к морю. В настоящее время мы не имеем выхода и находимся в том нынешнем положении, в каком больше оставаться нельзя. Поэтому хотим гарантировать себе использование портов, путей к этим портам и их защиту".

На замечание Мунтерса о том, что, поскольку между СССР и Германией существует договор о ненападении, вряд ли стоит вести речь о какой-то дополнительной безопасности, Молотов ответил: "Мы не можем допустить, чтобы малые государства были использованы против СССР. Нейтральные прибалтийские государства - это слишком ненадежно". Сталин уточнил, что в предстоящей войне на нейтралов будет оказано большое давление и они окажутся втянутыми в войну. Характеризуя политическую ситуацию, он выразился вполне определенно: "Я вам скажу прямо: раздел сфер влияний²³ состоялся".

Ознакомившись с проектом пакта, подготовленным советской стороной, латвийская делегация высказала ряд возражений по вопросам стратегического и военного плана, заявила о неприемлемости для нее некоторых пунктов. При этом Мунтерс выдвинул главный аргумент: "У общественности должно сложиться впечатление, что это дружественный шаг, а не навязанное бремя, которое приведет к господству (СССР. - Авт. )". На переговорах шла активная дискуссия или, как выразился Мунтерс, "чисто азиатская торговля" по вопросам численности советских войск в Латвии (советская сторона называла 50, 40, а затем 30 тыс. человек) и мест их дислокации. Расхождения в позициях оставались значительными²⁴ .

3 октября переговоры были продолжены. Ознакомившись с обновленным проектом пакта, латвийская делегация заявила, что этот документ трудно рекомендовать правительству, а еще труднее объяснить его народу Латвии. Мунтерс выразил опасение, что "договор будет истолкован как создающий нечто вроде протектората - неприемлемое для свободолюбивого народа положение, тем более что силы латвийской армии... в данное время совершенно достаточны, чтобы обеспечить безопасность Латвии и опосредованно - СССР". Латвийская делегация возражала против требования создать военно-морские базы в двух незамерзающих портах Латвии, предлагая ограничиться Вентспилсом. Она просила снять вопрос о создании советского опорного пункта у Питрагса, настаивала на ограничении численности советских гарнизонов до 20 тыс. человек, что не превышало бы численности латвийской армии в мирное время. Говоря о вводе советских войск, Мунтерс предложил пояснить в документе, что эта мера рассчитана только на время "происходящей ныне в Европе войны" и по ее окончании гарнизоны будут немедленно отозваны.

Выслушав возражения, Молотов категорически заявил: "Наши вчерашние уступки окончательные. Теперь вы отступаете. Если изъять из содержания столь существенные моменты, то мы лишим договор его ценности... Ваши предложения совершенно неприемлемы. В таком виде проект окажется малоценным, и тогда о безопасности не может быть и речи. Учтите обстановку". Поясняя эту мысль, Сталин добавил: "Вы исходите из мирной обстановки, а надо исходить из худшей... Вы нам не доверяете, и мы вам тоже немного не доверяем. Вы полагаете, что мы вас хотим захватить. Мы могли бы это сделать прямо сейчас, но мы этого не делаем".

Свои доводы Сталин аргументировал также существующей, несмотря на договоры, военной угрозой со стороны Германии: "Немцы могут напасть... Нам загодя надо готовиться. Другие, кто не был готов, за это поплатились". В ходе беседы

стр. 36

Сталин убеждал, что советские гарнизоны в Латвии явятся превентивной силой. Коснувшись вопроса о разделе сфер интересов между СССР и Германией, он сказал, что немцы еще на переговорах в августе 1939 г. хотели установить границу по Даугаве, в результате чего Латвия могла оказаться поделенной на две части. Однако СССР на это не пошел, заявив, что так обращаться с народом нельзя. "Не исключено, - добавил Сталин, - что немецкие притязания еще возродятся"²⁵ .

После продолжительных и жарких споров стороны пришли к согласию. Подписание советско-латвийского пакта о взаимопомощи состоялось 5 октября 1939 года. Стороны обязались оказывать друг другу всяческую помощь, в том числе и военную, в случае нападения или угрозы нападения любой великой европейской державы на морские границы Латвии или через территорию Эстонии и Литвы. СССР брал на себя обязательство оказывать латвийской армии на льготных условиях помощь вооружением и другими военными материалами. Латвийское правительство согласилось предоставить СССР право аренды военно-морских баз в Лиепае (Либаве) и Вентспилсе (Виндаве), базы береговой артиллерии для защиты входа в Рижский залив, а также нескольких аэродромов. Для охраны указанных объектов СССР получал право разместить там оговоренное количество советских наземных и воздушных вооруженных сил. Латвия и СССР обязались не заключать каких-либо союзов и не участвовать в коалициях, направленных против другой договаривающейся стороны. Проведение в жизнь пакта ни в коей мере не должно было затрагивать суверенные права обеих сторон, в частности, их государственное устройство, экономическую и социальную систему и военные мероприятия²⁶ . Подписанный одновременно с пактом конфиденциальный протокол предусматривал, что общая численность советских вооруженных сил в Латвии на время войны не будет превышать 25 тыс. человек²⁷ .

По секретному протоколу к советско-германскому пакту о ненападении Литва была отнесена к сфере германских интересов. Однако 25 сентября в беседе с германским послом Ф. фон Шуленбургом Сталин предложил обмен "германской" Литвы на "советские" Люблинское воеводство и часть Варшавского воеводства²⁸ . Предложение было принято немцами и зафиксировано в качестве договоренности в секретном протоколе к заключенному 28 сентября советско-германскому договору о дружбе и границе²⁹ .

30 сентября Молотов вызвал Наткявичюса и через него предложил литовскому правительству направить в Москву своего полномочного представителя для переговоров по вопросам советско-литовских отношений³⁰ . 3 октября министр иностранных дел Литвы Ю. Урбшис прибыл в Москву. Как он вспоминает, в самом начале беседы ему было заявлено Сталиным и Молотовым, что Германия согласилась считать Литву относящейся к сфере интересов СССР и что необходимо подписать два договора: о возвращении Вильно (Вильнюса) с областью Литве и о взаимопомощи. В ночь с 3 на 4 октября Урбшису были вручены советские проекты договора о взаимопомощи и конфиденциального протокола к нему. Формой и основными положениями они походили на соответствующие советско-эстонские и советско-латвийские документы. Устанавливался 20-летний срок действия договора. Численность контингента войск, которые СССР получал право держать в Литве на время войны в Европе, определялась в 50 тыс. человек³¹ .

Урбшис квалифицировал проект договора о взаимопомощи как оккупацию Литвы. В ответ Сталин заявил, что "Советский Союз не намерен угрожать независимости Литвы. Наоборот. Вводимые войска будут подлинной гарантией для этой страны". Молотов добавил, что Эстонией такой пакт уже подписан и она на него не жалуется. С Латвией также предстояло вскоре заключить аналогичный договор, поэтому отказ Литвы означал бы нарушение почти созданной оборонительной системы. Возражая против ввода советских войск, Урбшис, в частности, указал, что их численность вдвое больше численности литовской армии. Сталин ответил, что он не подозревал об этом, и предложил ограничить советский контингент в Литве 35 тыс. человек³² . Сославшись на отсутствие у него полномочий вести переговоры о вводе советских войск в Литву, Урбшис решил прозондировать почву относительно сокращения численности этих войск до 20 тыс. человек и размещения

стр. 37

их только на территории Виленщины. Сталин ответил отказом³³ .

Утром 4 октября литовская делегация вылетела в Каунас для получения новых правительственных инструкций, 7 октября возвратилась в Москву, имея при себе собственные проекты договора о взаимопомощи и конфиденциального протокола к нему. В состав делегации вошли также заместитель премьер- министра К. Бизаускас и командующий армией С. Раштикис. Литовский проект договора во многом повторял советский. Принципиальное отличие состояло в формулировке стержневой третьей статьи. По советскому проекту СССР получал право разместить свои войска в Литве сразу после подписания договора, то есть в мирное время. В литовской редакции содержалось согласие на ввод советских войск только в случае прямого нападения на Литву, а также предусматривался немедленный вывод советских войск с ее территории после прекращения военных действий. Проект конфиденциального протокола предусматривал на время войны в Европе обмен военными миссиями для связи между командованием обеих армий. При этом Литва обязалась содержать усиленный контингент собственных вооруженных сил, о численности которых предстояло договориться в Москве. На территории Литвы предполагалось сооружать по обоюдному согласию укрепленные места и аэродромы, на СССР возлагалась часть расходов по их строительству³⁴ .

По словам Урбшиса, Сталин и Молотов не проявили интереса к литовскому проекту договора. 8 октября Урбшис заявил, что правительство уполномочило его подписать пакт³⁵ , главный принцип которого был бы изложен в литовской редакции, и что литовская делегация должна доложить своему правительству о создавшемся положении. С этой целью 9 октября Бизаускас и Раштикис отбыли в Каунас.

В архивах МИД СССР имеются еще два литовских проекта договора о взаимопомощи, однако какие-либо сведения о месте и времени их написания отсутствуют. Тот из них, который предоставлял СССР право держать войска в Литве лишь в случае прямого нападения на нее третьего государства, был, очевидно, составлен на базе первоначальных литовских предположений в ходе второго тура московских переговоров (7 - 8 октября). Содержание третьего проекта позволяет предположить, что он был окончательным литовским вариантом текста договора, который Бизаускас и Раштикис привезли из Каунаса 10 октября. В его основе лежал советский принцип размещения частей Красной Армии в Литве еще в мирное время, но только в двух населенных пунктах, причем этими пунктами "не могут быть избраны города с населением более пяти тысяч человек". Вместо указания численности советских гарнизонов стоял пропуск, заполненный рукой Молотова: "Двадцать тысяч"³⁶ .

В ходе переговоров в качестве средства оказания дополнительного давления на литовцев советская сторона использовала вопрос о Вильно. Дело в том, что между Польшей и Литвой существовал спор из-за этой территории. В 1920 г. вооруженным путем Виленская область была присоединена к Польше. В этом споре позиция советской дипломатии была двусмысленной: если во всех советско-литовских документах признавалась принадлежность Вильно Литве, то в советско-польских документах вопрос назывался спорным и подлежащим "разрешению исключительно между Польшей и Литвой". Когда в августе 1939 г. СССР и Германия договорились о расчленении Польского государства и вновь встал вопрос о судьбе Вильно, обе стороны зафиксировали в секретном протоколе свое согласие признать "интересы Литвы по отношению Виленской области". Эта договоренность была подтверждена и в секретном протоколе к советско-германскому договору от 28 сентября 1939 года. Несмотря на это на советско-литовских переговорах этот вопрос был использован Молотовым как козырная карта. Когда литовская делегация пыталась возражать против советского проекта пакта о взаимопомощи, в Вильно состоялись митинги с требованием воссоединения с Советской Белоруссией. По воспоминаниям Урбшиса, Молотов пригрозил ему, что "правительство СССР не сможет долго успокаивать трудящихся Вильно и не обращать внимания на их требования"³⁷ . "Правда" неизменно относила город к Западной Белоруссии. В Вильно несколько раз выезжали высокопоставленные деятели БССР с целью "приемки" хозяйства и установления советских порядков. Наконец Молотов прямо увязал решение виленского вопроса с согласием литовцев на пакт о взаимопомощи: он

стр. 38

объединил тексты двух договоров в один; литовцы могли его подписать - и получить Вильно или не подписывать - и лишиться его.

Окончательный текст проекта договора был скомпилирован Молотовым из различных статей (с поправками) литовских и советского проектов пакта о взаимопомощи. Статья 1 предусматривала передачу Вильно Литве. На возобновившихся 10 октября переговорах литовская делегация приняла этот проект. В тот же день "Договор о передаче Литовской Республике города Вильно и Виленской области и о взаимопомощи между Советским Союзом и Литвой" был подписан.

Хотя советское руководство вело переговоры с прибалтийскими соседями с позиции силы, московские пакты стали все же результатом именно переговоров, а не ультиматума. Об этом говорит, к примеру, эволюция советской позиции по вопросу о численности войск: начав с 35 тыс. для Эстонии и 50 тыс. для Латвии и Литвы, Сталин и Молотов согласились в конце концов на 25 тыс. для Эстонии и Латвии и на 20 тыс. для Литвы.

Зная историю заключения договоров о взаимопомощи, нетрудно догадаться, какова была реакция на них официальной Прибалтики. Доверия к сталинскому руководству у нее не было. Мунтерс пишет в воспоминаниях, что в ночь перед подписанием пакта он мучительно размышлял о том, может ли предложить своему правительству подписать выработанный в ходе московских переговоров текст договора: "Мы понимали, что это означает поворотный пункт в истории Латвии, но в то же время сознавали, что только таким образом можно сохранить латышский народ"³⁸ . О том, с каким тяжелым сердцем подписывали пакт литовцы, сообщает Урбшис³⁹ . В Эстонии Сельтер, подписав пакт, ушел в отставку.

Внутри своих стран, стремясь "спасти лицо", правительства Латвии, Литвы и Эстонии делали вид, что ничего особенного не произошло. О пактах старались говорить как можно меньше или вообще не говорить. Ульманис впервые упомянул о пакте спустя неделю после его подписания⁴⁰ . Той же линии придерживались литовский президент А. Сметона и эстонский - К. Пяте. Строго контролируемая режимами пресса также хранила молчание, нарушаемое изредка появлением полуофициальных и официальных комментариев по поводу пактов. При этом обычно акцентировалось внимание на двустороннем характере договоренностей и обязательствах СССР не вмешиваться во внутренние дела прибалтийских стран.

Судить о реакции на заключенные пакты населения весьма затруднительно, какого-либо выражения в общенациональном масштабе его взгляды на это событие ни в одной из трех стран не получили. В среде просоветски настроенной интеллигенции и рабочих активистов пакты вызвали прилив энтузиазма. Их также приветствовали проживавшие в прибалтийских странах национальные меньшинства - русские, белорусы, евреи. В Литве пакт был встречен многими благожелательно, главным образом еще и потому, что статья 1 предусматривала возвращение Вильнюса⁴¹ . Следующий после подписания договора день -11 октября - стал по существу днем национального праздника, 12 октября несколько сотен человек участвовали в демонстрации у полпредства СССР в Каунасе в знак благодарности Советскому Союзу⁴² .

В каждой из трех стран были и активные противники пактов, однако, основная масса населения восприняла пакты довольно сдержанно. Складывается впечатление, что главная причина этого состояла в том, что в октябре 1939 г. уже мало кто верил в возможность продолжения абсолютно независимого и нейтрального существования прибалтийских государств. Большинство населения понимало, что принятые решения были лишь уступкой обстоятельствам. Если же учесть антигерманские настроения, особенно в Латвии и Литве, то предложенный советским правительством "выход" рассматривался многими как наименьшее в тех условиях зло.

После подписания пактов о взаимопомощи Советский Союз проводил в отношении прибалтийских республик политику полного невмешательства в их внутренние дела. Дело, конечно, не в сталинском или молотовском высоком уважении к нормам международного права. Советское руководство не хотело предпринимать никаких действий до тех пор, пока не прояснится ситуация в войне на Западе. Победят Англия и Франция - и нужда в прибалтийском плацдарме, возможно, отпадет,

стр. 39

а согласие Гитлера считать его "советской сферой интересов" ничего не будет стоить. Более того, решительные действия СССР в Прибалтике по реализации советско-германских договоренностей в силу дружественных отношений Англии и Франции с прибалтийскими странами могли рассматриваться в Лондоне и Париже как враждебные. Надо иметь также в виду, что советская политика на прибалтийском направлении была именно региональной, то есть требовалась полнейшая координация действий по всем трем государствам. Поэтому дипломатическим и военным представителям давались строжайшие указания не вмешиваться во внутреннюю жизнь этих стран.

В ответ на сообщения полпреда в Каунасе о контактах с представителями просоветской части литовской интеллигенции, воодушевленной ростом влияния СССР в Прибалтике и желавшей воспользоваться этим во внутриполитических целях, Молотов телеграфировал 14 октября 1939 г.: "Всякие заигрывания и общения с левыми кругами прекратите. Осуществляйте связь только с правительственными, официальными кругами, постоянно помня, что полпредство аккредитовано при правительстве и ни при ком другом"⁴³ . 21 октября Позднякову было дано еще более строгое указание: "Вам, всем работникам полпредства, в том числе и военному атташе, категорически воспрещаю вмешиваться в межпартийные дела в Литве, поддерживать какие- либо оппозиционные течения и т.д. Малейшая попытка кого-либо из вас вмешаться во внутренние дела Литвы повлечет строжайшую кару на виновного... Следует отбросить как провокационную и вредную болтовню о советизации Литвы"⁴⁴ .

Таким же образом реагировал Молотов на аналогичные сообщения полпреда в Таллинне Никитина, направив ему 23 октября телеграмму: "Нашей политики в Эстонии в связи с советско-эстонским пактом о взаимопомощи Вы не поняли. Из ваших последних шифровок,.. в которых Вы пишете об особых торжествах и речах в день 7 ноября, а также о встречах и приемах военных моряков рабочими организациями Таллинна, видно, что Вас ветром понесло по линии настроений советизации Эстонии, что в корне противоречит нашей политике. Вы обязаны, наконец, понять, что всякое поощрение этих настроений насчет советизации Эстонии или даже простое непротивление этим настроениям на руку нашим врагам и антисоветским провокаторам... Главное, о чем Вы должны помнить, это не допускать никакого вмешательства в дела Эстонии"⁴⁵ .

В приказе наркома обороны от 25 октября 1939 г., отданном в связи с вступлением частей РККА в Прибалтику, от личного состава требовалось "ни в коем случае не вмешиваться во внутренние дела" Литвы, Латвии и Эстонии. Далее отмечалось: "Разговоры о "советизации" прибалтийских республик в корне противоречат политике нашей партии и правительства и являются безусловно провокаторскими... Настроения и разговоры о "советизации", если бы они имели место среди военнослужащих, нужно в корне ликвидировать и впредь пресекать самым беспощадным образом"⁴⁶ .

О настроениях в Литве сообщалось в письме полпреда Позднякова Молотову от 1 ноября 1939 г.: "Беспокойство за свою внутреннюю независимость среди литовцев изо дня в день ослабевает. С одной стороны, они видят, что в Эстонии и Латвии ничего не случилось. С другой стороны, приглядываясь к поведению Москвы и нас, здесь работающих, они видят, что и отсюда им ничего не грозит... Само собой разумеется, что в своем повседневном поведении здесь мы строго придерживаемся ваших директив по этому вопросу"⁴⁷ .

Неукоснительное выполнение Советским Союзом обязательства не вмешиваться во внутренние дела прибалтийских республик отмечалось на декабрьской конференции Балтийской Антанты. "Все страны, - по словам литовского посланника в Эстонии П. Дейлиде, - констатировали честное выполнение СССР пактов"⁴⁸ . Подобные заявления прозвучали и в ряде официальных выступлений руководства этих стран⁴⁹ .

После заключения пактов о взаимопомощи регулировались вопросы, связанные с вводом советских войск, расширялась договорная база их пребывания в прибалтийских республиках: было заключено немало соглашений по таким вопросам,

стр. 40

как места дислокаций воинских частей; порядок их перемещения через границы, а также связи с советским командованием; освобождение воинских грузов от таможенного досмотра и обложения; и другим. Состоялись договоренности или приближались к завершению переговоры о строительстве и аренде мест расположения советских войск и других объектов, по хозяйственно- правовым вопросам. Однако такие вопросы, как снабжение советских гарнизонов, поставки вооружений прибалтийским странам, и некоторые др. разрешить в договорном порядке уже не удалось⁵⁰ . В ходе неоднократных обсуждений в рамках смешанных комиссий, создававшихся на паритетных началах, а также по дипломатическим каналам достигались компромиссы, сближение позиций, позволявшие принять окончательные решения. По о сдельным вопросам, например, о порядке определения численности советских войск в Литве, Латвии и Эстонии, возникали разногласия принципиального характера, вызванные различным толкованием сторонами пактов о взаимопомощи⁵¹ .

В целом, несмотря на некоторые сложности, пакты о взаимопомощи осуществлялись каждой из сторон в полном соответствии с достигнутыми договоренностями. 17 апреля 1940 г. Поздняков докладывал Молотову, что какого-либо существенного изменения в худшую сторону отношения литовского правительства к договору не произошло⁵² .

Анализируя ситуацию, швейцарская газета "Basler Nachrichten" писала 21 марта 1940 г., что созданные Советским Союзом после заключения договоров в Прибалтике "опорные пункты" должны были, по ее мнению, "привести к советизации Балтики", однако этого не произошло. "Внутренняя политика трех балтийских стран в своих основных принципах не изменилась. Она, так же как и раньше, носит исключительно антикоммунистический характер,., пребывание красноармейцев в Балтике нисколько не отражается на внутриполитической жизни,., положение Балтики после полугода войны хорошее"⁵³ . Сходные оценки обстановки, сложившейся в Латвии к весне 1940 г., дал 18 марта английский еженедельник "Tribune": "Изменения в политической обстановке Латвии весьма интересны, и направление их оказалось совершенно противоположным прогнозам многих". Первоначально правящие круги Латвии враждебно относились к заключению пакта с Советской Россией, сообщалось в статье, "однако очень скоро их опасения исчезли, когда они убедились, что пакт обеспечил им реальные экономические выгоды и вместе с тем за этим не последовало никакой попытки вмешаться во внутренние дела страны"⁵⁴ .

Почти одновременно с подписанием пактов о взаимопомощи Советский Союз возобновил торговые соглашения с прибалтийскими странами. В соответствии с введенной ранее практикой они строились на принципах обоюдного торгового нетто-баланса, установления размеров товарооборота и определения товарного состава экспорта и импорта. СССР шел навстречу многим пожеланиям своих партнеров. В условиях нарушенных войной международных торговых отношений советские поставки приносили им бесспорные экономические выгоды. Стороны предоставили друг другу режим наибольшего благоприятствования в торговле. Важное значение в обстановке военных действий на Балтике приобрел вопрос о транзите экспортной продукции прибалтийских стран через Мурманск, а также порты Черного и Каспийского морей⁵⁵ . Комментируя заключение торгового соглашения между Латвией и СССР, "Tribune" отмечала 18 марта 1940 г., что подписание этого документа "немедленно облегчило экономическое положение страны. Латвия получила возможность обменивать свою сельскохозяйственную продукцию на русское сырье и машины. Таким образом, Россия стала сейчас наиболее крупным покупателем латвийских товаров. Для Латвии весьма выгодно было предложение советского правительства, сделанное также Эстонии и Литве, о том, что они могут использовать Беломорский канал для своего экспорта"⁵⁶ .

Гром среди ясного неба грянул 25 мая 1940 г.: Молотов вызвал литовского посланника Наткявичюса и от имени правительства СССР сделал заявление о случаях исчезновения советских военнослужащих из частей, расположенных в Литве. "Исчезновение этих военнослужащих (речь шла о двух красноармейцах. - Авт. ), - утверждал Молотов, - организуется некоторыми лицами, пользующимися покро-

стр. 41

вительством органов литовского правительства". Он потребовал прекратить эти провокации и не вынуждать СССР "к другим мероприятиям". Наткявичюс заявил о непричастности литовских властей к подобным действиям⁵⁷ .

Причина, вызвавшая столь внезапную перемену в отношениях СССР сначала с Литвой, а затем с Латвией и Эстонией очевидна: неожиданно быстрая победа Германии в весенней кампании 1940 г. на западном фронте. Было ясно, что еще несколько недель - и Франция будет повержена, а экспедиционная армия Великобритании изгнана с материка. Это означало, что Германия получала свободу рук в отношении СССР, следовательно, ему необходимо было позаботиться об укреплении своих западных оборонительных рубежей. В понимании Сталина и его ближайшего окружения это означало включение новых территорий в состав СССР и последующее размещение там советских войск.

26 мая Урбшис вызвал Позднякова и зачитал ему ответ правительства Литвы на заявление правительства СССР. Литовское правительство выражало готовность "немедленно произвести самое подробное расследование", так как оно не располагало никакими данными, способными "хотя бы отдаленно" подтвердить обоснованность советских обвинений. У советской стороны запрашивались сведения, могущие помочь расследованию⁵⁸ . В дополнительном заявлении от 28 мая правительство Литвы сообщило, что им создана следственная комиссия. Вновь запрашивались данные, а также согласие на допрос обнаружившихся к тому времени двух "пропавших" красноармейцев⁵⁹ . Однако 29 мая советское правительство пошло на эскалацию конфликта, опубликовав в "Известиях" сообщение Наркоминдела "о провокационных действиях литовских властей", в котором "органы литовского правительства" вновь обвинялись в похищениях военнослужащих с целью получения сведений о советских частях в Литве. Настораживал и категорический отказ советской стороны от какого-либо сотрудничества с литовскими органами следствия по делам "об исчезновениях". Кроме того, командование советских войск в Литве не обращалось ни с какими запросами к литовским властям, и последние узнали об "исчезновении" двух военнослужащих только из заявления советского правительства, а еще одного - из опубликованного в "Известиях" 30 мая сообщения НКИД.

1 июня Наткявичюс был принят по его просьбе заместителем наркома иностранных дел В. Г. Деканозовым. От имени МИД Литвы посланник заверил, что литовским правительством приняты все необходимые меры для срочного и детального расследования инцидентов и у президента, премьер-министра и министра иностранных дел "имеется крайне добрая воля пойти навстречу всем требованиям правительства Советского Союза в деле выяснения обстоятельств исчезновения советских военнослужащих"⁶⁰ . Стремясь продемонстрировать свое желание помочь делу, литовское правительство произвело ряд арестов, усилило наблюдение за населением близлежащих к советским гарнизонам районов и т.д., о чем Наткявичюс информировал Молотова 4 июня⁶¹ .

7 июня состоялась первая из бесед Молотова со специально приглашенным в Москву премьер-министром А. Меркисом. Нарком повторил обвинения в адрес литовцев в организации исчезновений советских военнослужащих и назвал заявления литовского правительства от 26 и 28 мая "сугубо формальными, ни слова не говорящими о каких-либо серьезно намечаемых литовским правительством мерах". Советское правительство, сказал Молотов, не может ими удовлетвориться, "а раз так, то надо делать какие-то серьезные выводы"⁶² . Возражения Меркиса в расчет не принимались. Переговоры были продолжены 9 июня. Молотов повторил свои обвинения, наотрез отказался выслушивать разъяснения Меркиса, явно вел дело к обострению конфликта. Назвав "исчезновения" красноармейцев "сравнительно небольшим вопросом", Молотов заявил, что имеется куда более крупная политическая проблема - участие Литвы в военном союзе с Эстонией и Латвией, направленном против СССР⁶³ .

Речь шла о так называемой Балтийской Антанте - союзе трех прибалтийских стран, созданном 12 сентября 1934 года. Предтечей ее был подписанный в 1923 г. латвийско-эстонский военно-политический договор. При подписании договора 1934 г.

стр. 42

сторонами было заявлено, что Литва допускается только в политическую организацию создаваемого союза, но не является участницей военного соглашения. Эта оговорка появилась в результате того, что у Литвы были нерешенные территориальные споры с Германией - по клайпедскому (мемельскому) вопросу, и Польшей - по виленскому. Однако событиями весны и осени 1939 г. эти вопросы были сняты. На X конференции Балтийской Антанты 8 декабря 1939 г. представитель Литвы заявил, что более не существует препятствий для ее вступления в военную организацию Балтийской Антанты, что вовсе не означало фактического присоединения Литвы к латвийско-эстонскому военному договору.

В 1934 г. СССР благожелательно отнесся к созданию Балтийской Антанты как элементу коллективной безопасности. При подписании осенью 1939 г. пактов о взаимопомощи советское правительство также не возражало против сохранения этого союза. Трудно представить, что Молотов был встревожен заявлением Литвы на конференции Балтийской Антанты 8 декабря. Это заявление он использовал для обвинения Литвы в том, что она якобы вступила в военный союз с Эстонией и Латвией и "старательно прячет этот факт от советского правительства"⁶⁴ .

Тема Балтийской Антанты как антисоветского блока появилась в донесениях полпредств в прибалтийских странах на рубеже 1939 - 1940 гг., эти донесения строились на догадках и самых худших предположениях и долгое время игнорировались НКИД. В середине мая, когда начался сбор "компромата" на правительства прибалтийских стран, полпредству в Каунасе было дано задание установить, в самом ли деле создается тайный антисоветский эстоно-литовско- латвийский союз⁶⁵ . В письме полпредства от 3 июня говорилось, что "найти какое-либо подтверждение этому нам до сих пор не удалось"⁶⁶ , как впрочем и позже, когда у советской стороны оказались все документы трех правительств.

11 июня в переговоры включился прибывший в Москву Урбшис. Министр огласил привезенное им заявление литовского правительства, в котором оно подтверждало "ясную и незыблемую верность" заключенным с СССР договорам, а также готовность сделать все для урегулирования возникших осложнений. Кроме того, Урбшис передал М. И. Калинину письмо президента Сметоны. От имени литовского правительства и от себя лично президент заверял советское руководство, что они "отнюдь не думали" вступать в какие- либо враждебные СССР соглашения⁶⁷ .

14 июня Урбшис (Меркис отбыл в Каунас) сообщил Деканозову, что правительство Литвы выполнило выдвинутое Молотовым в предыдущих беседах требование об увольнении министра внутренних дел К. Скучаса и начальника департамента политической полиции А. Повилайтиса, но при этом заметил, что пока не была установлена причастность литовских органов или отдельных служащих к исчезновениям советских военнослужащих. Урбшис вновь подтвердил готовность правительства Литвы должным образом реагировать на пожелания советского правительства⁶⁸ . В 23 час. 50 мин. состоялась беседа Урбшиса с Молотовым. Последний зачитал заявление советского правительства правительству Литвы (опубликовано в "Известиях" 16 июня).

В нем говорилось, что "литовское правительство стремится сделать невозможным пребывание в Литве советских воинских частей,.. грубо нарушает заключенный им с Советским Союзом договор о взаимопомощи и готовит нападение на советский гарнизон". В этой связи от литовского правительства требовалось обязательно и неотложно: 1) предать суду Скучаса и Повилайтиса; 2) сформировать в Литве правительство, которое "было бы способно и готово обеспечить честное проведение в жизнь советско-литовского договора о взаимопомощи и решительное обуздание врагов договора"; 3) обеспечить "свободный пропуск на территорию Литвы советских воинских частей для размещения их в важнейших центрах Литвы в количестве, достаточном для того, чтобы обеспечить возможность осуществления советско-литовского Договора о взаимопомощи и предотвратить провокационные действия, направленные против советского гарнизона в Литве".

Литовский ответ должен был поступить до 10 час. утра 15 июня. Непоступление его в обозначенное время расценивалось бы как отказ выполнить требования

стр. 43

Советского Союза⁶⁹ . На этот случай, как и осенью 1939 г., имелся вариант военного решения проблемы. 3 июня приказом наркома обороны расположенные в Прибалтике части были выведены из состава войск Ленинградского, Калининского и Белорусского военных округов и переданы в подчинение непосредственно наркому. Погранвойскам НКВД был дан приказ обеспечить переход границы частями Красной Армии, для чего предусматривалось создание ударных и истребительных групп. В их задачу входило ведение разведки и рекогносцировки, выбор мест перехода границы, подготовка переправ и плавсредств, а после начала боевых действий - уничтожение штабов и подразделений пограничной службы противника, средств связи, заграждений, минных полей и т.д.⁷⁰ .

В начале июня в военные советы и начальникам политических управлений Ленинградского и Белорусского военных округов была разослана директива начальника политуправления РККА Л. З. Мехлиса, требующая "всей партийно- политической работой создать в частях боевой подъем, наступательный порыв, обеспечивающий быстрый разгром врага... Наша задача ясна. Мы хотим обеспечить безопасность СССР... и заодно поможем трудовому народу этих стран освободиться от эксплуататорской шайки капиталистов и помещиков... Литва, Эстония и Латвия станут советским форпостом на наших морских и сухопутных границах"⁷¹ .

Это и имел в виду Молотов, когда в завершение беседы с Урбшисом предупредил, что если литовский ответ задержится, то "советское правительство немедленно осуществит свои меры и безоговорочно" и что "в Литву будут двинуты советские войска и немедленно"⁷² . Однако за 15 мин. до истечения установленного в советском ультиматуме срока Урбшис сообщил Молотову, что литовское правительство приняло все требования правительства СССР⁷³ .

16 июня Молотов вручил латвийскому и эстонскому посланникам Ф. Коциныну и А. Рею заявления советского правительства, аналогичные представлению, сделанному ранее Литве. В качестве главного и практически единственного пункта обвинения в обоих случаях вновь фигурировал тезис о Балтийской Антанте. Выдвигались требования сформировать новые правительства в Латвии и Эстонии, а также согласиться на ввод в эти страны дополнительных контингентов советских войск⁷⁴ . В назначенное время - поздно вечером 16 июня - правительства Латвии и Эстонии согласились с предложенными советской стороной условиями; старые правительства ушли в отставку⁷⁵ .

Для переговоров о формировании в прибалтийских республиках новых правительств советское руководство в дополнение к аккредитованным там полпредам назначило специально уполномоченных: В. Г. Деканозова - в Литве, А. А. Жданова - в Эстонии, А. Я. Вышинского - в Латвии⁷⁶ . Результатом их деятельности стало создание в Прибалтике просоветских правительств. Намеченные советской стороной кандидатуры формально обсуждались в ходе бесед с президентами Литвы, Латвии и Эстонии; даже выслушивались встречные предложения. На деле же правительства были сформированы из лиц, как правило, известных полпредствам по прежним контактам, либо рекомендованных последними.

19 июня в полпредстве в Таллинне прошли переговоры с некоторыми из предлагавшихся советской стороной кандидатами в члены правительства Эстонии, 20 июня соображения Жданова по кандидатурам были согласованы с НКИД, а 21 июня Пяте полностью их одобрил⁷⁷ . Примерно так же обстояло дело и в Латвии. 20 июня Вышинский и новый полпред СССР в Латвии В. К. Деревянский сообщили в Москву о состоявшейся встрече с президентом Ульманисом: "Предъявили свой список нового правительства, дали ему понять, что вопрос предрешен, и заявили, что этот состав полностью обеспечит выполнение пакта"⁷⁸ . Получив согласие Ульманиса, Вышинский телеграфировал Молотову об отсутствии у латвийского президента "возражений или предложений об изменении состава нового кабинета министров по нашему списку"⁷⁹ .

После одобрения представленных кандидатур Москвой министром-президентом Латвии стал А. Кирхенштейн, премьер-министром, а затем исполняющим обязанности президента Литвы - Ю. Палецкис и премьер-министром Эстонии - И. Варес. В соответствии с договоренностью советские войска вошли в Литву 15, а в

стр. 44

Латвию и Эстонию - 17 июня 1940 года⁸⁰ .

Иностранные наблюдатели отмечали оборонительный характер советских мероприятий в Прибалтике. 21 июня германский посланник в Риге фон Котце писал: "Вступающие войска столь многочисленны, что... невозможно представить, чтобы только для подчинения Латвии необходима была такая обширная оккупация. Я думаю, что в русских мероприятиях сыграла свою роль мысль о Германии и имеющихся у нее возможностях, и что планы русских имеют оборонительный характер"⁸¹ . Германский посланник в Таллинне Фровайн сообщал: "Поведение русских военных создает впечатление торопливости, нервозности, как будто опасаются нападения". В другой телеграмме, также от 18 июня: "Сегодня проводилось занятие аэродромов, береговых батарей и т.д. с непонятной поспешностью... Налицо чисто силовая операция, которая, по всей видимости, должна быть срочно закончена до планируемой немецкой стороной мирной перестройки Европы, чтобы создать свершившиеся факты"⁸² . Германский посланник в Каунасе Э. Цехлин полагал: "Совершенно очевидно, что столь внушительная демонстрация силы не может проводиться только с целью оккупации Литвы. С учетом всей политической обстановки становится ясно, что Советский Союз направил сюда такое огромное количество войск из недоверия к Германии с чисто оборонительными целями"⁸³ . На заседании британского кабинета 22 июня министр иностранных дел лорд Э. Ф. Галифакс также высказал мнение, что "концентрация советских войск в прибалтийских государствах является мероприятием оборонного характера"⁸⁴ .

Зная о том, как формировались новые правительства прибалтийских стран, нетрудно представить себе их политическое лицо. Молотов назвал их просоветскими⁸⁵ . Фактически при новых правительствах отношения СССР со странами Прибалтики утратили характер межгосударственных, сохраняя лишь форму таковых на протяжении еще полутора месяцев. Все важнейшие мероприятия этих правительств осуществлялись на основе директив Москвы или ее представителей на местах.

17 июня Деканозов и Поздняков "посоветовали" Палецкису обратиться к СССР с просьбой об оказании помощи в охране литовско-германской границы силами погранвойск НКВД. 19 июня соответствующая нота была направлена советскому правительству, а еще через два дня, когда просимая помощь была оказана, Поздняков высказал министру внутренних дел Литвы М. Гедвиласу мнение, что "литовскую пограничную полицию, видимо, целиком придется снять с охраны литовско-германской границы"⁸⁶ .

В той же беседе с Палецкисом Деканозов и Поздняков поставили вопрос о разрешении свободного хождения рубля в Литве (для оплаты расходов по содержанию большого контингента советских войск). На следующий день совет министров рассмотрел это предложение и пришел к выводу, что принятие его дезорганизует литовскую экономику. Сообщая об этом Позднякову, исполняющий обязанности премьера и министр иностранных дел В. Креве- Мицкявичюс "просил посчитаться" с этим соображением. В качестве выхода предлагалось, чтобы Литва беспроцентно кредитовала советский контингент в литах по выгодному для СССР обменному курсу рубля. 20 июня Москва ответила согласием, сообщив, что "Советское правительство, идя навстречу литовскому правительству, согласно оставить одновалютную систему, основанную на обращении лита"⁸⁷ .

23 июня по поручению НКИД Поздняков предложил Креве-Мицкявичюсу поставить перед Германией вопрос о неприменении "на время особых обстоятельств, существующих в Литве", германо-литовского договора о пограничном сообщении, который устанавливал очень свободный режим пересечения границы между двумя государствами. В тот же день это было сделано⁸⁸ . По указаниям советской стороны в Литве было отменено чрезвычайное положение, легализована компартия, создавались одни государственные учреждения и расформировывались другие, назначались и увольнялись все высокие гражданские и военные должностные лица и т.д.⁸⁹ .

То же самое имело место в Латвии и Эстонии. Фровайн сообщал 2 июля в Берлин: "Судя по развитию событий за последние дни кажется, что правительством

стр. 45

(Эстонии. - Авт. ) действительно полностью руководят из Москвы при посредстве здешней советской миссии". Фон Котце в аналогичном послании от 5 июля назвал правительство Кирхенштейна "мнимым", призванным исполнять пожелания Москвы⁹⁰ .

Несмотря на просоветский характер созданных в Прибалтике правительств, многие их члены выступали в пользу статуса, схожего с тем, который имела Финляндия в Российской империи: широчайшая внутренняя автономия при строе, в целом близком к метрополии; военный и внешнеполитический протекторат. В данном случае речь шла об установлении социал- демократических или народно-демократических режимов, полностью ориентирующихся в военной и внешнеполитической областях на СССР. 2 июля Фровайн доносил из Таллинна в Берлин: "Не только в правительстве действуют лица, не согласные с советизацией страны. В профсоюзном руководстве есть также силы, ориентирующиеся больше на социал-демократический путь и являющиеся противниками советско-коммунистического направления... Со стороны правительства в различных речах и интервью отдельных министров не было никаких дальнейших высказываний в направлении советизации. Напротив, это развитие в настоящее время явно тормозится"⁹¹ . В беседе с фон Котце 4 июля Кирхенштейн также высказал надежду, что "Советский Союз согласится с левоориентированной самостоятельной Латвией"⁹² . В беседе с Поздняковым 26 июня Креве-Мицкявичюс, согласившись с "конечной целью в теперешнем развитии Литвы", высказался против излишней поспешности. "Креве-Мицкявичюс, - сообщал Поздняков, - далее изложил вкратце свой взгляд на темпы и пути. Мне стало совершенно ясно, что его схема продвижения вперед потребовала бы не месяцев, а нескольких лет"⁹³ . В ходе визита в Москву в начале июля Креве-Мицкявичюс еще раз попытался отговорить Молотова от поспешного присоединения Литвы, но тот отвечал, что это "дело решенное"⁹⁴ .

Таким образом, несмотря на зависимость трех правительств от советского руководства, ему требовалось определенное время для овладения ситуацией в литовско-латвийско-эстонских политических кругах, и тем более - для соответствующей подготовки общественного мнения.

На международной арене главным фактором была реакция великих держав на советизацию и включение республик Прибалтики в состав СССР. В беседе с посланником Фровайном 17 июня президент Пяте высказал убеждение, что "при том большом страхе и уважении, которые Советский Союз испытывает к Германии, даже слабого проявления немецкой заинтересованности в Эстонии или прибалтийских государствах будет достаточно для немедленного прекращения русского наступления"⁹⁵ . Однако Германия не сочла нужным это делать, так как не была еще полностью готова к войне против СССР и не желала поэтому раньше времени портить с ним отношения, которые по-прежнему представляли для нее определенный политический и значительный экономический интерес.

17 июня в беседе с Молотовым фон Шуленбург назвал происходившие события "делом исключительно Советского Союза и прибалтийских стран", а 17 июля от имени своего правительства подтвердил, что "Германия не имеет намерения вмешиваться в политические дела прибалтийских государств"⁹⁶ . Выяснилось также, что Англия и Франция не возражают по существу против планов СССР в Прибалтике, уже угадывая в нем своего будущего союзника, но прежде всего рассчитывая, по выражению Фровайна, "вогнать таким образом клин между Германией и Россией"⁹⁷ .

В начале июля ситуация прояснилась, и правительства трех стран объявили о проведении 14 - 15 июля выборов в парламенты. Конечно, при этом ставилась цель сформировать депутатские корпусы, через которые можно было бы провести решения конституционного характера. МИД Германии так и ориентировал 9 июля свое посольство в Москве: "Новые выборы в Ковно, Риге, Ревеле назначены... явно по указанию Москвы. В участвующих странах общее мнение, что вновь избранные парламенты должны провести присоединение к Советскому Союзу"⁹⁸ . Фон Котце доносил из Риги 4 июля: "Премьер- министр во время сегодняшнего визита... упомянул, что имеется сильный нажим по поводу скорейшего проведения

стр. 46

выборов"⁹⁹ .

17 июля, когда результаты выборов были уже известны, в Таллинне состоялось совещание Жданова, Вышинского и Деканозова. "Можно предположить, - высказывал мнение Фровейн, - что эти три представителя советского правительства окончательно урегулируют отношение к Советскому Союзу"¹⁰⁰ . Судя по тому, что повестки дня состоявшихся вскоре сессий парламентов прибалтийских стран были однотипны - провозглашение Советской власти и принятие деклараций о вхождении их в СССР - вероятнее всего, что именно они и были предметом обсуждения на этом совещании.

21 - 22 июля сеймы Литвы и Латвии и Государственная дума Эстонии приняли декларации о государственной власти (то есть, об установлении советской системы) и о вхождении этих стран в состав СССР. 3 - 6 августа 1940 г. Верховный Совет СССР, заслушав заявления специально направленных в Москву полномочных комиссий парламентов трех стран, принял законы о вступлении Латвии, Литвы и Эстонии в СССР в качестве союзных республик.

Примечания

1. Международная жизнь, 1989, N 9, с. 92.

2. Архив внешней политики (АВП) СССР, ф. 06, оп. 1, п. 12, д. 126, лл. 28 - 31, 39.

3. Там же, д. 128, л. 21.

4. Там же, оп. 2, п. 12, д. 118, лл. 62 - 63.

5. Известия, 1.XI.1939.

6. АВП СССР, ф. 06, оп. 1, п. 12, д. 128, л. 37; оп. 2, п. 12, д. 118, л. 63.

7. Там же, оп. 1., п. 21, д. 233, лл. 5 - 11.

8. 1940 год в Эстонии. Док. и м-лы. Таллинн. 1989, с. 53.

9. АВП СССР, ф. 06, оп. 1, п. 21, д. 233, лл. 8 - 9.

10. Там же, л. 11.

11. Там же, д. 231, лл. 6 - 7.

12. По версии, опубликованной в Эстонии, правительство СССР для оказания давления на нее прибегло к военной провокации, утопив в Нарвском заливе собственное судно. - 1940 год в Эстонии, с. 15.

13. См. там же, с. 56; АВП СССР, ф. 06, оп. 1, п. 21, д. 231, лл. 6 - 7.

14. АВП СССР, ф. 059, оп. 1, п. 305, д. 2111, лл. 118 - 119.

15. Центральный государственный архив Советской Армии (ЦГАСА) СССР, ф. 25888, оп. И, д. 14, лл. 6 - 7.

16. АВП СССР, ф. 06, оп. 1, п. 21, д. 233, л. 16.

17. 1940 год в Эстонии, с. 58.

18. АВП СССР, ф. 3а-Эстония, д. 130.

19. Там же, д. 010.

20. Известия, 3.X.1939.

21. АВП СССР, ф. 0150, оп. 37, п. 76, д. 2, лл. 47 - 48.

22. Советского варианта записи бесед в АВП СССР обнаружить не удалось.

23. В советско-германском протоколе от 23 августа 1939 г. речь идет о сферах интересов.

24. АВП СССР, ф. 06, оп. 1, п. 12, д. 119а, лл. 3 - 8. In: Latvian-Russian Relations. Documents. Washington. 1944, pp. 192 - 194.

25. Там же, лл. 9 - 17. - Ibid, pp. 194 - 198.

26. АВП СССР, ф. За-Латвия, д. 139.

27. Там же, д. 05.

28. Documents of German Foreign Policy. 1918 - 1945. Series D (1937 - 1945). Vol. VIII, 1954, p. 130.

29. АВП СССР, ф. 06, оп. 1, п. 8, д. 77, л. 4. - Международная жизнь, 1989, N 9, с. 94.

30. Центральный государственный архив Литовской ССР, ф. 1742, оп. 1, д. 6.

31. УРБШИС Ю. Литва в годы суровых испытаний.. 1939 - 1940. Вильнюс. 1989, с. 30; АВП СССР, ф. 06, оп. 2, п. 21, д. 250, л. 9.

32. УРБШИС Ю. Ук. соч., с. 29 - 30. В советском проекте конфиденциального протокола, вероятно, рукой Сталина исправлено 50 на 35 (АВП СССР, ф. 06, оп. 2, п. 21, д. 250, л. 9).

стр. 47

33. УРБШИС Ю. Ук. соч., с. 30.

34. АВП СССР, ф. 06, оп. 1, п. 12, д. 124, лл. 35 - 39.

35. Там же, ф. За-Литва, д. 53.

36. Там же, ф. 06, оп. 2, п. 21, д. 250, лл. 1 - 5. Эта цифра, ставшая окончательной, впервые зафиксирована именно в данном тексте.

37. УРБШИС Ю. Ук. соч., с. 38.

38. Cina, 20.VII.1989.

39. УРБШИС Ю. Ук. соч., с. 34 - 35.

40. АВП СССР, ф. 0150, оп. 37, п. 77, д. 18, л. 103.

41. Там же, ф. 06, оп. 1, п. 12, д. 126, л. 60.

42. Там же, лл. 60 - 61, 63, 67 - 88.

43. Там же, ф. 059, оп. 1, п. 299, д. 2064, л. 55.

44. Там же, л. 61.

45. Там же, п. 313, д. 2155, лл. 83 - 87.

46. ЦГАСА, ф. 4, оп. 15, д. 22, лл. 250 - 257.

47. АВП СССР, ф. 011, оп. 4, п. 29, д. 112, л. 93.

48. Там же, ф. 059, оп. 1, п. 305, д. 2111, л. 226.

49. Там же, ф. 0150, оп. 37, п. 77, д. 18, л. 103; ф. 154, оп. 25, п. 36, д. 21, л. 7.

50. Там же, ф. 06, оп. 2, п. 21, д. 242, л. 9; ф. 0150, оп. 38, п. 77, д. 4, лл. 22 - 23.

51. Там же, ф. 06, оп. 2, п. 21, д. 242, лл. 17 - 19; ф. 054, оп. 18а, п. 507, д. 2, лл. 6 - 7; ф. 06, оп. 2, п. 1, д. 10, л. 84.

52. Там же, ф. 06, оп. 2, п. 21, д. 242, лл. 5 - 6.

53. Там же, ф. 150, оп. 24, п. 38, д. 29, лл. 116 - 118.

54. Там же, лл. 112 - 113.

55. Там же, ф. 0151, оп. 31, п. 57, д. 5, лл. 58 - 59; ф. 054, п. 486, д. 7611, л. 31; ф. 06, оп. 2, п. 21, д. 24, лл. 11 - 12.

56. Там же, ф. 150, оп. 24, п. 38, д. 29, лл. 111 - 112.

57. Там же, ф. 059, оп. 1, п. 323, д. 2222, л. 109.

58. Там же, ф. 0151, оп. 31, п. 57, д. 5, лл. 96 - 97.

59. Там же, лл. 98 - 99.

60. Там же, ф. 06, оп. 2, п. 5, д. 36, лл. 1 - 2.

61. Там же, п. 21, д. 255, лл. 1 - 2.

62. Там же, оп. 2, п. 2, д. 13, лл. 26 - 31.

63. Там же, л. 58.

64. Там же.

65. Там же, ф. 0151, оп. 31, п. 57, д. 7, л. 17.

66. Там же, д. 1, л. 125.

67. Там же, ф. 06, оп. 2, п. 21, д. 248, лл. 29 - 30; п. 2, д. 13, лл. 78 - 79.

68. Там же, п. 5, д. 36, лл. 89 - 93.

69. Известия, 16.VI.1940.

70. По латвийской границе срок готовности был установлен "к 20.00 12.VI.40" (ЦГАСА, ф. 25888, оп. 13, д. 46, л. 81).

71. Там же, ф. 9, оп. 29, д. 504, лл. 52 - 58.

72. АВП СССР, ф. 06, оп. 2, п. 21, д. 248, лл. 38 - 41.

73. Там же, лл. 31 - 32.

74. Там же, д. 239, лл. 16 - 18, 20; п. 27, д. 356, лл. 27 - 29.

75. Там же, д. 231, лл. 19 - 24; ф. 059, оп. 1, п. 332, д. 2280, лл. 118 - 119.

76. Там же, ф. За-Латвия, д. 148; ф. За-Эстония, д. 136.

77. Там же, ф. 0154, оп. 35, п. 49, д. 4, лл. 116 - 121; п. 50, д. 16, л. 11.

78. Там же, ф. 059, оп. 1, п. 329, д. 2263, лл. 202 - 204.

79. Там же, ф. 06, оп. 2., п. 21, д. 243, лл. 3 - 5.

80. Там же, ф. 03а-Латвия, д. 023; ф. 03а-Эстония, д. 029.

81. Bundes Archiv BRD, письмо германского посланника в Риге в МИД Германии, 21 июня 1940.

82. Ibid., телеграммы германского посланника в Таллинне в МИД Германии, 18 июня 1940.

83. Ibid., письмо германского посланника в Каунасе в МИД Германии, 21 июня 1940.

84. Public Record Office, Cab. 65/7, p. 255.

85. АВП СССР, ф. 06, on. 2, п. 21, д. 248, лл. 31 - 32; ф. 059, оп. 1, п. 332, д. 2281, л. 119.

стр. 48

86. Там же, ф. 0151, оп. 31, п. 57, д. 5, лл. 103 - 104.

87. Там же, лл. 111 - 113.

88. Там же, лл. 104 - 106.

89. Там же, лл. 115 - 119.

90. Bundes Archiv BRD, письмо германского посланника в Таллинне в МИД Германии, 2 июля 1940; письмо германского посланника в Риге в МИД Германии, 5 июля 1940.

91. Ibid., письмо германского посланника в Таллинне в МИД Германии, 2 июля 1940.

92. Ibid., телеграмма германского посланника в Риге в МИД Германии, 4 июля 1940.

93. АВП СССР, ф. 0151, оп. 31, п. 57, д. 5, лл. 122 - 123.

94. Bundes Archiv BRD, телеграмма германского посланника в Каунасе в МИД Германии, 5 июля 1940.

95. Ibid., телеграмма германского посланника в Таллинне в МИД Германии, 18 июня 1940.

96. АВП СССР, ф. 06, оп. 2, п. 2, д. 14; л. 128.

97. Bundes Archiv BRD, телеграмма германского посланника в Таллинне в МИД Германии, 18 июня 1940.

98. Ibid., телеграмма МИД Германии посольству Германии в Москве, 9 июля 1940.

99. Ibid., телеграмма германского посланника в Риге в МИД Германии, 4 июля 1940.

100. Ibid., телеграмма германского посланника в Таллинне в МИД Германии, 18 июля 1940.

Permanent link to this publication: